Смерть эксперта-свидетеля

Когда он снова взялся за блокнот, Дэлглиш уже расспрашивал мисс Уиллард о прошлом вечере. Она рассказывала, что приготовила на ужин рубленое мясо, картофель и зеленый горошек, а на десерт – бланманже. Потом она сама вымыла всю посуду и, прежде чем уйти к себе, пошла пожелать всему семейству спокойной ночи. Они все были тогда в гостиной, но доктор Керрисон и Нелл уже собирались идти наверх укладывать Уильяма. Больше она их не видела и не слышала до начала десятого, когда пошла проверить, заложена ли щеколда на входной двери. Доктор Керрисон иногда забывает запирать на ночь и не всегда понимает, как она нервничает: ведь она спит совершенно одна на первом этаже. Теперь про такие ужасы пишут. Она прошла мимо кабинета – дверь была приоткрыта, и она слышала, как доктор Керрисон разговаривает по телефону. Потом она прошла к себе в гостиную и включила телевизор.

Доктор Керрисон заглянул к ней незадолго до десяти поговорить о небольшой прибавке к ее зарплате, но разговор был прерван звонком телефона. Он вернулся минут через десять, и они провели вместе примерно полчаса. Приятно было, что представилась возможность поболтать вдвоем, без вмешательства детей. Потом он пожелал ей спокойной ночи и ушел. Она опять включила телевизор и смотрела передачи почти до полуночи. Потом отправилась спать. Если бы доктор Керрисон вывел машину, она совершенно уверена, что услышала бы, так как окно ее гостиной выходит на гараж, построенный у дома. Впрочем, они могут увидеть это собственными глазами.

На следующее утро она проспала и позавтракала только в десятом часу. Ее разбудил телефонный звонок, но о смерти доктора Лорримера она узнала, только когда доктор Керрисон вернулся из Лаборатории. Доктор Керрисон заехал домой ненадолго в начале десятого рассказать ей и Нелл о том, что произошло, и позвонить в больницу, чтобы все звонки ему переадресовывались в регистратуру Лаборатории.

– Я знаю, что доктор Лорример обычно подвозил вас в Гайз-Марш, к одиннадцатичасовой службе в храме Святой Марии. Он, кажется, был одиноким и не очень счастливым человеком. Такое впечатление, что никто его толком и не знал. И я подумал, может быть, в общении с вами он нашел то товарищество, ту дружбу, которых ему, видимо, недоставало в общении с коллегами по работе.

Мэссингем поднял на нее глаза, любопытствуя, как она отреагирует на это прямое приглашение к саморазоблачению. Она по-птичьи прикрыла веки, по шее вверх, словно сыпь, поползли красные пятна. Пытаясь казаться кокетливой, она ответила:

– Боюсь, вы поддразниваете меня, коммандер! Вы ведь коммандер, верно? Странное какое слово, будто бы военно-морской чин. Мой покойный деверь служил в военном флоте, так что я немного разбираюсь в этих делах. Но вы заговорили о дружбе. Это подразумевает доверительность. Мне очень хотелось бы помочь ему, но сблизиться с ним было нелегко. И конечно, сказывалась разница в летах. Я не очень намного старше, меньше чем на пять лет. Но эта разница очень много значит для сравнительно молодого мужчины. Нет, боюсь, мы с ним были всего лишь двумя отверженными прихожанами Высокой англиканской церкви [47] на этих евангелистских Болотах. А в храме мы даже не рядом сидели. Я обычно сижу на третьей скамье от кафедры, а он любил сидеть где-нибудь сзади.

47

Высокая англиканская церковь – направление в англиканской церкви, тяготеющее к католицизму; придает большое значение авторитету духовенства, таинставам, обрядности.

Но Дэлглиш стоял на своем:

– И все же ему, должно быть, доставляло удовольствие общаться с вами. Он ведь заезжал за вами каждое воскресенье?

– Только потому, что отец Грегори просил его об этом. В Гайз-Марш ходит автобус, но мне пришлось бы ждать целых полчаса, а так как доктор Лорример все равно проезжал мимо Старого пасторского дома, отец Грегори предположил, что разумно было бы договориться и ездить вместе. Он никогда сюда не заходил. Я всегда была вовремя готова и ждала у ворот. Если у него отец болел или надо было выехать на место преступления, он предупреждал по телефону. Иногда ему не удавалось меня предупредить, и это было очень неудобно. Но я знала, что, если он не подъехал без двадцати одиннадцать, значит, не приедет и мне надо идти на автобус. Но конечно, он обычно заезжал, кроме тех шести месяцев в начале года, когда он перестал слушать мессу. Однако в начале сентября он позвонил и сказал, что опять станет заезжать за мной, как раньше. Естественно, я не задавала ему вопросов по поводу этого перерыва. У каждого из нас бывают такие затмения души.

Значит, он перестал ходить к мессе, когда начался роман с Доменикой Шофилд, и возобновил посещение церкви, когда произошел разрыв.

– А причастие он принимал? Вопрос ее нисколько не удивил.

– После того как снова начал слушать мессу, с середины сентября, – нет, не принимал. Должна признаться, это меня немного беспокоило. Я обдумывала, не посоветовать ли ему поговорить с отцом Грегори, если что-то его беспокоит. Но это такой деликатный вопрос. И в самом деле, это ведь меня никак не касалось.

И она, разумеется, боялась его обидеть, подумал Мэссингем. Ведь было так удобно, что ее подвозили в церковь.

– Значит, он вам иногда звонил, – сказал Дэлглиш. – А вы ему когда-нибудь звонили?

Она отвернулась и принялась тщательно взбивать подушку.

– О Господи, конечно, нет! Зачем мне? Я даже не знаю его номера телефона.

– Странно, что он ездил не в деревенскую церковь, а в Гайз-Марш, – заметил Мэссингем.

Мисс Уиллард взглянула на него весьма сурово:

– Вовсе не странно. Мистер Суоффилд очень достойный человек, но он же привержен Низкой церкви. Очень привержен. Болота всегда были глубоко привержены евангелической церкви. Когда мой дорогой батюшка был здесь пастором, ему постоянно приходилось сражаться с приходским церковным советом из-за того, можно ли оставлять часть святых даров после причастия или нет. А еще я думаю, что доктор Лорример не хотел втягиваться во все эти деревенские и церковные дела. Очень трудно не втянуться, если ты становишься постоянным членом церковной общины. А отец Грегори этого от него не ждал. Он понимал, что у доктора Лорримера отец очень старый и требует заботы и очень ответственная работа. Между прочим, я очень огорчилась, что полиция не вызвала отца Грегори. Кто-то должен был вызвать священника к телу погибшего. Дэлглиш мягко возразил:

– Он ведь уже несколько часов как умер, когда его обнаружили, мисс Уиллард.

– Даже если и так, все равно ему нужен был священник. Она встала, словно давая понять, что беседа закончена.

Дэлглиш рад был уйти. Он вполне официально выразил ей благодарность и попросил мисс Уиллард немедленно связаться с ним, если ей придет в голову что-нибудь, представляющее интерес. Он и Мэссингем были уже в дверях, когда она вдруг властно окликнула:

– Молодой человек!

Оба детектива обернулись к ней. Адресуясь прямо к Мэссингему, она произнесла тоном старорежимной нянюшки, распекающей воспитанника:

– Будьте любезны, закройте окно, которое вы без разрешения открыли, и зажгите погасшую свечу.

Безропотно, словно подчиняясь давно забытым законам детской, Мэссингем выполнил ее требование. Им пришлось самим отыскивать путь из дома, и никто не встретился им на этом пути. Когда в машине они пристегивали ремни безопасности, Мэссингем не выдержал:

– Господи Боже мой, неужели Керрисон не мог найти никого более подходящего, чем эта старая ведьма, чтобы заботиться о детях? Она же грязнуля, пьяница, – да к тому же еще и наполовину сумасшедшая!

– Керрисону это не так-то просто сделать. Глухая деревня, огромный, холодный дом и дочка, с которой не так уж легко справиться. Если приходится выбирать между такой вот работой и пособием по безработице, большинство женщин в наши дни скорее всего предпочтут пособие. А вы на кострище посмотрели?

– Там ничего нет. Похоже, они время от времени сжигают кучу старой мебели, которая сложена у них в одном из каретных сараев, и садовый мусор. Уильям сказал, что Нелл разожгла костер сегодня рано утром.

– Так Уильям и говорить умеет? – спросил Дэлглиш.

– Еще как умеет! Но я не уверен, что вы смогли бы понять его, сэр. А вы поверили мисс Уиллард, когда она подтвердила алиби Керрисона?

– Я готов поверить ей ровно настолько же, насколько миссис Брэдли или миссис Блейклок, когда они подтверждают алиби Брэдли или Блейклока. Что тут можно сказать? Мы знаем, что Керрисон действительно звонил доктору Коллингвуду в девять и был дома, когда тот позвонил ему около десяти. Если мисс Уиллард будет держаться своих слов, он остается вне подозрений на этот час, а мне представляется, что это и есть критическое время. Но откуда ему-то знать об этом? А если бы он и знал, с чего бы он вдруг предположил, что мы сможем определить время смерти от точки до точки? Сидел с дочерью до девяти, а потом, без чего-то десять, заглянул к мисс Уиллард… Это очень похоже на попытку доказать, что он пробыл дома весь этот час.