Смерть как искусство. Том 1. Маски

– А мы ничего и не говорим, – проворчал Ворон, который уже успел забыть о своем отчаянии при мысли о возможной смерти Кота и теперь снова предавался своему излюбленному чувству – ревности. Рассказывать и вообще вещать в этой компании Вечных имеет право только он, Ворон, а всяким самозванцам тут не место.

– Но это же бесчеловечно! – ахнул Камень. – Как же так можно! Артисты же живые люди, они переживают, страдают, а их заставляют…

– Никто их не заставляет, – фыркнул Кот. – Они сами профессию выбирают. Как говорят люди, бачилы очи, що купувалы. И вообще, у людей очень странное отношение к чужой смерти. Нам, котам, это особенно хорошо видно, потому что мы всегда в доме, всегда рядом с людьми и видим все своими глазами. Ведь у смерти два лица, а люди этого не хотят понять и все пытаются к ней приспособиться, как будто лицо только одно.

– Два лица? – удивленно переспросил Камень. – Это как же?

– Ну вот смотрите, – Кот поерзал, пытаясь сесть поудобнее. – Есть смерть как потеря, когда человек уже умер и надо с этим как-то жить. Это одно лицо. И про это лицо много слов сказано и много книжек написано. Но смерть – она же не всегда бывает сразу, в один момент, когда вот только что человек был живой – и через секунду уже надо оплакивать потерю. Часто же бывает так, что смерть видно издалека, о ней заранее знаешь или предполагаешь, что она может скоро наступить, и это совсем другое лицо, когда потери еще нет. А люди и к этому уже относятся как к потере.

Ворон перелетел на ветку пониже, чтобы лучше слышать слабый голос Кота. Конечно, не Котовье это дело – жизни учить, но вдруг он скажет что-нибудь интересное? Вдруг подаст какую-нибудь дельную мысль о том, как надо относиться к смерти? И вдруг эта мысль потом Ворону пригодится, если сам Кот…

– А как же надо относиться? – недоверчиво спросил он.

– Как к обстоятельству жизни, и никак иначе. Да что далеко за примерами ходить, возьмем хоть Леночку, жену Богомолова. Ну вот что она там высиживает, в реанимации этой? Чего дожидается?

– Наверное, известий о состоянии мужа, – предположил Камень. – Это же важно.

– Важно-то важно, но об этом ведь можно и по телефону узнать, а не сидеть под дверью ступой. И вообще: сидеть в данной ситуации – глупо и нерационально. Леночка должна что делать?

– Что? – с интересом спросил Змей.

– Она должна в первую очередь поговорить с врачами, не спрашивать, как Лев Алексеевич, а тщательно подготовиться к разговору, придумать и записать все вопросы и последовательно их задать. И не бояться выслушать ответы. Она должна понимать не только, каково положение дел на сегодня, но и каким оно может быть завтра, то есть какие прогнозы. Выяснив точно, каково положение дел на сегодня, она должна бежать искать других врачей, платить деньги и собирать консилиум, потому что врачи тоже люди и часто ошибаются. Затем, выяснив, какие прогнозы, она должна думать, что делать дальше. Например, если прогнозы плохие и Лев Алексеевич выйдет из больницы глубоким инвалидом, ей нужно думать о том, как они будут жить.

– А как они будут жить? – непонимающе помотал головой Ворон.

– Да плохо они будут жить, если Лена так и просидит и прогорюет в коридоре перед реанимацией! – в раздражении воскликнул Кот Гамлет. Учитывая общую ослабленность организма животного, восклицание на деле оказалось жалким писком. – Неужели не понятно? Нужна будет сиделка, нужна будет специальная кровать, нужно будет платить медсестрам, чтобы приходили делать уколы и ставить капельницы.

– А если прогноз совсем плохой и Лев Алексеевич умрет? – осторожно поинтересовался Камень.

– Тогда нужно будет хоронить, покупать место на кладбище, венки там, гроб, отпевание и всякое такое, поминки опять же, то есть ресторан, автобусы, чтобы людей привезти и отправить. Да много всего. А это деньги, уважаемый Ворон, уважаемый Змей и уважаемый Камень, это деньги, причем большие, которых у Леночки нет. Значит – что?

– Что? – послушно повторил вслед за ним Камень.

– Деньги надо зарабатывать. Не сидеть ступой перед реанимацией, не ждать, когда Левочка придет в себя, эдак можно все жданки прождать, а ехать, куда ей там надо, везти антрепризу на гастроли, получать зарплату и не валять дурака.

Слова Кота показались Ворону вполне разумными, и он не мог взять в толк, почему жена Богомолова не поступает именно так, как говорит этот выскочка Гамлет.

– Что же ей мешает это делать? – спросил он. – Ведь это же лежит на поверхности, это совершенно очевидно. А она почему-то сидит и ничего не делает. Странно!

– В том-то все и дело, – Кот извернулся и осторожно почесал рваное ухо. – Люди не понимают, что у смерти два лица, они упорно думают, что только одно, и, как только смерть замаячит, они тут же начинают сидеть и горевать и ничего не делать. При этом самое ужасное, что у людей так принято, а если ты не сидишь и не горюешь, а продолжаешь работать и думаешь о том, как заработать денег, то ты, значит, жестокосердный, не жалеешь несчастного умирающего и в такой тяжелый момент думаешь о корыстном. Представляете, какая мешанина у них в головах? То есть сидеть и лить слезы – это нормально, а зарабатывать деньги на то, чтобы достойно похоронить человека, – это стыдно, это корысть. И все потому, что они не понимают: смерть, любая смерть, есть обстоятельство их жизни, просто такое тяжелое обстоятельство, но жизни оно не отменяет. А жизнь-то вокруг них не останавливается, и все, кто в эту жизнь включен, хотят жить, а это значит – они хотят есть, а это, в свою очередь, означает, что им надо зарабатывать деньги, то есть что бы с тобой ни случилось, рядом всегда будут те, кто зарабатывает. А это, как вы понимаете, означает, что ты должен платить. И рядом всегда будут те, кого твое трагическое обстоятельство не коснулось и кто продолжает жить спокойно и радостно, и эти люди совершенно не понимают, почему их работа и, соответственно, доход должны зависеть от твоего настроения и душевного состояния. Им-то тоже кушать надо и семьи кормить! За все надо платить, и для всего нужны деньги, хоть какой прогноз тебе врачи озвучат. Если Лев Алексеевич не возвращается немедленно к работе, вся тяжесть ложится на его жену, и она должна эту тяжесть нести, а не сидеть сиднем. Вот бабушка моя наверняка так же думает, я много раз слышал, как она с подружками своими про такое разговаривала, да и с папенькой моим тоже. Бабушка вообще умная женщина, не зря папенька с ней дружил, не зря ее ценил. Вот если бы Леночка пришла к бабушке за советом, та бы ей объяснила, что к чему.

Ворон не на шутку рассердился и даже слетел с ветки на землю и подскакал к змеиной колыбельке, чтобы взглянуть Коту прямо в глаза.

– По-моему, ты рассуждаешь цинично, – сурово произнес он. – Нельзя человеческое горе мерить деньгами.

– А по-моему, – вступился за Кота Змей, – Гамлет рассуждает вполне логично. Смерть – это беда, а любая беда – это враг, которому нужно не сдаваться на милость, а сопротивляться изо всех сил, занимать активную позицию. Беда всегда хочет только одного: сломать человека, ибо других целей у нее просто нет. Если занять эту самую активную позицию, то можно минимизировать печальные последствия, особенно если ты не можешь ни избежать их, ни изменить, а если сидеть и горевать, то точно сломаешься. И потом, всегда есть шанс, что еще можно помочь, а без активной позиции ты не помощник, ты становишься только обузой для окружающих.

– Вот-вот, – встрепенулся Кот, с благодарностью лизнув розовым язычком змеиную блестящую кожу, – всегда надо стремиться помочь, а не грузить окружающих своими переживаниями. Вот я, к примеру, всегда старался папеньке помочь, мы, коты, это умеем, только люди это редко используют, не ценят они нас, не верят в наши силы. А ведь мы всегда заранее чуем болезнь и пытаемся лечить, оттягиваем на себя все негативное, что из больного места исходит. У меня папенька сердцем страдал, так я лягу ему на грудь и давай вытягивать всякое такое плохое, он со мной поговорит, я полежу, пооттягиваю, помурлычу, глядишь – и легче становится. Эдак мы с ним не один приступ предотвратили. А если бы я впадал в панику каждый раз и начинал мяукать и горевать, вместо того чтобы помогать, так еще не известно, как дело бы обернулось. Вот и в больницу меня не пустили, а ведь я тоже, наверное, мог бы помочь. Вы, уважаемый Ворон, не помните, когда папенька скончался? Какое число на портрете стоит?

Ворон гордо выпятил грудь. Как это он не помнит? С чего это ему не помнить? Да, этот задохлик тут им целую лекцию прочел, и возразить Ворону, пожалуй что, нечего, но уж когда дело до фактов доходит, тут ему равных нет. И пусть все об этом знают!

– Восемнадцатое сентября десятого года, – четко возвестил он красивым голосом.

Гамлет горестно вздохнул и опустил голову.

– Значит, восемнадцатое… Выходит, он умер в тот же день, как его «Скорая» увезла, а я-то, дурень, целый месяц возле больницы отирался, ждал его. Если б знал, сразу бы в театр побежал, глядишь, и на панихиду поспел бы, и на похороны. Жалко! – Он смахнул лапой слезы, покатившиеся по грязной шерсти. – Между прочим, если бы вы так активно мне не помогали, я бы точно уже в сырой земле лежал, а то и вовсе незакопанным валялся бы где-нибудь. Вы ведь тоже могли бы сесть вокруг меня в кружочек и давай меня жалеть и причитать, а вы по-другому поступили, вы Белочку позвали, вы Ветра за Змеем послали, вы старались, меры принимали, хотя, если нашими мерками мерить, делали вы что-то совершенно немыслимое. У нас, в Москве, котов так не лечат и так с ними не обращаются и вообще, в таких условиях нас не содержат. А вы наплевали на то, как принято, и делали, как умели, делали все, что могли, что придумали, на что идей хватило. И вот результат! Я пока еще жив. Да, я плох, с трудом произношу слова, почти не встаю и не ем ничего, только пью из лужи, но ведь я же разговариваю, я мыслю, следовательно, я существую. Когитум эрго сум. А это значит, что?

– Мыслю, следовательно, существую, – перевел с латыни образованный Камень.

– Это значит, – многозначительно произнес Кот Гамлет, – что никогда нельзя опускать руки и сидеть и лить слезы. Надо что-то делать. Надо двигаться вперед. Надо жить, в конце концов.

Конец книги первой

Смерть как искусство. Правосудие (Отрывок)

– Пап, я мультики посмотрю, ладно?

Антон положил вилку и взглянул на часы.

– А спать тебе не пора, Василиса Прекрасная?