Смерть отца

– Иоанна! Иоанна! – возникает вдруг Бумба, рыжие его волосы стоят торчком. Но больная Иоанна не реагирует.

– Иоанна, вставай быстрей. Увидишь что-то!

– Убирайся отсюда, – отвечает Иоанна слабым голосом.

– Дура! Идем, увидишь, что нацисты сделали с домом умершей вороньей принцессы. Подняли там свои флаги.

– Ну, да!

– Правда!

Вскочила прыжком, и нос ее уже прижат к стеклу окна. Высокий фонарь, который всего лишь несколько дней назад освещал дом больной принцессы, как поминальная свеча, зажженная в память о ней, освещает сейчас флаг со свастикой, водруженный на мачту. Ветер треплет его во все стороны, сворачивает и вновь разворачивает концы. Ночная птица издает резкий крик перед окном. Иоанна натягивает ночную рубашку до подбородка, голова ее прижимается к стеклу, издающему высокий пугающий звук, отозвавшийся дрожью по всему ее телу.

– Видишь, я был прав, – радуется Бумба своей победе.

Иоанна не отвечает. Нос ее снова прижат к стеклу, глаза ее всматриваются в темноту, на пятно света, высвечивающее только флаг, удлиняя его, как угрозу. Она умоляет в душе, чтоб опустился густой туман, поглотил бы фонарь, и дом, и флаг, и ее дом, и она невидимкой прокрадется наружу. Она уйдет в долгое странствие, тайком пересечет все границы и доберется до страны Израиля. В темноте ни один человек не потребует у нее никакой визы. Только романтической женщине ее мечты она расскажет о побеге. Здесь она больше остаться не сможет. Дорога к ее дому перекрыта флагом со свастикой. Она никогда не пройдет мимо того дома. Даже если граф оттуда.

В горле Иоанны застывший ком непролитых слез. Ветер сильно треплет флаг, и на миг пробуждается в ней надежда, что он унесет с собой свастику, как уносит ночные облака. Но ветер замирает, и флаг опускается, продолжая уверенно висеть на древке.

«Кто возьмет меня туда? Кто возьмет меня туда?» – изнывает сердце Иоанны, и глаза ее поглощают безмятежную тьму.

– Ага! – слышен голос за ее спиной. – Больная встала.

Фрида стоит около ее кровати, собираясь перестелить постель.

– Нет! – разражается Иоанна ужасным воплем, что Фрида замирает в испуге.

– Что снова случилось? Что снова с тобой? – складывает она руки на груди.

В мгновение ока Иоанна оказывается рядом с Фридой, и быстрым движением проскальзывает в постель. Книга! Книга Кокса под одеялом.

– Встань! – сердится Фрида. – Встань немедленно. Ты что, думаешь, что мне нечего делать? Дом полон гостей.

– Гости! – выкрикивает радостно Бумба. – Ассоциация отца собралась.

Иоанна лежит на книге, и глаза ее закрыты.

* * *

Встреча Ассоциации любителей Гете – в огромном библиотечном зале, называемом детьми «священным храмом». Под арочным потолком собралось много гостей, и они гуляют между колоннами, сидят за маленькими столиками, погруженные в беседу. У фрески Иисуса поставлен столик для оратора. Секретарь Ассоциации госпожа доктор Гирш листает толстые папки документов ассоциации любителей Гете. Голова ученой госпожи круглой тенью лежит на фреске, между обликом Иисуса и терновником, печально опустившим ветви. В черной рамке, в черном костюме с белым, завернутым вокруг шеи платком, смотрит Гете с одной из стен, обновленных известкой, на общество, собравшееся почтить его память.

Леви приветливо встречает гостей. Кудрявые девицы сегодня играют роль гостеприимных домохозяек и угощают собравшихся. Эдит ушла. Шпац называет имена каждого входящего в зал гостя.

– Доктор Гейзе и…

– Оттокар, – коротко представляет себя скульптор.

Оттокар с удовольствием согласился сопровождать доктора Гейзе в дом Леви. Он жаждал познакомиться с оранжереей, которая взрастила странную девочку Иоанну. С удивлением он обводит взглядом огромный зал, полный книг на бесчисленных полках.

– Минуточку, – говорит Гейнц Эрвину, которого привел на эту встречу. Завтра, рано утром, они вдвоем уезжают в оздоровительную поездку на усадьбу деда. Эрвин заночует в доме Леви.

– Минуточку Эрвин, старый знакомый зашел в зал, пойду поприветствую.

– Добро пожаловать, – протягивает Гейнц руку Оттокару, – последний раз мы виделись, когда юношами вышли стрелять ворон из лука.

– С вашего чердака, – Оттокар жмет руку Гейнцу, – стреляли в сторону сосен в вашем саду.

– И попадали?

– Ни разу.

– Добро пожаловать! – протягивает гостю руку и господин Леви.

– Приятно снова оказаться в вашем доме, – кланяется Оттокар, – с вашей маленькой дочкой я уже встречался при немного странных обстоятельствах.

– Знаю, знаю, – улыбается хозяин гостю, – Иоанна сегодня больна. Иначе бы непременно пришла сюда вас поприветствовать.

– Иоанна больна? – Оттокар удивленно сжимает губы. Он ощущает явную связь между тем, что случилось вчера, и болезнью Иоанны. – Я очень огорчен, буду рад посетить мою маленькую подругу и пожелать ей скорейшего выздоровления.

– Прекрасно, господин граф, – говорит господин Леви, торопясь поприветствовать вошедшего священника Фридриха Лихта.

– Могу я увидеть маленькую Иоанну, – спрашивает Оттокар Гейнца.

– Кетхен, – подзывает служанку Гейнц, – проводи господина к Иоанне.

* * *

В комнате Иоанны сидит старый садовник. Он курит трубку, и комната наполняется густым ароматом табака. Эсперанто лежит на ковре и облизывает свои лапы. Иоанна сидит в постели и с напряжением смотрит в лицо садовника. Садовник пытается улыбкой расшевелить девочку, лицо которой болезненно бледно, добиться хоть какого-то просветления, но все зря. Взгляд темных глаз Иоанны тяжел.

– А Урсула? – спрашивает Иоанна. – Она что, останется в доме и будет прислуживать нацистам?

– Да, детка. Дом и в дальнейшем нуждается в обслуге.

– И она… она будет это делать?!

– Коты привыкают к месту их проживания, и оттуда никуда не уходят, даже если сменяются хозяева. Коты – большие подхалимы.

– Но я же не о котах. Я говорю о Урсуле.

– Детка, об Урсуле нечего и слова добавить. Ни одного слова.

Тихий голос садовника сейчас очень печален. Он посасывает трубку, и большие клубы дыма словно пытаются скрыть эту печаль на его лице. Впервые в этот день чувствует Иоанна, что есть еще боль кроме боли в ее душе.

– Я не смогу больше проходить мимо дома, над которым висит этот флаг. Ты должен открыть мне калитку в саду, и я буду выходить с задней стороны.

– Но, Иоанна, это невозможно. По этой дороге тебе надо будет долго идти до трамвая, чтобы ехать до школы. Слушай меня…

– Нет! Нет! Неважно, что дорога далека. Я буду рано вставать. В темноте выходить из дома. Мимо флага я не пройду. Ни за что!

Руки Иоанны сжимаются в кулаки поверх одеяла, глаза как у хищного животного.

– Гмм… – вздыхает садовник и откладывает трубку. – Слушай, Иоанна, если ты будешь убегать от флага, он будет преследовать тебя в любом месте.

– Что? – вскрикивает Иоанна. – Что ты говоришь?!

– Да, детка. Ты должна проходить мимо флага уверенным шагом, и даже стоять перед домом и смотреть на флаг гордым взглядом. Перед твоей уверенностью и гордостью флаг отступит, а ты будешь сильной, ты будешь победительницей.

Иоанна опускает глаза. Она видит флаг на древке, высокомерно развевающийся на высоте… Высоко… Как Голиаф. А она против дома, маленькая, незаметная, как точка. Не, не как точка. Как Давид. Садовник прав. Он всегда прав. Она должна проходить каждый день мимо флага и…конечно, поднять камень и швырнуть вверх, в этот флаг. Она, конечно, в него не попадет, потому что не умеет швырять так ловко, как, например, Саул. Но если тренироваться каждый день, то научится и когда-нибудь попадет в этот флаг.