Смерть по сценарию

— Что? Какой конверт?

— Обычный, как тот, в котором пришло первое продолжение шедевра.

— Да ни хрена! — Михин даже треснул кулаком по столу. — Я к тебе, Леонидов, не приду больше, ты эгоист себялюбивый, ты давишь мои версии на корню!

— Придешь, куда денешься. По моим расчетам, это будет в пятницу.

Михин вскочил и пошел к двери.

— Ты куда?

— Домой.

— Да сколько времени, видишь? Оставайся уж, в доме есть раскладушка.

— Меня здесь не понимают. Электрички до двенадцати ходят, а мне с утра на работу. Мы не бары и не коммерческие директора, потолкаемся и в народе… — Михин гордо вскинул голову и стал возиться с замком.

Алексей со вздохом открыл ему дверь.

— До встречи, Михин Игорь Павлович! — крикнул он вслед оперативному уполномоченному, который скатился по лестнице, не дожидаясь лифта.

Леонидов усмехнулся и отправился на кухню: в голове у него по-прежнему шумело, и, как это всегда бывает после пары бутылок пива, жутко захотелось есть. С тех пор как жена уехала на дачу, обычно он обходился на ужин бутербродами. Лезть в холодильник было бесполезно, на пустых полках лежали только засохшие куски. Дверцу Алексей открыл машинально, уставился в прохладное нутро с подозрением. Один из кусков оказался сыром, другой — полукопченой колбасой, засохшей до того состояния, когда она сжимается в два с половиной раза. Стояла еще какая-то кастрюля, он вынул ее из холодильника, замер над крышкой.

«Стой. Я ничего в ней готовить не мог, значит, осталось еще от Александры. Не надо открывать, ничего хорошего там уже быть не может — время свое дело сделало. Попадет. Приедет жена — и попадет. Надо открывать».

Он вздохнул и снял крышку: за слоем плесени сантиметров в пять ничего не было видно. Леонидов залюбовался на шедевр, созданный его безалаберностью. Плесень была жутко хороша: серо-зеленые оттенки так густо переходили один в другой, что в самом центре образовалось даже красивое бирюзовое пятно.

«Красиво как! Ах ты, моя плесенюшка! — умилился Леонидов. — Жалко губить, такая красота! Может, поставить ее обратно и подождать? Она вырастет, расплодится во всю кастрюлю, будет меня любить, узнавать, потом, в один прекрасный день, я научу ее говорить слово «папа» и буду показывать за деньги. Эх, классно будет! Аттракцион «Говорящая плесень» — и всю оставшуюся жизнь не надо работать ни в каком «Алексере». Но — попадет. Разве жена оценит? В лучшем случае заставит отмывать эту кастрюлю и заодно еще парочку других, а в худшем…»

Он даже зажмурился, представив себе, что будет в худшем, и так, с закрытыми глазами, залил плесень горячей водой из-под крана. Лицо при этом было у него такое, будто под водой гибнет заветная мечта и все будущее благосостояние. Когда Алексей глаза все-таки открыл, плесень оторвалась от той почвы, что ее породила, и плавала сверху, словно остров погибших кораблей, набухая и стремясь ко дну. Леонидов вздохнул, закрыл кастрюлю снова крышкой и поставил поближе к раковине, чтобы в следующий прилив энтузиазма отмыть этот злосчастный сосуд и не получить нагоняй. Спать он отправился на голодный желудок, решив, что потеря пары килограммов еще никому не вредила.

2

Михин не позвонил ни на следующий день, ни в пятницу. Алексей махнул на все рукой, доработал спокойно до выходных, спокойно уехал вечером на дачу. Затишье на всех торговых фронтах продолжалось, в столице в такую погоду остались только сумасшедшие и те, кого сильно прижали жизненные обстоятельства. Расположившись в саду на скамейке, Леонидов сначала даже и не понял, что в соседнем доме горит свет, потому что за работой забыл и о том, кому эта дача принадлежала, и о своей недавней вылазке на ее территорию. Только в половине одиннадцатого, любуясь светлой июньской ночью, он вдруг сообразил, что сбоку сквозь густые вишни красиво просачивается между черными полосами древних стволов золотистое расплывчатое пятно. Алексей приподнялся со скамейки и вытянул шею в сторону сияющего окна.

— Саша, а кто там? — спросил он жену.

— Никак не успокоишься?

— Соседи же, все равно придется общаться. Вдруг снова объявился какой-нибудь молодой да интересный, а я тебя одну оставляю на целую неделю.

— Да? Хочешь сказать, будто ревность? Чушь и никакого другого интереса.

— Клянусь! — Алексей тайно, по-детски скрестил в кармане пальцы, прикрывая свое вранье. Он стеснялся обманывать жену, но ложь была такой крохотной, что вполне могла разместиться как раз между носовым платком и ногтем указательного перста.

— Ну тогда ревновать отныне буду я, потому что вчера на соседнюю дачу прибыли две дамы: одна бальзаковского возраста, но прекрасно сохранилась, а другая просто юная особа в потрясающем купальнике.

— Что же так потрясает в этом купальнике?

— Минимум затраченного на его создание материала, конечно. Такой крохотный треугольничек на переднем пикантном месте, еще пара в районе груди и несколько веревочек. Даже нижнее белье сейчас менее откровенно.

— Ты становишься консервативной, жена Александра. Хочешь, тебе такой куплю?

— Боюсь, после вторых родов мне будет уже не до бикини.

— Ничего, будем вместе оздоровительным бегом заниматься. Так ты с ними познакомилась?

— Они не проявили желания познакомиться с соседями. Приехали, поохали по поводу выставленного окна и беспорядка, нашли пьянчужку из местных, который это окно на место вставил, выгребли грязь, вот и все.

— Интересные женщины?

— Я тоже женщина, как же я могу отзываться о существах такого же пола, тем более что сама уже не так стройна?

— Ты же у меня умница, и ты добрая.

— Да? А вот и злая.

— Да я сам завтра все увижу.

— Попробуй только!

— Да что ты, Сашка, честное слово! Я такой хороший муж.

— Когда тебя караулишь. Пойдем спать, ты устал.

Леонидов побоялся дальше проявлять любопытство и покорно побрел за женой в дом, тем более что комары уже достали. Этих врагов номер раз в период любимого времени года образовалось после наступления тепла такое множество, что не стало никакого сладу. Уж чем только не мазался Леонидов, хоть бы один из летучих подавился! Особенно взбесил его приборчик, якобы испускающий ультразвуковые сигналы и отпугивающий насекомых. Этот приборчик пищал на шее у Алексея так, что голова начала болеть, но комары не люди, у них мозгов нет, болеть нечему, и кушают они кровушку в полное удовольствие, не обращая внимания на то, что по технологии должны падать замертво.

«Жулики, все жулики!» — горестно вздохнул Леонидов, вздрагивая от очередного укуса в область ноги, и поспешно скрылся в доме.

…Увидел он этих двух дам на следующий день тайно от Александры, когда сделал вид, что интересуется парником в той части сада, где раскинулись вишни. Дамы торчали в саду, обе в купальниках, грядками не интересовались, ни своими, ни чужими, а просто принимали солнечные ванны. Два полотняных полосатых шезлонга вынесены были на зеленую лужайку перед крыльцом, ровная дорогая трава, похожая на ту, что искусственно покрывает престижные газоны, была примята алюминиевыми ножками и женскими ногами в пляжной яркой обуви. Купальники на женщинах тоже были яркие, и эти цветные аляпистые пятна создавали на изумрудном фоне такой торт-мороженое, что Леонидов поморщился. Старшая дама встала и прошла в дом совсем близко от забора, у которого затаился Алексей. Он разглядел очень хорошо и светлые, коротко подстриженные волосы, и стройную фигуру, ухоженную по всем правилам модных диет, потом загорелое золотистое лицо, дорогие темные очки и подумал, что на вид разница между теткой и племянником была куда меньше, чем одиннадцать лет.