Смерть по сценарию

— Это обязательно нужно рассказывать?

— А тебе нужно, чтобы я сел в тюрьму?

— Ну хорошо. Давай пойдем сядем куда-нибудь в тень, у меня плечи сгорят.

— Посмотри, старая яблоня еще цветет, наверное, поздняя? — Алексей кивнул на завалившуюся набок яблоню с подпорками, окруженную вверху розовой душистой дымкой.

Они сели на лавочку, в тень. Саша вздохнула:

— До сих пор не верю, что Павел мог такую гадость про меня написать. Было бы из-за чего. Все, что у нас с ним было, — история такая давняя и детская, что просто смешно. Знаешь, не очень-то приятно вспоминать первую любовь, думаю, она никогда не бывает счастливой. В пятнадцать лет все слишком по-детски, делаешь кучу глупостей, веришь в то, что все чувства светлые, что будешь любить до гроба, а все кончается поцелуями на скамейке.

Я тебе рассказывала, что Пашу в школе девчонки доставали любовными записками и как он заявил, что пойдет на свидание только к девушке, способной написать что-то достойное, маленький литературный шедевр? Меня это задело, я разозлилась и написала.

— Ты была в него влюблена?

— Сначала нет, он казался мне таким самодовольным, таким… ну, слишком уверенным в себе, и девчонок было жалко, это же мерзко, когда так издеваются? Правда?

— И что же ты написала?

— Стихи. Знаешь, не в высоком смысле поэзия, а так, обычная банальность.

— Нет, мне очень интересно, чем ты зацепила такого ценителя, как Клишин?

— Я прочитаю несколько строчек, прочитаю, чтобы ты отстал.

Я не имею целью вас затронуть Тем, что владею легкостью строки. Скажите мне, да кто же из девчонок Не написал любовные стихи? И сами вы, читая много книжек, Себе давно создали идеал. Скажите мне, да кто же из мальчишек Любовные стихи не написал?

Ну и так далее.

— Неплохо. Я не знаток поэзии, но рифма складная.

— Вот именно, только рифма. В пятнадцать — это уже неплохо. Паша пригласил меня в кино, как это было тогда принято. Мы стали встречаться. Конечно, вся женская половина школы умирала от зависти, но мне было не по себе. Знаешь, у меня в то время было немного другое представление о любви, я же была домашней девочкой, отличницей, да и написала стихи, только чтобы осадить Пашу. Я испугалась.

— Чего?

— Его силы. Он рассуждал так просто, что не было повода даже задуматься, что же с нами происходит. Это были не романтические вздохи, не обмен цитатами из любимых произведений и не осторожные робкие поцелуи. Не знаю, кто его этому научил и где он получил уроки любви, но в десятом классе он уже знал, чего ему надо от девушки: просто и откровенно тащил в постель. Были в нашей школе девочки соответствующие, но я была не из их числа. Я хотела учиться дальше, готовилась поступать в институт. На дискотеки почти не ходила. Такая была несовременная дурочка. И тут — Павел. Весь из себя…

— И ты?…

— Я не могла сказать «нет», все это было слишком неожиданно, ты, наверное, не можешь понять.

— Куда уж мне. Я же не красавец мужчина.

— Да, ты не красавец, но не надо злиться. Ты-то сам в кого был влюблен в девятом или в десятом классе: в девочку с огромными очками и железными пластинками на зубах? Ну, вспомни. Это естественно для такого возраста — любить самых красивых. И потом, в Павле был какой-то магнетизм, это точно. Красота тоже бывает разной, одним даже в метро нет прохода, а других за несколько метров обходят, почему? Это животный магнетизм, обоняние чего-то звериного, даже на уровне запахов… А мне просто было интересно, детская жажда чего-то взрослого, первое чувство созревания, тем более что родители никогда и не рассказывали про такое. Книжек не было, в фильмах все заканчивалось свадьбой, или двое просто лежали в постели, а что они там делали, думаешь, я в пятнадцать лет знала?… Но ничего не случилось, Бог, наверное, уберег. Просто я слишком долго отказывалась, все находила какие-то предлоги, ему надоело. Он обозвал меня сопливой девчонкой, я его ударила, и это случайно увидели ребята из десятого, параллельного класса. Представляешь? Они были рады развеять миф о Пашиной неотразимости, я на несколько дней стала героиней школы. Клишин взбесился и буквально кидался на меня, я так испугалась — ужас! Заперлась дома, не отвечала на его звонки, ходила везде только с подругами, короче — выстояла. Потом все утряслось, начались выпускные экзамены: у меня в восьмом, у него в десятом, и стало не до того. Но так Пашу в школе никто из девчонок не оскорблял.

— В сущности, детская история.

— Ну да, детская. А я и не говорила, что была какая-то драма. Ерунда. Что ты хочешь в пятнадцать лет?

— Думаешь, из-за этой истории он затаил зло? Не верю.

— Это все, Леша. Больше ничего между нами не было, честное слово. Только надо знать Пашу. Этот человек был необыкновенно амбициозным, мнительным, злопамятным, просто ужас какой-то. Хорошее редко помнил, но зато всех, кто его когда-то обидел, поносил при каждом удобном случае. Мерзкий характер! Я так удивилась, когда он на наш участок притащился, стал вспоминать ту давнюю историю, все пытался докопаться, любила я его тогда или не любила. Даже не поняла, зачем ему понадобились признания в том, что было в душе у пятнадцатилетней девочки.

— Значит, он все-таки приходил? Печку замазывать?

— Какую еще печку? Я сама все делаю, и, повторяю, я не собиралась с ним общаться, хотя с тех пор он стал еще более интересным и привлекательным. Тогда был еще мальчишка, а сейчас — фотомодель, секс-символ с обложки журнала. Но я с того самого восьмого класса весьма настороженно отношусь к красавцам. Знаешь, так бывает, когда один раз обожжешься. К тому же я беременна, мне вообще ни до чего. Понимаешь? Иногда так замутит, что только одно желание — лечь и подремать. А он пришел, расселся тут, просил кофе, стал вспоминать школьные годы, шутить. Говорил, что влюбился в меня тогда не на шутку. Влюбился! Паша! Да никогда не поверю! Это был какой-то умысел, что-то ему было надо, но что — я так и не поняла.

— Может, тебя? Он же лез с поцелуями? Пытался тебя соблазнить? Только честно, Саша, я не буду обижаться.

— Знаешь, пытался, но как-то вяло. Это не страсть. Когда мужчина действительно хочет женщину, то все слова, движения другие, а для чего Паша ко мне лез — не знаю. Во всяком случае, он ничуть не обиделся, когда я его выпроводила. Понимаешь?

— Прекрасно понимаю. Сегодня я прочитал, что абсолютно посторонний мужик переспал с моей собственной женой. И не скажу, что это было слишком приятно.

— Он что, подробно описал?!

— Ну, быть может, слегка иносказательно, но вполне понятно. И что, думаешь, я почувствовал!

— Бедный Лешик! Ну и сволочь же Паша!

— А когда он был здесь у нас, один в комнате не оставался?

— Оставался. Не могла же я его все время развлекать? К тому же я делала вид, что у меня куча дел, его присутствие в доме нежелательно, но он не уходил.

— Еще бы! Ему же надо было спереть твой голубой платок и выдрать пуговицу из моей джинсовой рубашки. Поэтому он и торчал.

— Но зачем?

— Почему-то ему было необходимо убедить следствие, что именно я отравитель. В чем здесь дело и при чем тут книга, которую он написал? Вообще, в этом есть какая-то мистика. Чтобы понять его поступки, мне надо знать, что это вообще был за человек. Сам ли он все придумал, или случившиеся — просто цепь совпадений, хотя слишком их много.

— Леша, что же теперь будет?

— А ничего. Яда у меня не было, Клишина я не убивал, ты с ним не спала. Кто бы еще засвидетельствовал, что я к ним четвертого июня не ходил?

— Постой, ты же приехал в девять, а в десять уже спал.

— Ну да, а этого чокнутого писателя убили в половине одиннадцатого вечера, когда я уже второй сон смотрел. А ты где была?

— Телевизор смотрела, потом, в начале одиннадцатого, соседка Настя привела домой Сережку. Она еще спросила, где ты, а я кивнула за занавеску: «Вон, намаялся и спит». Ты так сладко сопел, слышно было.

— Вот именно. Соседка слышала, как я сладко сопел носом в начале одиннадцатого, как раз в то время, когда, как пишет в своей книге Клишин, я сыпал ему в стакан яд. И соседка сразу ушла?