Смерть дикаря

В этот же день, в пять часов вечера, Рокамболь получил от Концепчьоны по городской почте записку следующего содержания:

«Приходите непременно сегодня вечером, мой друг. Нам угрожает новая опасность: один самозванец во что бы то ни стало хочет добиться доверия моего отца и убедить его, что в его жилах течет кровь Салландрера.

Если вы не придете ко мне на помощь, если вы не поддержите меня и не дадите мне совета, как мне поступить, отец мой, пожалуй, поверит всему и пожертвует мною ради своих родословных предрассудков.

Приходите, я жду вас.

Концепчьона».

— Цампа, должно быть, отлично выполнил возложенное на него поручение, — заметил Рокамболь сэру Вильямсу, после того как он прочел ему эту записку. — Концепчьона же уверена, что Шато-Мальи негодяй, и я, разумеется, не стану разуверять ее в этом.

Слепой отрицательно покачал головой и написал:

— Ты дурак, мой племянник.

— Неужели? Что же я должен, по-твоему, делать?

— Вот что.

И вслед за этим сэр Вильямс написал на доске еще две строчки.

Рокамболь прочел их и, подумав, проговорил:

— Хоть я и не понимаю, но так как я привык беспрекословно повиноваться тебе, то я исполню это.

Самодовольная улыбка пробежала по губам сэра Вильямса, а маркиз де Шамери отправился обедать к своей сестре — виконтессе д'Асмолль.

Ровно в полночь негр провел его через садовую калитку в мастерскую Концепчьоны.

На этот раз молодая девушка не сидела неподвижно, пригвожденная к месту, нет, при очевидной опасности в ней закипела испанская кровь. Взор ее сверкал какой-то необыкновенной энергией, хотя она и старалась казаться совершенно спокойной.

При виде Рокамболя она побежала ему навстречу, взяла его за руку и улыбнулась.

— Я вам все расскажу, — сказала она, — и вы увидите, что на свете есть еще негодяи.

Затем Концепчьона простодушно рассказала Рокамболю все то, что он знал лучше ее, — о родословной герцога де Шато-Мальи, о письме, придуманном, по ее мнению, графиней Артовой, и о пожаре, истребившем рукопись русского полковника.

Тут она несколько приостановилась и пристально посмотрела на Рокамболя.

— Боже! — прошептал он. — Я вижу тут только одно: герцог де Шато-Мальи — жених, уж и без того вполне достойный вас, имеет в настоящее время неоспоримое право…

— Но разве вы верите этой басне? — перебила его с живостью Концепчьона.

— Басне? Это басня?

— Конечно. Слушайте дальше.

И вслед за этим Концепчьона рассказала ему про свое утреннее свидание с Цампой.

Рокамболь слушал ее очень внимательно. Когда она кончила, он улыбнулся и сказал:

— Цампа — простой холоп, а герцог — дворянин. Хотя и холопы иногда говорят правду, но, чтобы удостовериться во лжи дворянина, мне необходимо свидетельство людей более достойных.

Концепчьона вздрогнула и с ужасом посмотрела на него.

— Но разве это может быть справедливо? — проговорила она.

— Увы!

— Если же герцог солгал?

— Я выведу его на чистую воду!

— Ну, а если Цампа солгал? — прошептала она чуть слышно.

Рокамболь провел рукою по лбу и, сделав над собою почти невероятное усилие, ответил:

— Концепчьона! Если только герцог сказал правду, то вы должны повиноваться вашему отцу.

Молодая девушка тихо вскрикнула, вздрогнула и залилась слезами.

Рокамболь наклонился к ней и, поцеловав ее в лоб, прошептал:

— Прощайте, до завтра. Я опять приду и, может быть, найду средство узнать правду, хотя бы эта правда была моим смертным приговором.

Мы оставили Вантюра в ту минуту, когда он осторожно убрался из домика Мурильо Деревянной Ноги, удавив старого солдата.

Насвистывая песенку, он проворно перешел границу, и первый солнечный луч застал его уже на крайней оконечности Пиренеев, отделяющих Францию от Испании.

Он перешел овраг, сел на камень, лежавший уже на французской земле, и пробормотал:

— У меня паспорт вполне соответствующий — я теперь настоящий Ионатас, и мне теперь нечего торопиться.

Затем Вантюр встал и, дойдя до первого трактира, вошел в него, переоделся в простой народный костюм, сбрил бороду и усы и, дождавшись мальпоста, доехал в нем до Байонны, откуда он и переправился в Париж, но уже не в мальпосте, а в тильбюри, которое нанял в Этампе.

Приехав в Париж, Вантюр нанял фиакр и отправился в Клиньянкур, к вдове Фипар.

Приехав туда, от отпустил извозчика и направился пешком к деревушке самого жалкого вида, где проживала вдова Фипар.

Было уже около двух часов ночи, когда Вантюр подошел к жилищу этой достопочтенной особы. Через грязные окна и щели дверей светился дрожащий огонек.

— Старуха дома, — подумал Вантюр и постучался в дверь.

— Войдите, — сказал изнутри слабый голос, — ключ в дверях.

Вантюр отворил дверь и вошел в комнатку, где на грязной соломе лежала вдова Фипар.

— Что это? — проговорил Вантюр, — уж не больна ли ты, мамашенька?

— Я уж было умерла, — ответила вдова слабым голосом.

— Умерла? Что за чепуха?

— Совсем не чепуха. Я два часа была мертвой.

— Рехнулась, старуха!

— Спроси у этого разбойника Рокамболя.

— Рокамболя? — вскрикнул Вантюр.

— Да, он чуть не задушил меня.

— Задушил!

— И даже бросил в Сену.

— Ты просто совсем спятила, старуха. Где ты видела Рокамболя?

— Три дня тому назад, на мосту в Пасси.

И вдова Фипар рассказала все то, что произошло между ней и Рокамболем.

— Когда чудовище это сдавило мне шею, — говорила она, — я лишилась чувств, а он, должно быть, думал, что я уже умерла, и бросил меня в реку. На мое счастье, по Сене плыл в это время ялик, и перевозчик вытащил меня из воды.

— И ты не пошла ко дну?

— Нет, сначала меня держали на воде юбки, а потом я очнулась от холода и позвала на помощь.

— Счастливая же ты!

— С минуту я была почти как одурелая и даже ничего не понимала.

— А потом припомнила все и донесла на Рокамболя?

— Как бы не так!

— Неужели же ты все еще любишь этого разбойника?

— Вот тебе на! Стану я любить его!

— Ну, так как же…

— Ты ужасный простофиля, Вантюр! Если Рокамболь удавил свою приемную мать, следовательно, он боялся ее.