Смена климата

— Понимаю, — протянул Заноза, бросив взгляд на стол с письменным прибором и печатной машинкой, на придвинутый к столу стул с высокой спинкой, — работать надо, не вопрос. А мне такая штука нужна, просто чтобы не сбежали раньше времени, так что я за функционал не заморачивался. Но моя попрочнее. Эту я сломаю.

— Вряд ли.

— Спорим?

— О чем тут спорить?

Занозе нужно было остаться в «Крепости». Им обоим, и ему, и Хасану нужно было, чтобы он остался. Рама была способом удержать его здесь. Когда начнется абстиненция, Заноза попытается сбежать, само собой разумеется, что для этого он захочет сломать Раму. Не сломает, но попробует обязательно, так есть ли смысл заключать пари?

— Если я сломаю ее, когда меня начнет кумарить, я смоюсь. Если я сломаю ее сейчас, пока еще соображаю, что делаю, я останусь, и мы поищем еще какой-нибудь способ не выпустить меня под пули.

— Ты сегодня уже… — Хасан задумался над определением. Уже — что? Не «укололся» же. — Уже получил свою дозу?

— Я с этого начал. И хорошо. Отложил бы до утра, остался бы без кайфа… — взгляд на Раму, ухмылка, — ну, или сломал бы ее и ушел.

— Ладно, давай попробуем.

Ухмылка превратилась в усмешку. Заноза скинул плащ на спинку стула, расстегнул систему с двумя кобурами. Протянул Хасану, улыбаясь так, словно в этом невинном жесте было что-то большее, чем простая необходимость отдать оружие на хранение.

Зазвенели, скатываясь к запястьям, многочисленные браслеты. Не такая уж бессмыслица, хоть и выглядит странно. Защищают от когтей, от ножа, мешают схватить за руку.

— Снимай, — велел Хасан, — без них удобнее.

Он даже не сомневался, что Заноза не положит браслеты на стол, а отдаст ему. Так и вышло. Но оно и к лучшему — то, что этот мальчик остается предсказуемым во всем, что касается подросткового поведения. Достаточно того, что он непредсказуемый вампир, пусть хоть тинейджером будет нормальным.

Фиксаторы головы и конечностей легко было закрыть, а открыть их, даже умудрившись освободить руки, все равно бы не удалось. Блокиратор располагался под ложем — не достать, как ни тянись. Пока Хасан застегивал браслеты, Заноза сосредоточенно смотрел на него, но видел ли — неясно. Когда он прятал глаза за черными очками, толковать его взгляды было проще, чем когда он глядел в упор, не мигая и не двигаясь. Так он очень уж походил на куклу. Слишком белая кожа, слишком синие глаза, слишком черные ресницы.

Не настоящий мальчик. Не зря он в этом уверен.

— Тебя можно привлечь за жестокое обращение с несовершеннолетними, — выдал Заноза, мгновенно разрушив иллюзию фарфоровости и кукольности.

— Подожди, пока дойдет до настоящего жестокого обращения, — Хасан застегнул наголовник.

Вот теперь Заноза не может пошевелиться. Самый подходящий момент, чтобы оценить, что они оба делают. Не сейчас, а вообще. Один добровольно согласился пойти под дайны убеждения, второй — дал приковать себя к Раме. Неизвестно, что хуже. То есть, что опаснее. Зато понятно, что настолько вампиры друг другу доверять не только не должны, но и не могут.

— Трепыхаться как-то поздно, не находишь? — Заноза снова заулыбался. — Мне нравится. Как будто дайны все еще действуют. На самом деле нет, не парься, они до первого восхода, а восходов было уже семь.

— Эффект сохранился.

— Ни хрена. Ты больше не хочешь делать для меня невозможное… — он запнулся и посерьезнел, — если не считать того, что бросаешь здесь все, чтоб контрабандой вывезти меня за границу. Если это дайны, то пошло бы оно все к черту.

— Эффект сохранился у тебя, дурень. Ты все еще можешь читать мысли.

— Я не читаю. Мы подумали об одном и том же, вот и все. Когда мы думаем одинаково, я это чую.

— Храни Аллах начать думать так же, как ты.

— В основном, да. Но иногда я бываю прав. Вот, смотри…

Он закрыл глаза. Ногти, накрашенные черным лаком, удлинились, загнулись на концах, превращаясь в когти. И Рама заскрипела, сопротивляясь, издавая тот пронзительный, пугающий стон стали, которая не может согнуться. Не может сломаться.

Заноза садился, превращая лежанку в искореженное кресло. Браслеты, удерживающие плечи и предплечья, порвались, словно были из шелка, а не из металла. Разве что шелк, разрываясь, не оставляет ран на руках. Пальцы с когтями обхватили наголовник, несколько секунд Заноза примеривался, а потом искорежил и смял замок. Так же быстро расправился с поясом. И, наклонившись, разломал фиксаторы на ногах.

— Я могу ее из пола выдрать, — он посмотрел на Хасана взглядом ребенка, уверенного, что перевернутая мебель в гостиной и содранная со стола скатерть — это корабль, отправляющийся в дальнее плаванье. Уверенного, что постройка корабля заслуживает похвалы, а не наказания и распоряжения немедленно навести порядок. — Хочешь?

— Оставь хоть что-нибудь.

Этого не могло быть. Все, что Заноза делал раньше, все, что они позволили друг другу… друг с другом… было невозможно только умозрительно. Нельзя потому, что так никто никогда не поступал. Но Рама, превращенная в обломки металла, была невозможна по-настоящему. Ни один вампир не был настолько силен. Настолько стар.

— Сколько лет твоей крови?

О таком не спрашивают, на такие вопросы не отвечают, есть правила, нарушать которые — невежливость, чреватая боем насмерть. Но они нарушили столько правил, что одним больше уже ничего не изменит. А Рама — вот она. И не спросить хуже, чем спросить.

— Семьсот девяносто один, — Заноза втянул когти, рассеянно лизнул бескровные царапины на запястьях. — Стоит хорошо подумать, прежде чем связываться с моим ратуном. Его кровь старше моей на девяносто пять лет.

— При таких величинах лишнее столетие не в счет.

Семнадцать лет жизни вместо девяносто пяти? Занозе было за что ненавидеть ратуна, даже если б тот не попытался сделать из него игрушку.

— Неизвестно как бы я их прожил, — они снова думали об одном и том же, но сейчас-то в этом не было ничего странного, — может, остался бы после войны калекой. Не после первой, так после второй.

— К началу второй ты был бы уже слишком стар, чтобы воевать.

— Полагаешь, меня бы это остановило?

— Полагаю, что мы не знаем, каким бы ты стал, если бы повзрослел. Но в шестьдесят пять лет… — Хасан покачал головой, — нет, мальчик мой, живые в этом возрасте уже не воюют.

— Много ты знаешь про шестьдесят пять лет!

— В два раза больше чем ты.

— В один и восемь. Если округлять. — Заноза вытащил из заднего кармана мятую пачку сигарет, — при таких раскладах афат — не самое плохое, что можно получить на семнадцатилетие. И я же сбежал, в конце концов.

— Как ты смог не вернуться?