Смерть консулу! Люцифер

Жозефина воспользовалась минутой, когда большая часть общества занялась рассказом Эгберта, и, обняв Антуанету по своей любимой привычке, отвела её в соседнюю комнату со свойственной ей грацией, которая покоряла сердца всех, близко знавших её.

Хотя императрице было уже за сорок, но она была ещё очень красивой женщиной с тёмными глазами, полными огня, роскошными волосами и с тонкой изящной фигурой. Она не отличалась ни блестящим умом, ни даром красноречия, но у ней была какая-то особенная улыбка, которая придавала прелесть всему, что она говорила. При сухости и лаконизме Наполеона в повседневной жизни её разговорчивость и добродушие производили чрезвычайно приятное впечатление. Лицо её, утратив красоту молодости, приняло с годами, вследствие горя и забот, выражение кроткой покорности судьбе. Те, которые не видели её в пору молодости и счастья, не могли себе иначе представить её, как с грустными, задумчивыми глазами, отяжелевшими от слёз. Такою изображается она в исторических мемуарах наполеоновского времени.

В описываемый нами вечер на Жозефине было серебристо-серое платье с длинным шлейфом и короткой талией. Её головной убор был крайне прост и состоял из заплетённых кос и маленькой диадемы с рубинами и бриллиантами. Когда она пошла с Антуанетой через залу, дорогая красная шаль соскользнула с её плеч и волочилась за нею по полу.

Она опустилась в кресло и сделала знак Антуанете, чтобы та села около неё.

— Я очень благодарна вам, дорогая маркиза Гондревилль, за то письмо, которое вы передали мне по поручению графа Мартиньи. Мне известно теперь, что его выбор пал на русскую великую княжну Екатерину. Разве я могу сравниться с дочерью одного из самых могущественных владетельных домов Европы? До меня уже доходили слухи о его намерениях, но я не знала самого главного. Поэтому переданное вами письмо имеет для меня большое значение.

— Я утешаю себя тем, что это письмо не должно было особенно огорчить ваше величество, потому что в нём говорится о прошлой и давно забытой истории.

— Вы не знаете императора. Никакие препятствия не заставят его отказаться от принятого плана. Они, напротив того, ещё больше увеличивают его рвение и силу его гения. Если не ошибаюсь, в настоящее время у него нет наготове ни одного военного корабля, но он день и ночь думает об уничтожении Англии и высадке на её берега. Колебания русского царя отдать за него великую княжну заставят его обратить взоры на другой двор. Во второй раз он не получит отказа или, вернее сказать, не допустит его.

— Французскому императору трудно будет найти принцессу, к которой он мог бы посвататься, — сказала Антуанета.

— Будьте покойны, дитя моё. За этим не будет остановки. Он не может считать меня помехой в этом деле. Я уже пожилая женщина; любовь и дружба великого человека возвысили меня сверх моих заслуг. Я часто упрекаю себя в том, что слишком долго блистала на сцене, для которой была слишком ничтожна. Здесь я на своём месте, а не в Тюильри. Разве я похожа на жену Цезаря? Наконец, я не могу дать ему сына, которого он так желает, и потому должна расстаться с ним. Среди моих любимых цветов я проживу некоторое время воспоминаниями. Мало женщин могут похвалиться таким прошлым...

— Ещё вопрос, ваше величество, была ли женщина лучше вас на французском престоле? С вашим удалением может зайти счастливая звезда императора.

— Наши звёзды уже несколько лет идут по разным путям. Даже теперь неблагодарные, которых он вывел из пропасти революции, говорят, что его счастье клонится к упадку. Они пророчат, что он погибнет в Испании от удара кинжала или на Дунае от пушечного выстрела. Иногда и на меня находят минуты смертельного страха, но я утешала себя тем, что Господь сохранит его для исполнения великих деяний. Но для достижения блестящей будущности, которая предназначена ему судьбой, необходимы жертвы... Я одна из них... Меня уже считают падшим величием. Недавно Фуше осмелился уговаривать меня, чтобы я сама потребовала развода и таким образом избавила бы императора от тяжёлого объяснения.

— Надеюсь, что это сделано не по желанию императора!

— К счастью, — сказала Жозефина с принуждённым смехом, приподнимаясь немного из своего полулежачего положения, — пока я императрица. Меня могут отправить в ссылку, но из глупого великодушия я не сделаюсь добровольно изгнанницей, и моё влияние ещё таково, чтобы с вашей помощью, моя милая маркиза, освободить вашего брата.

Антуанета поцеловала руку императрицы.

— С моей помощью? — спросила она с удивлением. — Какой вес могут иметь мои слова!.. Судьба моего брата в руках вашего величества.

— Император очень любит красивых женщин, но не терпит, чтобы они вмешивались в политические дела. Помню, как он бранил бедную прусскую королеву, когда до него дошёл слух, что она подстрекала своего супруга к войне. По его мнению, мы должны только шутить, смеяться и забавлять его. В былые времена женщины играли более завидную роль во Франции. Но к вашей просьбе и из ваших уст он отнесётся милостиво. Только остерегайтесь, чтобы Фуше не проведал о цели вашего приезда.

Этот человек вмешивается во всё, хочет всё знать и выдаёт всех и каждого. Это самый отъявленный мошенник во Франции.

Но едва Жозефина произнесла эту фразу, как уже раскаялась в этом и улыбнулась, чтобы смягчить резкость своего выражения.

В дверях стоял Бурдон.

— Вы, вероятно, найдёте, доктор, — сказала она, — что я говорю слишком много и скоро. Я заранее ожидаю от вас строгого выговора.

— Для состояния здоровья вашего величества, конечно, было бы лучше, если бы вы предоставили другим говорить за вас, но ваше молчание было бы слишком большим лишением для всех нас.

— Я не знала, что и вы умеете льстить, Бурдон.

— Если вы это считаете лестью, то она относилась не к императрице.

— Он неисправим, — сказала Жозефина со своей привлекательной улыбкой, обращаясь к Антуанете. — Вы его не знаете, это у нас древнеримский республиканец.

— Которому недостаёт республики, — возразил Бурдон. — Меня поэтому и причисляют к классу идеологов.

— Идеологов? — с удивлением спросила Антуанета.

— Император называет таким образом республиканцев, философов, половину немцев, — объяснила Жозефина. — Актёр Тальма, по его мнению, также идеолог...

— Тальма! — воскликнул Бурдон. — Мне кажется, его нужно вычеркнуть из списка. Какой он идеолог! Он изображает королей и победителей и даёт уроки монархам, как им лучше носить пурпурную мантию.

Намёк был слишком смел. В кругу придворных всем было известно, что Наполеон под руководством Тальма делал не одну репетицию в полном параде, прежде чем решался выступить перед насмешливыми парижанами в качестве главного лица во время своего коронования.

Жозефина многое позволяла говорить Бурдону в благодарность за его успешное лечение, но теперь погрозила ему пальцем и поспешила переменить тему разговора.

— Вы не заметили, Бурдон, — спросила она, — что делает теперь молодой немец, который с таким воодушевлением говорил о Гете?

— Я его оставил в зале, ваше величество, — ответил Бурдон.

Императрица взяла под руку Антуанету и в сопровождении доктора вышла к своим гостям.

Приход любезной хозяйки Malmaison живительно подействовал на собравшихся гостей. Каждый наперебой старался принять участие в разговоре и сообщить что-нибудь интересное. Говорили о последних городских новостях, о театре, художественных произведениях и т. п. Дошла очередь до цветов. Императрица была очень довольна похвалами Эгберта её растениям. Оказалось, что Эгберт обладал искусством вырезать цветы и силуэты из чёрной бумаги. Редутэ советовал ему не оставлять этого таланта под спудом. Принесли бумагу и ножницы. Эгберту посчастливилось вырезать довольно удачно любимый цветок императрицы. Остальные дамы также пожелали получить от него на память по цветку.