Смех, свет и леди

— Понимаю, — сказала Минелла. — И вы взяли с собой своего ребенка.

— Мой муж егерь, мисс, и в это время года он почти все время пропадает в лесу. Так что мне пришлось взять с собой обоих моих детей, а у младшего режутся зубки, и ночью я просто не сомкнула глаз.

— Мне очень жаль, — сказала Минелла. — А можно мне взглянуть на него?

— Зачем вам это, мисс? Только лишнее беспокойство. Вы так говорите просто из вежливости.

— Нет-нет, мне правда этого хочется, — возразила Минелла. — А вы не пробовали дать ему мед? Мама всегда велела людям в деревне давать детям мед, когда у них режутся зубки. Вы сами увидите, что днем мед будет его успокаивать, а ночью поможет лучше спать.

— Никогда о таком не слышала! — воскликнула Роза. — Но я, конечно, попробую.

— Так можно мне пойти посмотреть на вашего сына? — спросила Минелла.

— По правой стороне в конце коридора, мисс. Экономка была так любезна, что отвела мне комнату на этом же этаже.

Минелла еще раз повторила свою просьбу, и Роза повела ее в другое крыло здания. Ее комната была, конечно, не такая просторная, как спальни для гостей, но и не такая тесная, как комнаты прочих слуг.

Роза открыла дверь, и Минелла увидела в кроватке громко плачущего грудного младенца, а на полу — очень симпатичную трехлетнюю девочку, сосредоточенно складывающую башню из кубиков.

— Это Эльспет, — с гордостью представила ее Роза, — а это Саймон.

С этими словами она вынула Саймона из кроватки. Он сразу перестал реветь и только жалобно хныкал.

— Сходите на кухню и попросите меда, — сказала Минелла, — а я пока посижу с детьми.

Роза хотела возразить, но потом, обеспокоенная состоянием сына, положила его в кроватку, где он немедленно принялся снова реветь во весь голос, и выбежала из комнаты.

Минелла взяла мальчика на руки и баюкала его до тех пор, пока громкий плач опять не сменился тихим хныканьем.

Деревенский викарий был не женат, и поэтому заботиться о деревенских жителях приходилось матери Минеллы.

Со всеми своими неурядицами, больными детьми и прочими бедами и несчастьями женщины всегда приходили к ней.

Поэтому Минелла с детства привыкла нянчиться с детьми, играть с ними и лечить им царапины, пока их родители делились с леди Хейвуд своими невзгодами.

Когда Роза вернулась, они дали Саймону ложку меда. Мед ему явно понравился, и он быстро перестал хныкать.

— Никогда не знала о таком средстве, мисс, ей-богу! — воскликнула Роза. — А ведь в поместье почти у каждого в саду ульи!

— Только не забывайте давать Саймону вместе с молоком немного воды, — сказала Минелла. — Ему будет чаще хотеться пить, но зато мед его успокоит, и сегодня ночью вы сможете выспаться.

— Вы сама доброта, мисс! — воскликнула Роза.

Попрощавшись с ней и с детьми, Минелла заторопилась вниз. Она боялась опоздать к завтраку, но, войдя в столовую, застала там только одного человека. Это был граф.

Увидев ее, он весьма удивился, и его изумление возросло еще больше, когда она произнесла:

— Простите, если я опоздала, но Роза сказала, что я поднялась слишком рано.

— Вы поднялись рано, но не слишком рано, — сказал в ответ граф. — На самом деле все, кроме нас, еще спят.

— В такой поздний час никто еще не проснулся? — недоверчиво переспросила Минелла.

Она была удивлена, потому что ее отец всегда вставал очень рано, так же, как и она, и обычно перед завтраком они вдвоем совершали верховую прогулку.

— Я думаю, что у них были все причины устать, — заметил граф.

Минелла подумала о том, что это за причины.

Она понимала, что Конни и другие хористки могли утомиться после спектакля и длинной дороги, но все-таки не настолько, чтобы спать допоздна!

Впрочем, вслух Минелла ничего не сказала.

Она просто взяла себе еды с длинного ряда серебряных блюд и села за стол напротив графа.

Ее завтрак состоял из бекона, яиц, отличного джерсейского масла и нескольких ложек меда, который Минелла предпочла джему и мармеладу домашнего изготовления.

Граф глядел на нее, и в его глазах Минелле почудился странный огонек, которого она не заметила накануне.

Когда она закончила есть, он сказал:

— Сейчас вы получаете заслуженную награду за то, что были вчера столь воздержанны! Не сомневаюсь, что наверху у многих раскалывается голова, и они жалеют, что не последовали вашему примеру!

Минелла не забыла, как отвратительно чувствовал себя отец, выпив накануне слишком много шампанского, и сказала:

— Возможно, пить вино очень весело, но, как сказано у Байрона, «наутро — сода и проповеди»!

Граф рассмеялся.

— Не хотите ли полюбоваться моими лошадьми? — спросил он.

— Я так надеялась, что вы мне это предложите! — воскликнула Минелла.

Она встала из-за стола и пошла следом за ним к двери.

Только когда они вышли в холл, Минелла спохватилась:

— Наверное, мне нужно надеть шляпку? Дома она никогда не носила шляпок, и дума-па, что просто смешно надевать что-то на голову, чтобы выйти в сад или оседлать единственных двух лошадей, стоящих в конюшне.

— Если вы сами не хотите, то, конечно, не нужно, — ответил граф. — Мне нравится ваша прическа.

Минелла дотронулась до своего шиньона, как будто только что о нем вспомнила.

— Боюсь, что по сравнению с прическами Конни и остальных моя выглядит заурядно, — сказала она. — Но у меня, кажется, никогда не будет времени позаботиться о чем-то более сложном.

Граф бросил на нее удивленный взгляд, но Минелла ничего не заметила, и принялась с увлечением расспрашивать его о лошадях и скачках, в которых он участвовал.

Конюшни графа оказались великолепными, и Минелла, переходя от стойла к стойлу, не уставала выражать восхищение.

Она не смела даже мечтать, что когда-нибудь ей доведется посмотреть и потрогать таких замечательных лошадей.

Конюх, который их сопровождал, спросил графа:

— Когда вы желаете выехать, милорд? Для вашей светлости уже оседлана лошадь.

Только сейчас Минелла заметила, что граф одет в брюки для верховой езды и виновато воскликнула:

— О, я вам помешала! Вы собирались ехать верхом. Мне очень жаль.

— Извинения совершенно излишни, — ответил граф. — Ведь вы, наверное, не откажетесь составить мне компанию?