Смерть по сценарию
Шрифт:
— Я все равно ничего не понимаю. Слушай, давай выпьем, что ли? — Он принес нагревшуюся бутылку, два стакана, плеснул туда водки и, чокнувшись с Алексеем, продолжил мысль: — Я человек физически сильный и не такое повидал в жизни в бытность свою в горячих точках на службе в Вооруженных Силах. Я боюсь только того, чего не могу задушить голыми руками, — всякой мистики и привидений.
— Брось, тут не мистика. Это какой-то розыгрыш, рожденный больным воображением, но породил его человек.
— Хочешь взять неизвестного монстра за жабры?
— Ну, во-первых, не хочу, чтобы эта «Смерть…» появилась в печати. Во-вторых, не могу представить, что его поймает Игорек Михин. А про милиционеров ты у Клишина читал?
— Что, честь мундира задета?
— А не надо всех считать глупее себя. Я и Сашке уже об этом говорил, и тебе повторяю.
— Ну, если тебе будет нужен еще раз взломщик с руками, способными согнуть
— Ты мне всегда нужен. Знаешь, Барышев, я тебе втайне иногда завидую: если бы я был таким высоким, здоровым, сильным и, главное, спокойным. Ты по жизни идешь без всяких дурных мыслей, как по проспекту, а я все закоулки какие-то ищу, меня в стороны швыряет, и помойки на пути часто попадаются, не то что на твоих элитных тротуарах. Но когда мы вместе, то ты — вроде как моя действующая рука.
— Так. Стакан поставь.
— Ладно, я понимаю, что сам, вроде Клишина, начинаю нести бред. Последнюю не надо было пить, пардон. Все, забыли. Пойдем, что ли, купаться?
— А ты не потонешь после водки и шашлыков?
— А ты, Серега, на что? Я видел в санатории, как ты плаваешь. Парочку Леонидовых за волосы из воды вынешь одной левой.
— Раз доверяешь, тогда пойдем. Женщины! Купаться! — заорал Барышев так, что Анечка с Александрой вздрогнули и вскочили.
— Сережа, ты нас напугал! — накинулась Аня на мужа.
— А чем вы так увлеклись? Пошли охладимся, дамы.
Речки в деревне Петушки не было, не повезло местным жителям с природным водоемом. Но жадные до отдыха дачники скинулись на экскаватор и вырыли пруд, вполне пригодный для купания. Сначала на берега завезли несколько машин речного песка, чтобы создать иллюзию настоящего пляжа, но песок со временем куда-то рассосался, местами зарос травой, и теперь все зрелище напоминало большую грязную лужу, особенно после того, как местные ребятишки перемесили все дно, бултыхаясь целый день у берега. Конечно, вода в пруду прозрачной и без того не была — дно илистое. Через пару лет после того, как пруд вырыли, в нем завелись пиявки и лягушки, но, когда на улице больше тридцати градусов жары, уже все равно, с кем вместе ты будешь плавать, в смысле с какими животными.
Женщины еще жались и косились на мутную воду, не плывет ли что-нибудь зеленое лупоглазое, а Барышев с Леонидовым уже бултыхнулись с разбега прямо с мостков и поплыли, отфыркиваясь, к противоположному берегу.
— Ух, хорошо! — заорал Леонидов. — Сашка, ныряй!
Александра с Анечкой робко сползли в воду по деревянной лестнице.
— Ой, лягушка!
— На суп ее! — крикнул Барышев. — Дамы, ловите зеленых, вечером сварим!
— Дурак здоровый, — сказала, подплывая к нему, жена. — Не бултыхай ногами, я плаваю плохо. Саша! Ты где?
Они обе по-лягушачьи поплыли на середину.
Берег пруда был облеплен желающими пересидеть огненный день в периодическом общении с прохладной водой; люди с надеждой поглядывали в высоченное, пронзительное, голубое небо, но оно не обещало ничего, кроме того, что завтрашний июньский день будет таким же жарким. Оводы кружили у воды, натыкаясь на потные тела, лениво кусая их, падали, сбитые лениво отмахивающимися от них руками. Все вокруг расплавилось и изнемогало в ожидании сумерек, которые, может быть, принесут долгожданную прохладу.
Этот жаркий летний день, казалось, не предвещал ничего неожиданного.
Глава 3
ПАШИНА ЛЮБОВЬ
Старший оперуполномоченный капитан Михин пришел ровно в десять утра, когда все еще спали, потому что накануне часов до двух ночи играли в карты. А потом никак не могли расстаться с теплым летним вечером, который вовсе не спешил переходить в ночь, а висел над поселком на пару с полупрозрачным серпом месяца. Они раскачивались рядом: кусок земного спутника и парящая в духоте темнота, рождая ощущение мягкости, когда совсем не хочется спать.
Потом Леонидов все-таки задремал и видел сладкие сны, уткнувшись в теплое Сашино плечо. Ему было жарко даже под легким покрывалом, так нагрелась за день терраса. Вместе с ослепительными солнечными лучами в дом ворвался громкий стук во входную дверь: человек был настойчив и уверен в том, что его непременно должны впустить. Алексей выругался нехорошими словами и пошел открывать.
— Здрасьте! — шутливо поклонился он, узрев на пороге Игоря Михина. — Имею право без ордера никого не впускать в свое жилище, потому как владею им безраздельно на правах частной собственности.
— Алексей Алексеевич, мне срочно.
— Что? Новые улики против меня?
— Как раз нет. Вечером в пятницу прислали из Москвы вот это. — Он потряс перед Леонидовым толстым конвертом. —
Пришло в ГУВД начальнику самого сурового отдела с соответствующим пояснением, что, мол, убит такой-то и о своей смерти хочет сообщить то-то и то-то. Пока они там разобрались, кто такой Клишин, где и как его убили и куда все это девать… Да… Вчера читал, читал и теперь не знаю, что с этим делать.— А что там? — Алексей с опаской кивнул на конверт.
— «Смерть на даче». Продолжение.
— Когда отправили? Откуда? Почтовый штамп смотрели?
— Конечно. В понедельник отправили.
— Значит?…
— Значит, это не Клишин, а кто-то другой. Клишина в понедельник схоронили. Да вы сначала прочитайте, интересные вещи пишет, а с вас подозрение полностью снимается.
— Спасибо ему. Что ж, проходите, Игорь Павлович.
— Да ладно уж там… Павлович.
— Ну тогда ты теперь просто Игорь, а я просто Алексей. Сейчас еще просто Серега подвалит, ты, главное, его не пугайся.
— Такой страшный?
— Не то слово — зверь!
Леонидов прошел на кухню и поставил на плиту чайник.
— Игорь, ты завтракал?
— Ну…
— Понятно. Сейчас чайник закипит, я пока тут по началу пробегусь.
Леонидов открыл конверт, вынул сложенные пополам листки и вытащил первый.
«…о любви. Я сидел с одним приятелем на крыльце своей дачи, и мы вместе наслаждались теплой ночью, которая обволакивала нас, как вата: мягко, пушисто и стерильно. Он вздохнул:
— Эх, сейчас бы с девочкой да в какой-нибудь ароматный стожок, а, Паша?
— Пойдем.
— А девочку?
— Да полно.
— Слушай, как это у тебя так получается? Вот мне почти сорок, я до сих пор не женат, и не потому, что не хочу: дошел уже до такого состояния, что все равно на ком.
— Ну и дурак.
— Да? А я вот их, баб, боюсь со всеми их закидонами. Меня одна в институте бросила, но это я еще могу понять, потому что денег ни хрена не было и хаты тоже, но сейчас? Была у меня одна девка: не фотомодель, конечно, но видная. Пожили немного, а чуть прижало меня, так она тут же тряпки собрала и слиняла. Как тебе? Потом, конечно, выправился, дела снова пошли, так думал, что вернется, а ничего подобного. Звонил, а она тянет, отговорки какие-то ищет, то занята, то мама болеет, то брат в институт поступает — ерунда, в общем. Любила бы, так прилетела в тот же миг, да что я говорю — просто тогда не ушла бы. С тех пор маюсь так, со случайными, но не везет, душа ни к кому не лежит. Может, нет никакой любви, надо просто заплатить хорошо? Но ты же, Паша, никому не платишь?
Я засмеялся:
— Но денег не беру.
— А предлагают?
— Отстань.
— Нет, ну ты скажи, предлагают? Я, конечно, понимаю, что по сравнению со мной ты мистер с журнальной обложки. Но не в одной же красивой роже дело? Или в ней?
— Не в ней, успокойся.
— Но почему? Слушай, познакомь меня с какой-нибудь своей, которая уже надоела. Я не гордый, может, и мне перепадет.
— Это уже было. Не пройдет, знаешь ли.
— А почему?
— Я раньше жалел всех своих приятелей, которым в любви не везло, знакомил, сводил, сватал, советы глупые давал, а потом остыл к этому делу. Бабы все равно принцев ждут, это у них на уровне генетики, хотя и есть свой нормальный, карманный, прикормленный муж, чего уж больше? А все равно у каждой глубоко в душе эта мечта, чтоб на белом коне, да в ноги, да была бы только ночка, а к ночке «мерседес».
— Но у тебя же нет «мерседеса»?
— Зато я родился принцем, а это тоже на уровне генетики. Понимаешь, нельзя отобрать у человека мечту: во-первых, жестоко, а во-вторых, она неистребима, как сурепка на наших подмосковных полях. Уж сколько мы в детстве ее пололи, пололи, а ты глянь сейчас — ее еще больше. И как растет, зараза, как растет! Ну знакомил я своих женщин со своими холостыми друзьями. Но скажи ты мне, кто, видя перед собой желанную звезду, обратит внимание на тусклую, пусть и надежную для жилья планету?
— Ну и самомнение у тебя, Клишин.
— Поспорил бы я с тобой на какую-нибудь красотку, да и это уже было — скучно. Знаешь, я бы с удовольствием раздал всем своим друзьям по кусочку этот дар — вызывать в людях сильные чувства, очень сильные, но, наверное, это могут только поэты.
— Ладно, спать пошли.
— А с девочкой в стожок?
— Я уже не хочу. После твоих измышлений любая потенция пропадет.
— Видишь, значит, могу вызывать сильные чувства?
— Да ну тебя.
Конечно, я рисовался перед ним, перед удачливым приятелем-бизнесменом. И в моей жизни бывали провалы по части женского пола* не такой уж я неотразимый. Просто когда-то уже решил, значит ли что-нибудь для меня любовь, и сделал свой выбор…»