Смерть Калибана. Повести

– Как это, расскажи?

– Как-нибудь… Пошли выгружаться.

Найдя доски, они соорудили сходни и, разобрав веревки, сволокли на землю Калибана, и подсвинков. Тросы, которыми был опутан Калибан, они закрепили врастяжку между стенами соседних свинарников. Потом со всяческими предосторожностями, изрядно намучившись, освободили кабанчиков и поместили в одном из пустующих загонов. Калибан за все время, что с ним возились, вел себя спокойно, и это обстоятельство с благодарностью было отмечено Серегой, спервоначалу сильно сомневавшимся в успехе. Когда все было позади, Серега, утираясь кепкой, облегченно выдохнул:

– Уф! хорошо, что волочь его никуда не надо. С ним и вчетвером не справились бы, подвигай, поди-ка, такую тушу! С тебя, Коль, бутылка!

– Ладно, потом. Езжай давай, а я еще здесь побуду. – усмехнулся Николай.

– Как хочешь, а то я подбросил бы тебя до твоей избенки. Заодно бы пузырек оприходовали! Чего зажимать, сейчас самое время.

– Не-не, – раздраженно отмахнулся Николай, – я сегодня останусь в деревне.

– Ну, будь!

Серега одним махом вскочил в кабину и, лихо развернувшись, увел трактор в сторону гаража. Николай глядел ему вслед, устало разминая руки и плечи. Он хотел еще раз удостовериться, что все сделано на совесть и на этот раз Калибан останется здесь, по крайней мере, до утра. Николай обошел все места, где крепились тросы, проверил узлы. После подошел к вепрю. Калибан лежал, будто вмороженный ни разу не изменив позы с того самого времени, когда его стянули с прицепа. Но за Николаем из-под нависших, жестких ресниц неотрывно следили цепким взглядом желтые, немигающие глаза мудрого существа.

Калибан с терпением лесного жителя дождался ухода Николая. Он выжидал того часа, когда все живое замрет, затихнет и останутся лишь высокие мигающие звезды, густо высыпавшие на ясном пологе осенней ночи. Их было так много, что они напомнили Калибану один из дней его детства. Тогда они всем стадом наткнулись на дубраву. Мощные деревья далеко протирали над землей свои ветви. Желуди сплошным толстым ковром устилали под дубами землю так, что не было видно на ней ни опавшей листвы, ни травы, ничего, кроме темного золота бесчисленных шариков. Стадо кормилось там несколько дней, никуда не уходя. Это пиршество на всю жизнь запомнилось Калибану. Помня об этом, уже став вожаком, он хотел привести свое племя в такой же рай и накормить их. Но это желание осталось только мечтой. Те давние дубы вырубили, а других он не нашел.

Внутренний толчок побудил его отвлечься от своих воспоминаний. Пора было действовать. Калибан проверил, туго ли стянуты тросы, которыми он был опутан, и попытался встать. Некоторое время ему это не удавалось сделать. Перекатываясь с боку на бок, Калибан добился того, что тросы ослабли. Натужившись, он рванулся и встал на ноги. Не обращая внимания на боль от туго врезавшихся в его тело веревок, вепрь отдыхал, собираясь с силами. Теперь он почувствовал, что сможет освободиться, и потому не спешил.

Калибан сделал пробное движение, пытаясь понять, насколько прочно закреплены на нем и в стенах его путы. Попытка не дала ничего. Все оказалось прочнее, чем он ожидал. Пережидая резкую боль, Калибан застыл в раздумье. Теперь он не стал торопить себя. Обстоятельность, бывшая главной чертой его характера, умерила нетерпеливое желание повторить свой рывок. Он думал долго, прежде чем приступить к дальнейшим действиям. Задние ноги были связаны между собой, и от них трос тянулся к противоположной стене. Это не давало ему возможности разбежаться или хотя бы оттолкнуться от земли. И все-таки он чувствовал, что самая уязвимая часть пут здесь. Калибан снова лег на бок и одним непрерывным усилием, все время его наращивая, натянул трос, связывающий ноги. Стало нестерпимо больно, но одновременно он почувствовал, как с ног пополз стягивающий их узел. Тяжесть тела не давала натягиваться тросам на подмышках и шее, и потому Калибан тянул все сильнее и сильнее. От ломоты и боли в коленях, словно клещами сжало сердце. Калибан невольно издал звук боли, но в следующий момент трос, пройдя самый утолщенный участок ног, соскользнул на землю. Вепрь обессилено замер, не пытаясь даже встать.

Сердце бешено колотилось, но он уже чувствовал, как проходит боль. Через некоторое время осторожно пошевелил затекшими ногами. С ними было все в порядке.

Теперь оставались путы на шее, плечах и туловище. Калибану не составило труда освободиться от веревки, которой он был привязан к противоположной стене. Сделав короткое движение, он выдрал из стены вместе с веревкой кусок доски. Теперь на нем оставался только один трос, эфемерной, тонкой паутинкой запутавшийся где-то под мышками. Эта паутинка показалась Калибану сущим пустяком. Он, не медля ни минуты, повторил свой рывок и тут же был опрокинут на землю инерцией своего тела. Боли он не ощутил, как это случилось с ним в предыдущий раз, но сердцем он вдруг почувствовал тревожный укол. Пока ещё не понимая отчего, откуда-то исподволь тихой змеёй в его сердце вползла тревога. Калибан поднялся и отряхнул щетину от налипшей грязи. Подойдя к стене, он некоторое время рассматривал то место, где крепилась последняя препона, державшая его в плену. И хотя желание оборвать эту тонкую струну было нестерпимым, Калибан обратил внимания на то, что трос был привязан к мощному столбу. Он понял, – то, что удалось сделать дважды, сейчас будет бесполезно.

И все же почти час Калибан яростно бросал своё тело как многопудовый снаряд в пустоту. Но всякий раз был безжалостно брошен на землю неумолимой пособницей неволи. Устав, он лёг на землю, давая своему измученному телу отдых. Калибан знал, что должен уничтожить эту, обманчиво тонкую на вид плоскую ленту, одолевшую его силу. Ему, рвавшему корни толщиной со свою ногу также просто, как паучьи сети, даже не прикладывая и половину своей мощи, было непонятно, как такое может быть!

Лежа на взрытой мощными копытами земле, Калибан напряженно вдумывался в сложившуюся ситуацию. Напряжение мысленных усилий достигло своего предела. Голода и усталости он не чувствовал. Калибан вообще больше не чувствовал ничего. Он вышел из этого мира и полностью погрузился в мир своих предков, необъятный опыт которых, он надеялся, даст ему спасительную мысль. Транс, в который ушёл лесной великан, сделал его похожим на безличность его окружения, как земля, на которой он лежал, как темные небеса, окутавшие всё под собой, превратив в бесчувственную глыбу.

Где, в каких глубинах подсознания, блуждал он в это время? Оно стремительно истекало, и краешком своего подсознания Калибан чувствовал это. Но он упорно искал выход, – ждал подсказки высших сил, ту единственную мысль, которая принесёт свободу.

Озарение пришло, как награда! Едва осознав это, Калибан мгновенно оказался на ногах, будто взорвался пушечный снаряд. Челюсти! Вот что он сможет пустить в ход беспрепятственно! Они были его могучим инструментом! Его зубы, приводимые в движение стальными мускулами, не раз его выручали в свирепые, снежные зимы, когда он часами работал ими, перемалывая закаменевшие на морозе корни и ветви деревьев.

Но прежде, чем приступить к этому, Калибан сделал то, что он должен был сделать в первую очередь. Длина троса позволяла ему подойти к тому углу свинарника, в котором были заперты оба молодых кабанчика. Калибан коротко и резко ударил плечом в стену. Доски, треснув сразу, повисли на гвоздях. Он расширил проход и тут же увидел серую тень, метнувшуюся из спёртой темноты клуни.

Второй кабанчик, сильно припадая на переднюю ногу, показался следом. Калибан не дал ему времени принюхаться к воздуху воли. Коротко и властно рыкнув, он поторопил их и две маленькие серые тени исчезли в густом мраке ночи.

Калибан остался один…

Утром Николай проснулся рано. За окном серел мглистый рассвет, и осипший петух натужно выводил первые побудки. Потихоньку, чтобы не разбудить детей, спящих за перегородкой, Николай оделся и вышел на кухню. Пока закипал самовар, он вышел в сени. Остановившись на крыльце, закурил. Посреди неясных очертаний домов он видел, как одна за другой, проявляясь из молочной мглы, торопливо спешили мимо него женские фигуры.

Эти женщины шли на свиноферму. Николай, вспомнив о своем пленнике, заспешил. Самовар поспел вовремя. Торопясь и обжигаясь о край толстой, белой глазури, кружки, Николай выпил крепкого настоя сборной душицы. Наскоро сунув в карман свёрток, с вечера приготовленный Ольгой, он вышел в сени, осторожно прикрывая за собой дверь.

Но ещё из сеней, не успев выйти на улицу, он услышал далёкий, пронзительный женский крик или визг. Каким-то наитием, не секунды не сомневаясь, Николай понял, откуда он доносится. Выскочив на улицу, он со всех ног бросился к свиноферме. Она начиналась сразу же за околицей. До неё оставалось метров тридцать, как Николай внезапно увидел бегущую навстречу ему женщину, отчаянно размахивающую руками и вопящую во весь голос тонко и пронзительно.

– Стой, стой тебе говорят! Что там случилось!?