Смерть пиявкам!

— Я еще радуюсь, что хоть кому-нибудь нужна.

А сама уставилась неподвижным взглядом на сорняк, нагло выросший прямо перед террасой. Давно полагалось бы его выдернуть, да мне было интересно, что из него вырастет.

Я решила идти до конца, чтобы не осталось никаких недомолвок.

— А как же твой мексиканец-техасец?

— Он там.

— И не торопит тебя? — спросила я напрямик. Магду я хорошо знала, она не из беспомощных лилий.

Вот и теперь встряхнулась и отвела взгляд от сорняка.

— Ладно, чего там, скажу. Только очень прошу — никому!

— Был у меня где-то мегафон, да лень искать. Валяй!

— Вообще-то дело не в нем, просто я изменила свои взгляды. Да, он восхитительный самец, огонь-парень, но нельзя же всю жизнь провести в одной сплошной страсти. Признаюсь, хотелось испытать истинное упоение, но, понимаешь… надоел, что ли… А в его постоянстве я и с самого начала не была уверена. Был он тут в Варшаве, и выяснилось — он женат. А у меня эти женатики уже в печенках сидят, и меня сразу как-то заморозило, что ли… Нет, ни о какой депрессии и речи быть не может, но отвратило от него. Напрочь. Похоже, я вышла из себя и позволила себе больше, чем следовало. Оказывается, я совсем не гожусь для таких… отношений.

И тут ход моих мыслей уже был логичным и понятным. Я тихонько произнесла:

— Островский.

Магда развернулась ко мне всем телом:

— А ты как догадалась? Неужели так видно?

— Нет, просто флюиды. Ведь у вас взаимно…

— И не заикайся о взаимности! Не стану тебе рассказывать всего в подробностях, но Адам занозой застрял в моей биографии.

— Из этого следует, что вы давно знаете друг друга?

— Больше десяти лет. Я его много лет не видела — и вдруг встречаю его у тебя. Не знаю, хочется ли мне, чтобы все снова вернулось…

Я тактично промолчала, хотя и дураку понятно, что уже вернулось. Дело тонкое, и я не знала, как себя вести, ведь мне же было яснее ясного — Островского вовсю тянет к Магде, в глаза бросается. Мое же вмешательство зачастую выходило боком Может, в данном случае самое разумное — тихонько посидеть на заднице и не рыпаться…

— Я бы предпочла хоть что-то услышать от тебя, — жалобно произнесла Магда. — Почему ты молчишь?

— Потому как изо всех сил стараюсь подавить в себе бесцеремонность и нахальство, — вежливо пояснила я. — Есть у меня такие врожденные черты, которые меня же не раз доводили до беды. И бывало, после моих слов собеседник срывался с места и с проклятиями уносился прочь. С Островским такого не случилось…

Лицо Марты порозовело.

— Ну вот, я всегда знала, что ты способна оживить человека! Но может, на него так повлиял труп Заморского?

— Может, и труп. Островский — журналист, а журналисты, пренебрегающие трупами, недостойны своей профессии.

Довольно долго мы дискутировали на тему трупов и журналистов, но все же решили, что труп здесь ни при чем.

— И вообще в том, что ты пришла ко мне, не было ничего необычного, ведь ты же не вернулась из какого-то длительного путешествия, скажем, из ЮАР…

— Да, но меня выперли со второго канала! — напомнила Магда.

— Ну и что? Разве я принимаю только представителей государственного телевидения? А мне казалось, как раз наоборот.

— Ладно, допустим, ты права. Так ты думаешь, что он… О боже, я скольжу рядом с темой, как на обледенелом шоссе, лучше скажу прямо. Ведь сейчас я верчу-кручу, а собиралась прийти к тебе поговорить серьезно и начистоту. Давно я его не видела…

Так, а как у нас насчет еды? Хорошо бы продукт сам возникал на столе и не приходилось то и дело бегать в кухню и копаться в холодильнике. Красное вино и коньяк, креветки, сыр… Вот и славно, теперь можно и послушать излияния подруги.

— Если честно, то я почти решила остаться с моим десперадо, смирилась с тем, что он женат… Жена… ну что ж, пусть будет жена, как-нибудь свыкнусь. И тут вдруг появился Адам, и во мне все перевернулось.

Вздохнув, Магда глотнула коньяка, посмотрела на сорняк.

— Мы любили друг друга, — почти сухо заявила она — И что касается меня, то оказалось, что это чувство не осталось целиком в безвозвратном прошлом.

— С его стороны тоже, — еле слышно произнесла я.

— Может быть, — согласилась она — Но сила этого чувства слабее. Для него жена — самое главное, я могу занять лишь почетное второе место. Знала бы ты, как меня тошнит от этих почетных мест!

— Была, — еще тише заметила я.

— Что была?

— Жена, говорю, была…

— Брось, он мне тоже в свое время заливал. Мол, я для него свет в окошке, а жена ненавистна, если бы не ребенок, ушел бы не задумываясь. И не хочу я никаких чувств, ненавижу себя за то, что все еще трепыхается внутри что-то.

«А если Островский за это время нашел себе еще кого-то?» — мелькнула у меня мысль, но я отмахнулась от нее и сообщила.

— Он развелся.

Магда пожала плечами:

— Не верю я, слова одни.

— А ты поверь. Развелся официально — и фактически, и юридически.

Магда наконец повернулась ко мне:

— А ты откуда знаешь?

— Сама видела.

И вдруг меня осенило.

— Так ведь он специально высыпал на стол бумажки из своей папки, чтобы я увидела свидетельство о разводе! Фотография Яворчика, тоже мне важность, нужна она мне как дыра в мосту. Вот видишь, как я поглупела, а все эти пиявки ненасытные!

Магда не на шутку встревожилась:

— Иоанна, ты в порядке? Что-то такое плетешь…

— Я говорю о разводе Островского. Он специально копался в своей папке с бумагами, чтобы якобы нечаянно уронить под стол свидетельство о разводе, знал ведь, что я тебе расскажу.

— А я все равно не верю! Он мне пятнадцать раз обещал — вот, уже развожусь, и шиш! Жена стояла насмерть, ни за что не хотела развода, прикрывалась ребенком. А ребеночек-то давно уже вырос, студент, а этот — ну такой благородный, такой благородный… Ненавижу! Вот мы и разошлись. Погоди, говоришь, сама видела эту бумагу? По-твоему, нарочно уронил?

— О чем я тебе и толкую! Самое свидетельское свидетельство о разводе, на гербовой бумаге, все как полагается.

— Думаешь, настоящее? Не фальшивка?

— Да кому надо такой ерундой заниматься? Одна морока. На дату, правда, я не посмотрела. Даже если вчерашнее, то какая разница.

И тут я вспомнила — ведь Адам же отвозил Магду на своей машине в тот день, когда она нам тут рассказала о трупе Заморского.

— О чем вы тогда говорили? Ты что, из машины его сбежала?