Смерть дикаря
Шрифт:
Дорогой Ребекка рассказала ему, что покровитель ее, который заставил ее называться графиней Артовой, дал ей две недели назад три тысячи франков на месячное содержание и что с тех пор она его не видела. Затем она рассказала всю историю гнусной комедии, в которой она была действующим лицом, не пропуская ни малейшей подробности.
Фиакр остановился у отеля Артова.
Роллан велел Ребекке опустить вуаль и затем позвонил.
— Графини нет дома, — объявил швейцар.
— В таком случае позвольте мне войти. Я подожду. Лакей провел Роллана
Ребекка все еще не поднимала вуали.
Спустя несколько минут послышался шум колес экипажа, вслед за тем распахнулись ворота.
Графиня Артова приехала в два часа ночи.
Баккара, приехав в Париж из Ниццы, тотчас же отправилась к Серизе.
— Постарайтесь уложить своего больного спать, — сказала она доктору перед отходом.
— Хорошо, — отвечал он, — сегодня это будет легче обыкновенного, ибо он изнурен дорогой.
Баккара отправилась к Серизе Роллан в дорожном платье.
Сестры крепко поцеловались, и вслед за тем Леон сказал графине:
— Я видел доктора-мулата.
— Ну, и что же? — спросила Баккара с нетерпением.
— Он ждет вас.
— Поедем, — сказала она с живостью, — поедем скорей!
Сестры сели в карету и с быстротой молнии примчались во двор отеля, где в нижнем этаже жил доктор Самуил Альбо.
Сериза уже сообщила ему, с какой целью желала видеть его графиня Артова, к тому же помешательство графа наделало столько шуму в Париже, что доктор уже знал об этом.
Графиня и Сериза Роллан вошли в кабинет.
— Милостивый государь, — проговорила Баккара, — я прибегаю к вам подобно всем тем, которые, блуждая долгое время во мраке, обращаются к свету.
— Вы, вероятно, пожаловали ко мне посоветоваться о вашем супруге? — спросил доктор.
— Вы не ошиблись. О, вылечите моего мужа, и признательность моя к вам будет беспредельна!
— Я ничего не могу обещать вам, графиня, до тех пор, пока не увижу пациента и достоверно не узнаю причину его помешательства.
— Оно проявилось мгновенно.
— В чем оно состоит?
— Граф воображает себя человеком, с которым дрался на дуэли.
Затем Баккара сообщила ему все мельчайшие подробности, уже известные читателю, и наконец упомянула о сэре Эдварде, английском моряке, прибавив, что тот считает графа отравленным.
Мулат слушал графиню, нахмурившись, но, когда она упомянула о сэре Эдварде, он вдруг встрепенулся и проговорил:
— Графиня, помешательство причиняется от двух различных ядов: один из них — белладонна — производит помешательство несерьезное и легко излечимое, другое происходит от индийского яда dutroa.
— О! Кажется, так называл его и сэр Эдвард.
— Но ведь ваш супруг никогда не бывал в Индии? — Никогда.
— Яд этот действует спустя несколько часов после приема. Поэтому если допустить мнение сэра Эдварда, то нужно предположить, что графа отравили в ночь накануне дуэли.
— Нет, — проговорила Баккара решительно, — он ночевал тогда у герцога
де Шато-Мальи!— У герцога де Шато-Мальи?
— Должно быть, потому, что он был его секундантом, впрочем, я узнаю у герцога…
— Но ведь он умер вчера вечером, графиня.
— Умер? Герцог? — вскричала она. — Герцог де Шато-Мальи?
— Да, — отвечал флегматично доктор и подал графине газету, в которой она прочитала следующий некролог:
«Вчера в девять с половиною часов вечера скончался после кратковременной болезни герцог де Шато-Мальи, тридцати лет от роду. Вместе с ним угасла одна из древнейших фамилий французского дворянства».
— Вам не известно, от какой болезни он умер? — спросила Баккара в сильном волнении.
— От карбункула, которым заразился от своей лошади.
Некоторое время графиня сидела, как уничтоженная.
— Я полагаю, — проговорил снова доктор, — что мнение сэра Эдварда относительно вашего мужа справедливо.
— Вы думаете?
— Dutroa растет на Яве, и образчики его в Европе весьма редки: их можно найти только у таких людей, как я.
— А у вас он есть?
— Я привез его сюда совсем немного и убежден, что во всем Париже его нигде больше нет.
— Нельзя знать, — проговорила Баккара, охваченная каким-то предчувствием. — Быть может, у вас похитили несколько его зерен?
— Это немыслимо, графиня, в эту комнату, кроме меня и моего слуги, к которому я питаю полнейшее доверие, никто больше не входит.
Говоря это, доктор устремил внимательный взор на баночку, в которой лежал красный порошок.
— Почем знать, — повторила опять Баккара с волнением.
— Боже мой! — возразил вышедший из терпения доктор. — Если хотите, я могу проверить, потому что у меня в точности записано название и количество всех находящихся у меня ядов.
Он взял с полки книгу и начал ее перелистывать.
— Вот, смотрите, — обратился он к графине. — «Dut-гоа, порошок из корня яванского растения, красного цвета. Номер баночки 45. Вес баночки 45. Вес баночки равняется на гектограмм весу порошка в 75 граммов».
Доктор взял баночку и положил ее на маленькие весы. И тут же вскрикнул от удивления и испуга: не хватало шестнадцати граммов.
— Меня обокрали! — вскричал он.
Он побледнел. В продолжение нескольких секунд они смотрели друг на друга безмолвно, в страхе, как будто над головами их разразился громовой удар.
Доктор стоял с минуту, как пригвожденный к месту. Его обокрали! Но когда? Каким образом? Мог ли он обвинять своего камердинера, служившего у него более двадцати лет?
Никогда не выходил он из кабинета, не заперев двойным оборотом ключа ящик с ядами, а замок этого ящика был образцовым произведением одного из знаменитых фабрикантов. Сломать его было невозможно.
Украсть порошок dutroa у доктора можно было только в таком случае, если бы ключ оставался в замке ящика, дверь не заперта, а доктора не было дома.