Смерть и воскрешение патера Брауна (сборник)

– Должен прежде всего сказать вам, – весело заявил инспектор, – что со всякими чудесами ко мне лучше не приходить. Я – человек прагматичный, к тому же полицейский, а такие штуки – дело священников и пасторов. Этот ваш патер здорово всех вас настроил, но я оставлю в стороне его и его религию. Раз Уинд вышел из комнаты – значит, кто-то его выпустил. Раз Уинда нашли висевшим на дереве, значит, кто-то его повесил.

– Совершенно верно, – согласился Феннер, – но раз мы все свидетели, что никто не выпускал его из комнаты, то возникает вопрос – как же его могли повесить?

– На шее у него была петля – это факт, – продолжал свое инспектор. – А я, повторюсь, человек прагматичный и исхожу из фактов. Тут не может быть замешано чудо – значит, тут замешан человек.

Эльбойн отошел несколько вглубь комнаты, и его крупная фигура служила как бы естественным фоном для подвижных и худощавых фигур переднего плана. Он стоял, задумавшись, опустив голову. Но при последних словах инспектора поднял ее, тряхнул своей гривой и, будто очнувшись, удивленно оглянулся вокруг. Когда он подошел к своим спутникам, у них сложилось неясное впечатление, будто он стал еще более громоздким. Они слишком поспешили отнести его к разряду глупцов или скоморохов. Но он был отчасти прав, когда утверждал, что в нем есть такая сила дыхания и жизни, которая, как западный ветер, может в один прекрасный день смести все то, что полегче.

– Так вы, значит, человек прагматичный, мистер Коллинз? – сказал он вдруг голосом мягким и сонным. – Вы уже трижды упомянули об этом в нашей беседе, так что ошибиться трудно. Обстоятельство, интересное для биографа, готовящего ваше жизнеописание, с письмами, беседами, портретами в пятилетнем возрасте, дагеротипом [12] вашей бабушки и видами родного города. Не сомневаюсь, что биограф не упустит этого факта, наряду с теми, что у вас был приплюснутый нос, с прыщом на конце, и что ожирение лишало вас подвижности. Но, раз вы прагматичный человек, попробуйте вернуть Уоррена Уинда к жизни или объяснить нам, как пройти сквозь запертую дверь. Но думается мне, что вы ошибаетесь, вы вовсе не прагматичный человек. Вы – шутка Небес. Вот вы что такое. Всевышнему вздумалось позабавиться, когда он занялся вами.

12

Дагеротип (от имени французского живописца Дагера) – изображение, снятое посредством солнечных лучей на медных пластинках, покрытых слоем йодистого серебра.

И Эльбойн поплыл к двери, прежде чем удивленный инспектор обрел дар речи.

– По-моему, вы совершенно правы, – поддержал его Феннер. – Если таковы прагматичные люди, то я предпочитаю попов.

Была сделана еще одна попытка подготовить официальную версию происшествия – уже после того, как власти окончательно установили, кто поддерживает первую версию и что может из этого выйти. Пресса уже подхватила известие, сделав из него сенсацию. Интервью с Вандамом о пережитом им необычайном приключении, статьи о патере Брауне и его мистической интуиции вскоре заставили лиц, призванных руководить общественным мнением, принять меры к тому, чтобы направить его в более здоровое русло. При следующем допросе к свидетелям подошли более тактично. Их поставили в известность, что профессор Вэр, занимающийся аномальными явлениями, особенно заинтересовался данным случаем. Профессор Вэр был весьма известным психологом, уделявшим много времени вопросам криминологии. Лишь впоследствии свидетели обнаружили, что он имеет связь с полицией.

Профессор оказался учтивым джентльменом с клиновидной бородкой, всегда в костюме какого-нибудь спокойного серого оттенка и в причудливом галстуке. Человек неискушенный мог бы принять его за художника-пейзажиста. Помимо учтивости, в нем обнаруживалось чистосердечие.

– Да, да, знаю, – говорил он с улыбкой. – Догадываюсь, что вы испытали. Полиция не очень-то блещет, когда речь идет о расследованиях, требующих психологического проникновения, а? Разумеется, старина Коллинз требовал «одних только фактов». Какая нелепость! В таких случаях нам необходимы не только факты. Гораздо важнее послушать о всяких фантазиях…

– По-вашему, – серьезно спросил Вандам, – то, что мы называем фактом, – фантазия?

– Отнюдь, – возразил профессор. – Я хочу сказать, что глупо со стороны полиции игнорировать в этом деле элемент психологический. Психологический элемент – важнее всего. Полицейские пока недостаточно хорошо это уяснили. Начать хотя бы с так называемого личного элемента. Вот, например, этот патер Браун. Я слышал о нем раньше, он один из самых необыкновенных людей нашего времени. Таким людям сопутствует особая атмосфера. И никто не сумел бы сказать, насколько она в данный момент влияет на нервы и чувства. Люди поддаются гипнозу, да, гипнозу; ведь явления гипнотизма, как и все прочие, бывают различного характера. Элемент гипноза присутствует в каждом, самом будничном разговоре. Совсем необязательно, чтобы это проделывал человек во фраке с эстрады общественного зала. Религия патера Брауна всегда умела учитывать психологию атмосферы и обращаться ко всем сторонам человека одновременно – даже к чувству обоняния. Ей известно, какое действие производит музыка на животных и людей, она…

– Да что вы! – запротестовал Феннер. – Не воображаете же вы, что он шел по коридору, таща на себе церковный орган?

– О, он располагает более совершенными способами, – рассмеялся профессор Вэр. – Он умеет в нескольких скупых жестах сконцентрировать сущность спиритуалистических звуков и образов, даже запахов. Он способен, в силу одного своего присутствия, настолько сосредоточить ваши мысли на сверхъестественном, что реальные факты могут как бы выпасть, пройти незамеченными. Вам, конечно, известно, что вопрос о способности человека наблюдать и замечать – вопрос очень сложный, и чем больше его изучают, тем запутаннее он становится. На двадцать человек не найдется, вероятно, и одного, который вообще умел бы видеть. Пожалуй, на сто не найдется одного, умеющего увидеть точно. И уж точно ни одного, кто сумел бы увидеть, запомнить и описать. Научными опытами установлено, что под влиянием внушения люди считали закрытой дверь, на самом деле открытую, или отпертой – закрытую. Расходились свидетельства нескольких человек насчет количества дверей и окон в стене, против которой они стояли. Они были жертвой оптической иллюзии среди белого дня. И достигалось это даже без гипнотического влияния личности. А здесь мы имеем дело с сильной и умеющей убеждать личностью, которая склонна была зафиксировать в вашем уме одну картину, один образ – образ дикого негодующего ирландца, потрясающего пистолетом и делающего ненужные выстрелы, на которые отвечает эхо громов небесных.

– Профессор! – воскликнул Феннер. – Я даже на смертном одре поклялся бы, что дверь не открывалась.

– Недавний опыт, – невозмутимо продолжал профессор, – показал, что в работе нашего сознания нет непрерывности, а лишь смена быстро меняющихся впечатлений, как в кино. Кто-нибудь или что-нибудь легко может, так сказать, проскользнуть между нами и экраном. Воспринимается лишь то, что приходится на момент, когда занавес опущен. По всей вероятности, на этой смене моментов слепоты и зрячести и построены все штуки заклинателей и фокусников. Так вот, этот священник и проповедник трансцендентального наполнил ваше воображение трансцендентальными представлениями – образом кельта, подобно некоему Титану, потрясающего башню своим проклятием. Надо полагать, он сопровождал это какими-нибудь незаметными, но эффективными жестами, направляя ваши мысли в сторону неизвестного разрушителя. А может быть, произошло еще что-нибудь или прошел еще кто-нибудь.

– Уилсон, лакей, прошел по коридору к комнате привратника, – проворчал Эльбойн, – но не думаю, что это нас особенно отвлекло.

– Трудно сказать, – возразил Вэр, – возможно, что отвлекло это или какое-нибудь движение патера, пока он рассказывал вам свою сказку. И вот, во время одного из таких провалов в вашем сознании, Уоррен Уинд выскользнул из дверей и пошел навстречу смерти. Это наиболее правдоподобное объяснение. Иллюстрация к последнему открытию: мысль представляет собой не одну непрерывную линию, а скорее – ряд точек.

– Очень плотный ряд, – слабо вставил Феннер.

– Не думаете же вы, в самом деле, – обернулся к нему Вэр, – что ваш патрон никак не мог выбраться из комнаты, что он был заперт в ней, как в ящике?

– Послушайте, профессор, – ответил Феннер. – Я охотнее поверю священнику, который верит в чудеса, чем утрачу доверие к человеку, который пользуется своим правом верить в факты. Священник говорит мне, что человек может воззвать к некоему богу, о котором мне ничего не известно, чтобы тот ответил за него во имя высшей справедливости, о которой я также понятия не имею. Но все-таки можно допустить, что мольбы бедняги ирландца и пистолетный выстрел были услышаны в каком-то неземном мире и что этот неземной мир принял некие меры. А вы убеждаете меня не верить фактам нашего мира, которые восприняли мои собственные пять чувств. Послушать вас, так мимо нас могла пройти целая процессия ирландцев с мушкетами и мы не заметили бы их, поскольку они старались бы попадать в слепые интервалы нашего сознания. Чудеса, о которых кричат монахи – вроде материализованного крокодила или повешенного на солнечный луч плаща, – пустяки по сравнению с тем, что утверждаете вы.

– О, раз вы уверовали в вашего патера и его чудотворца-ирландца, мне нечего больше сказать, – отрезал профессор Вэр. – Боюсь, вам никогда не приходилось изучать психологию.

– Да, – сухо отозвался Феннер. – Зато мне приходилось изучать психологов.

И, вежливо раскланявшись, он повел свою депутацию прочь из комнаты. Только очутившись на улице, он разразился потоком ругательств.

– Бред сумасшедшего! – горячился он. – Что было бы с миром, если бы никто не мог сказать, что он видел и чего не видел? Хотелось бы мне разнести его глупую башку и объяснить затем, что я это сделал в слепой интервал! Чудесны или нет чудеса патера Брауна, но как он сказал – так и вышло. А эти проклятые краснобаи, если и видят, что что-нибудь случилось, то уверяют, будто ничего не произошло. Знаете, я думаю, мы обязаны признать, что патер был прав. Все мы люди здоровые, крепкие, никогда ни во что не веровавшие. Мы не были пьяны. Мы не богомольны. А получилось все так, как он предсказывал.