Смерть и немного любви

– Мы пойдем все вчетвером, – заявила она, пропуская мимо ушей робкие возражения Насти. – Я с отцом и ты с Алешей. Можем мы раз в три года выйти куда-нибудь всей семьей?

– Но, мама, я так не люблю эти тусовки, – ныла Настя. – Зачем ты меня заставляешь? Мне гораздо приятнее побыть дома. Для этого похода нужно одеваться, краситься… У меня сил нет.

– Доченька, ты говоришь ерунду. Я прилетела всего на две недели, потом мы снова год не увидимся. Ты можешь сделать матери приятное один раз в год?

– Давай лучше мы с Лешей придем к вам в гости, – предложила Настя. – Хоть поговорим нормально. А то на этом сборище и пообщаться не дадут. Я там умру со скуки. Ну, мам, ну пожалуйста…

– Настасья, не спорь. В гости вы и так придете. Я прошу тебя, собирайся и к семи часам подъезжайте с Алешей к киноцентру, мы с папой вас там встретим. Ты пойми, там будет масса моих знакомых, в том числе посольских, я столько рассказывала им про свою необыкновенную дочь и ее необыкновенного профессора Чистякова, что мне уже никто не верит. Я хочу, чтобы все увидели мою семью. Я горжусь вами, неужели ты не понимаешь?

И тут Настю как током ударило. Она внезапно поняла, что мать порвала со своим шведским возлюбленным. И теперь хочет показать людям, которые знали о ее романе, что у нее все в порядке и замечательная семья, которую она и не думала бросать. «Господи, как по-женски», – засмеялась про себя Настя.

– Хорошо, мамуля, – радостно согласилась она. – Мы придем. В семь у киноцентра.

Сегодняшнее мероприятие в киноцентре было устроено вокруг выставки фотохудожницы Аллы Моспановой. Сама она, худощавая, смуглая, с волосами, плотно повязанными косынкой, и с множеством браслетов на обнаженных красивых руках, стояла в толпе друзей и почитателей. Она была невероятно талантлива, и выставки ее фоторабот объездили весь мир.

– Ты что, знакома с ней? – спросила Настя, видя, как мать решительно зашагала прямо к Моспановой.

– Конечно, – на ходу бросила Надежда Ростиславовна. – Она дважды привозила свои работы в Швецию, мы с ней очень тесно общались. Там у нас мало русских, поэтому все вертится вокруг посольства.

Она так и сказала: «у нас». И Настю это почему-то задело.

Мать и художница горячо расцеловались.

– Познакомься, Аллочка, это мое семейство. Леонид, мой муж.

Леонид Петрович вежливо склонился к руке Моспановой.

– А это моя дочь Анастасия, про которую я тебе столько рассказывала. И ее муж Алексей.

– Очень рада.

Алла приветливо улыбнулась и, звякнув браслетами, протянула по очереди им руку.

– Так вы та самая Настя, которая знает пять языков и работает в милиции? – спросила она, с любопытством оглядывая Настю с ног до головы.

– Кажется, та, – подтвердила Настя, – если меня за время маминого отсутствия не подменили.

– И вы действительно знаете пять языков?

– И работаю в милиции.

Ей стало тошно. Сделали из нее белого слона, которого водят по улицам на веревочке и показывают за деньги. При чем тут пять языков? Что, непременно надо идти работать в фирму секретарем-переводчиком? А для раскрытия преступлений интеллект не требуется, что ли?

Фотохудожница оказалась достаточно наблюдательной, чтобы заметить перемену в Настином лице. Рядом стояли люди, и все они вдруг начали таращиться на Настю как на диковинный экземпляр.

– А почему, Настя? – спросила Алла, беря ее под руку и увлекая чуть в сторону.

– Что – почему?

– Почему вас раздражают такие разговоры? Надоело оправдываться?

Настя с облегчением рассмеялась:

– Точно. Вы угадали. Никого не удивляет, что я работаю в милиции, но как только слышат про пять языков, так начинают… Все, наверное, думают, что работа в уголовном розыске – это сплошная беготня за преступниками с пушкой на боку и наручниками в кармане. И зачем в такой работе иностранные языки?

– А они в самом деле нужны?

– Честно говоря, не очень, – призналась Настя. – Языки нужны не для работы, а в основном для собственного развития. Но и для работы, случается. Особенно теперь, когда так много иностранцев. Среди них ведь не только потерпевшие попадаются, но и преступники тоже.

– Вы любите свою работу?

Алла внимательно посмотрела на Настю, склонила голову вбок и чуть отступила назад, словно бы отыскивая самый удачный ракурс.

– Люблю, – просто сказала Настя. – Она грязная, тяжелая, но интересная, и я ее люблю.

– Опасная?

– В общем, есть немного. Бывает, что очень опасная, но если не делать явных глупостей, то уровень опасности можно понизить.

– А уровень грязи?

– Нет. Это не поддается регулированию.

– Наверное, нужно быть очень преданным вашей работе, чтобы с этим мириться, верно?

– Конечно, – согласилась Настя. – Или не очень преданным, но умеющим не реагировать на всякие гадости и мерзости. Или совсем не преданным, но получающим удовольствие от насилия, обмана, ощущения своей власти. По-всякому бывает.

– А вы знаете, – неожиданно сказала Моспанова, – ведь мой сын тоже хотел идти работать в милицию. Вот я сейчас слушаю вас и думаю: как хорошо, что он этого не сделал.

– Почему?

– Он не смог бы. Он не подходит ни под одну из перечисленных вами категорий. А ведь когда у него не получилось с поступлением к вам на службу, для него это была такая трагедия! Он очень переживал, я даже начала беспокоиться за его здоровье. Жаль, что люди мало знают о вашей работе. У них какое-то искаженное представление о милиции.

– Ложная романтика?

– Да, наверное…

– Алла Ивановна, разрешите вас поприветствовать! – раздался у них за спиной громовой голос.

К ним, высоко подняв огромный букет роз, шел известный кинорежиссер, ведя под руку свою очаровательную жену, не менее известную актрису.

– Костик! – обрадованно кинулась к нему Моспанова, и Настя, воспользовавшись тем, что фотохудожница отвлеклась, тихонько отошла и принялась искать своих.

Они долго ходили по выставке, разглядывая работы Аллы Моспановой. Надежда Ростиславовна то и дело останавливалась, встречая знакомых и застревая возле них с разговорами.

– Моя дочь Анастасия…

– Мой муж Леонид…

– Моя дочь и ее муж…

Настя пожимала руки, вежливо улыбалась и мечтала только об одном – скорее уйти отсюда. Вернуться домой, надеть уютный удобный халат и сесть на кухне с уютным родным Лешиком, смотреть, как он раскладывает пасьянс «Могила Наполеона», молча курить и думать о своем. Об убитых невестах. О женщинах, получивших угрожающие письма. О взломанной фотолаборатории и украденных негативах.

В какой-то момент ей удалось отключиться от шумной толпы, наклеив на лицо вежливо-приветливую улыбку, и погрузиться в размышления. Итак, вариантов всего три.