Смерть навынос

– Мы сейчас говорим о вашем отделении, Владимир Всеволодович! – отмахнулся от его резонов главный, делая ударение на слове «вашем». – Как вообще девочка могла выйти на крышу?!

Мономах и сам удивлялся. То, что пациенты открыли окно, в порядке вещей: в это время года коммунальщики обычно стараются сверх меры и топят по максимуму, отчего перегруженные койками небольшие палаты становятся похожи на настоящие душегубки. Но вот то, что пациентка зачем-то вылезла через это окно на крышу соседнего нижестоящего корпуса, здравому объяснению не поддавалось. В палате в это время находилась лишь одна лежачая больная, которая, в силу своего положения, не смогла помешать девице сделать то, что она сделала. Она догадалась нажать на кнопку вызова медперсонала, но медсестры, включая постовую, занимались тяжелыми вновь прибывшими, поэтому реакция последовала слишком поздно, и девочка сорвалась.

Калерия Куликова входила в балетную труппу Мариинского театра. Полгода назад она получила травму коленного сустава. Кажется, это случилось во время репетиции – вроде бы девушку уронил партнер. Поначалу Калерия даже не обратила на это внимания: она чувствовала боль, но представители ее профессии привычны к таким вещам, и она испугалась лишь тогда, когда не сумела утром встать на ноги – они просто-напросто ее не слушались. Операция помогла юному дарованию подняться и вновь начать ходить, но, само собой, ни о каком скором возвращении в балет речи идти не могло. Неужели это стало причиной суицида?

– В истории болезни написано, что операция Калерии Куликовой прошла успешно? – продолжал Муратов, почему-то с вопросительной интонацией. – Это было несколько месяцев назад, а сейчас она лежала на реабилитации?

– Верно, – признал Мономах. – Я готовил ее к выписке, но возникли кое-какие проблемы.

– Проблемы?

– У Куликовой был значительный недостаток веса…

– Как вы не понимаете, она же балерина – они обязаны следить за фигурой! – вмешалась мать покойной. Ее глаза неестественно блестели, и Мономах предположил, что она находится под действием каких-то сильнодействующих препаратов. Которые, по всей видимости, ей не помогают!

– Владимир Всеволодович, как вес пациентки связан со случившимся? – поинтересовался Муратов. Хотя, пожалуй, «поинтересовался» – не совсем правильное слово: Мономах не сомневался, что главному неинтересно, как все было на самом деле, просто происходящее доставляет ему удовольствие. Муратов спит и видит, как бы убрать Мономаха не только с поста заведующего, но и из вверенной ему больницы. Он не может этого сделать без веских оснований. Имя Владимира Князева хорошо известно в медицинских кругах, ведь он является одним из ведущих врачей-травматологов города, поэтому его увольнение вызвало бы волну недоумения и даже возмущения. Уникальные операции, которые проводятся в ТОНе, зачастую не имеют аналогов. Мономаху удалось собрать под свое крыло лучших врачей, включая иностранных специалистов, и очередь к нему стоит на годы вперед. Это-то и не дает покоя Муратову и его приятелю, врагу и конкуренту Мономаха Тактарову, заву травматологическим отделением. Так что происшествие в ТОНе на руку им обоим, а что, как и почему – дело десятое! И меньше всего Мономаху хотелось сейчас рассуждать об особенностях профессии Куликовой, однако ему не оставили выбора.

– Недобор веса, как и перебор, имеют прямое отношение к реабилитации пациента с суставными проблемами, – пояснил он сквозь зубы. – А о причинах случившегося мне ничего не известно!

– Сестра сказала, что вы пообещали кормить Калерию насильно, если она не прекратит отказываться от пищи! – всхлипнула мать самоубийцы. – Может, она испугалась…

– Вы хотите сказать, что доктор Князев угрожал вашей дочери? – Муратов едва сдерживался, чтобы не запрыгать от восторга.

– Она была обессилена! – рявкнул Мономах. – Как она могла разрабатывать ногу и восстанавливать двигательную функцию, питаясь одним святым духом?!

– По-моему, слежка за диетой больных не входит в ваши должностные обязанности, доктор! – процедила Куликова.

– Ошибаетесь, входит! Недаром существуют такие понятия как «первый стол», «второй стол» и так далее: вашей дочери было предписано усиленное питание. Конечно, у нас здесь больница, а не мишленовский ресторан, и допускаю, что ваша дочь привыкла к другому рациону. Однако насколько я понимаю, вы не приносили Калерии домашнюю пищу, а нашу она есть отказывалась. Я не представляю, как у нее хватило сил добраться до окна и вылезти на крышу, ведь ее состояние кроме как анемичным не назовешь!

– У моей дочери не было анемии! – возмутилась Куликова. – Она была худенькой, как все балерины – а как вы себе представляете солистку, которую партнер не в состоянии удержать на вытянутых руках? Что, девочке всю жизнь прозябать в кордебалете, имея такой талант?!

– Я не балетмейстер, я – врач, – буркнул Мономах. – Мое дело – поставить больного на ноги и сделать для этого все, что потребуется. Даже кормить внутривенно!

– Владимир Всеволодович… – начал Муратов, но тут в дверь кабинета постучали и, не дожидаясь разрешения, вошли. Вернее, вошла – невысокая блондинка в белом халате со строгим пучком на затылке. Стройная, подтянутая и весьма деловая. Мономах знал, что она входит в состав комиссии по проверке деятельности больницы и лично Муратова на посту главврача. Кажется, ее фамилия Нелидова? В основном комиссия занималась бухгалтерским аудитом, однако включенные в нее врачи-специалисты ходили по отделениям, проверяли истории болезни и беседовали с докторами. Мономаху пока не довелось познакомиться с Нелидовой поближе, но те, кто уже имел это сомнительное удовольствие, утверждали, что она – дама въедливая и невероятно придирчивая.

– Простите, но я только что узнала об ужасной трагедии, случившейся в отделении ТОН, – елейным голоском пропела Нелидова, прикрывая за собой дверь. – Примите мои соболезнования, – обратилась она к родственникам самоубийцы, безошибочно определив, кто эти люди. – Однако, Тимур Айдарович, я не совсем понимаю, зачем здесь присутствует доктор Князев?

– То есть как это – зачем? – набычился главный. – В его отделении…

– Да-да, все так, – перебила Нелидова, – но ведь нам пока не известны причины случившегося, верно? Очевидно, они не имели отношения к безупречно проведенной операции, назначенной схеме лечения и реабилитации больной!

Переведя взгляд на Муратова, Мономах заметил, как толстая шея главврача наливается кровью. Ему все время казалось, что, не ровен час, главного может хватить удар – любая мелочь выводила его из себя, а тут женщина позволила себе вступить с ним в пререкания, да еще и в присутствии посторонних! Будь Нелидова его подчиненной, он тут же поставил бы ее на место, но, к несчастью Муратова, ее начальство располагалось гораздо выше его кресла, и ее мнение было важно в заключении, которое комиссия должна вынести по окончании проверки. Муратов не сомневался, что это заключение окажется положительным, ведь он подсуетился заранее, «занес» кому надо… И все же ссориться с Нелидовой не стоило!

– Верно, – с явной неохотой признал он. – Однако налицо вопиющая халатность персонала, не уследившего за пациенткой!

– Помилуйте, Тимур Айдарович, какая халатность? – всплеснула руками член комиссии. – Насколько я могу судить, вины доктора Князева здесь нет: он в тот момент находился в операционной. Медсестры не смогли сразу прибежать в палату, так как занимались экстренно поступившими пострадавшими, а не потому, что распивали чаи в сестринской или болтали по телефону! И, наконец, простите, конечно, – она быстро взглянула в сторону родственников юной балерины, – но здесь у нас не детская больница и не психиатрическая лечебница: предполагается, что в палатах лежат взрослые люди, отдающие себе отчет в своих действиях, – врачи и медсестры не обязаны привязывать их к койкам простынями! Владимир Всеволодович, вы разговаривали с пациенткой? – обратилась она к Мономаху.

– По мере необходимости, – ответил он. – Естественно, мы обсуждали схему реабилитации…

– Говорила ли вам Куликова о том, что намерена покончить жизнь самоубийством?

– Разумеется, нет!

– Замечали ли вы в ее состоянии хоть что-то, указывающее на это намерение?

– Нет, но я же не психиатр!

– Вот именно, Владимир Всеволодович, вы – хирург, а не психиатр. Если бы вам показалось, что больная склонна к суициду, вы вызвали бы соответствующего специалиста?

– Само собой. Но у Куликовой были проблемы только с питанием. Я разговаривал с ней, разговаривал с ее матерью… – Мономах мельком взглянул в сторону Куликовой. На лице у той было написано: «Ничего не знаю, впервые слышу!»