Смерть и побрякушки

Его руки легли Марине на бедра. Толчок, второй, третий… Вдруг Кирилл сдавленно охнул и замер. Марина подождала, потом нетерпеливо поерзала, наконец, открыла глаза.

Над кроватью, глубокомысленно покусывая край ложки, стоял Сашка и задумчиво их разглядывал. Внимательные синие глаза отражали напряженную работу мысли.

Кирилл медленно убрал руки с ее груди и бочком-бочком отполз в сторону. Нервно подтянул одеяло, закрыв себя и Марину до подбородка.

— Сашенька, ты… это… — пробормотала Марина.

Сашка какое-то время глядел на них, явно ожидая продолжения, потом разочарованно нахмурился, повернулся и удалился. Стало слышно, как за стеллажом с книгами Сашка роется в пакетах — вытаскивает своих динозавров.

— Неужели теперь всякий раз, стоит мне потянуться к женщине, рядом будет оказываться ребенок, — пробурчал Кирилл.

— Ага! — торжествующе воскликнула Марина, — А ты думал, ребенок — сплошное удовольствие! «Я его заберу, я о нем позабочусь!» — передразнила она, — Нафантазировал себе блаженную картину: как вы вместе спортом занимаетесь, как путешествуете, как по мужски беседуете. Бессонные ночи, мытье попы и отказ от привычного образа жизни в картину просто не поместились?

— Знаешь, мы с Павлом росли вместе, оба детдомовские, — не отвечая, сказал он, — Он мне завидовал немножко. Пашке после школы ничего кроме техникума не светило, а мне повезло просто неслыханно. Я учился очень хорошо, мной местное начальство вплотную занималось. В старших классах на поступление в Москву готовили, в Институт международных отношений. Наглядная демонстрация равенства возможностей: у нас любой детдомовец может попасть в самый престижный вуз страны. Мне поступить легче было, чем детям дипломатов. Жить стал в столице, перспективы появились. Хотя я быстро сообразил, в дипкорпусе мне ничего не светит, все места расписаны. Карьера для таких как я открывалась только в КГБ. Забавно тогда получилось, — он усмехнулся, — Я думал, как заинтересовать собой серьезных дядей с Лубянки, а они решали, как заинтересовать меня.

Прошел обучение, потом меня в Африку отправили, в Верхнюю Вольту. Глухомань страшная, но работа интересная, контакты завязались разные, очень мне пригодились… А потом перестройка началась. Наше ведомство тогда разоблачали все, кому не лень, отцы-командиры решили в ответ на критику сокращение штатов устроить. Только тех, кто и вправду диссидентов сажал, трогать не стали. Они в органах давно, связями обросли, знакомствами. У кого сват, у кого брат, у кого тесть. Взяли списки личного состава, отобрали молодых, кто по заштатным «неприсоединившимся» странам торчал. Чтобы точно никакого блата. И выставили к чертям собачьим! — в его голосе прорезалась застарелая обида, — Устраивайтесь в новом мире как хотите! Половина моих сокурсников на улице оказалось. Это сейчас наши отставники по всяким охранам и частным службам безопасности моментально пристраиваются, а тогда только в дворники. Брезговали нами: палачи, опричники, душители свободы. В отделе кадров одного свежеиспеченного банка мне барышня от полноты демократически чувств в лицо плюнула. У самой в глазах страх, а оглядывается горделиво — глядите все, какая я смелая!

Марина стиснула пальцы на плечах Кирилла. Он успокаивающе похлопал ее по руке:

— Я тогда озверел настолько, что и в бандиты бы подался. К счастью, связей у меня в тех кругах не было, да и криминалитет только разворачивался, они и без бывших кагебешников себя крутыми считали. Пашка был единственный близкий человек, я к нему и поехал: отсидеться, подумать, куда себя девать. Приезжаю, а Пашка передо мной чуть ли не во фрунт тянется. Я для него как персонаж из американского кино: сплошная романтика, настоящий разведчик. Он все время приговаривал: «Я понимаю, ты не имеешь права ни о чем рассказывать». А глаза у самого жадные, молящие, любопытство так и брызжет. — Кирилл усмехнулся.

— Он мне про свои проекты рассказывал, и все приговаривал: «Конечно, для тебя это мелко, тебе, наверное, неинтересно…» А я себя полным кретином чувствовал. У Пашки были нормальные мужские планы: он свой концерн как раз задумал создавать…

Марина ткнулась лбом Кириллу в плечо, чтобы он не видел ее лица. Планы у Пашки были как раз не мужские, а женские. Ее. Значит, еще в самом начале, когда они жили вместе и она доверчиво делилась с Пашкой новорожденной идеей пресс-концерна, он уже выдавал ее проекты за свои! С самого начала задумывал ее обмануть! Но неожиданно Марина поняла, что напоминание о давнем предательстве оставило ее почти равнодушной, не вызвало ни горечи, ни гнева. Ей было жаль тратить время на прошлое, настоящее казалось важнее.

— …Пашка жениться думал, ребенка хотел. Он был мужчиной, а я великовозрастным мальчишкой, заигравшемся в разведчики… — Кирилл вздохнул, — Тогда-то я свой нынешний бизнес и придумал. Видно, стыд хорошо работе мысли помогает. С делом наладилось, кстати, тот же Пашка помог. А вот семьи так и не получилось. Мотаюсь все время, на одном месте долго не задерживаюсь. Когда я получил, Пашкино письмо и понял, что он погиб, я решил, пусть его семья станет моей! — воскликнул он и осекся. Опасливо глянул на Марину, и принялся поглаживать ее груди.

Вот это и называется — «заглаживать» неосторожные слова. Марина опустила ресницы. «Его семья!» О смерти Аленки Кирилл узнал не сразу. Значит, на жену покойного друга он тоже имел виды. Аленка, всегда Аленка, красавица сестра, даже сейчас отнимающая у Марины желанного мужчину. Останься Алена в живых, у Марины сейчас была бы куча работы — и только. Доверчивые детские ручонки, обнимающие ее за шею, дерзкие мужские руки, касающиеся ее тела — все это было бы не для нее. А останься в живых еще и Пашка — у нее не осталось бы и работы.

«Умершие, что вы делаете со мной! — в отчаянии подумала она, — Неужели вы хотите, чтобы я радовалась вашей смерти!»

Марина зажмурилась. Нет, она не станет, она вообще не будет думать ни об Алене, ни о Павле, ни о бедах, которые они могли принести ей и уже никогда не принесут. Потому что оба мертвы. Она слишком долго жила обидой и желанием сквитаться с обидчиками. Пока ее желание не осуществилось так страшно, так нечеловечески жестоко. Она не позволит больше горечи выедать свою душу. У нее есть Сашка, она должна его спасти, а все остальное не имеет значения!

Или все таки имеет? Ласкающая ладонь Кирилла скользнула по плечам, он сильно сжал ее груди. Она придержала его руки и поинтересовалась:

— А какое дело у тебя наладилось? Чем ты, собственно, занимаешься? — получилось грубовато и слегка неуместно: вроде заполнения анкеты перед сексом. Но слишком уж Марине хотелось освободится от мыслей о прошлом и слишком давно ее мучило любопытство — кто же он такой, бывший безработный, бывший кагебешник, имеющий «своих ребят» от ее родного города до Вены.

Кирилл хмыкнул:

— Не волнуйся, вполне легальное дело. Я консультант, продаю свои знания. КГБ была не самой эффективной спецслужбой в мире, слишком много туда шло всяких сынков и племянников. Но учить там умели. А в наши дни даже крохотным африканским республикам нужны свои шпионы, чтобы соседи их неожиданным демпингом с кокосового рынка не вышибли. Меня нанимают для разработки системы действий, подготовки агентов. Последние два года считаюсь очень ценным специалистом. Недурно зарабатываю, правда, постоянно в разъездах, устал уже.