Смерть приходит в Пемберли

Помолчав, он продолжил:

— Внезапная перемена — после того позорного письма, которое я вручил тебе в Розингсе, после дерзости, немотивированного чувства обиды, высокомерия и оскорбительного пренебрежения к твоей семье — последовала слишком скоро, как и моя встреча с тобой и мистером и миссис Гардинер; потребность исправить нанесенный ущерб, добиться твоего уважения, надежда на более теплые отношения была так настоятельна, что заставила забыть об осторожности. Но разве ты могла поверить, что я изменился? Да и какой разумный человек поверил бы? Должно быть, даже мистер и миссис Гардинер знали о моей репутации гордеца и самонадеянного зазнайки и были поражены произошедшей переменой. И конечно, ты сочла предосудительным мое отношение к мисс Бингли. Ты заметила это, когда пришла в Недерфилд навестить больную Джейн. У меня не было никаких матримониальных намерений по отношению к Каролине Бингли, так почему я подавал ей надежду, постоянно приезжая в их дом? Временами моя грубость в обращении была для нее унизительной. И сам Бингли, честный парень, должно быть, рассчитывал на наш союз. Я вел себя не как друг и джентльмен. На самом деле меня настолько переполняло отвращение к себе, что я уже не годился для человеческого общества.

— Не думаю, что Каролину Бингли, преследующую определенную цель, легко унизить, — возразила Элизабет, — но если ты полагаешь, что разочарование Бингли из-за несостоявшегося союза важнее неудачной женитьбы на ее сестре, я не стану тебя выводить из этого заблуждения. Тебя нельзя обвинить в обмане, потому что никто никогда не сомневался в твоих истинных чувствах. А что до моей перемены к тебе, ты должен помнить, что я постепенно узнавала тебя и наконец влюбилась. Может быть, я поверила, что ты изменился, потому что всем сердцем желала этого. И если мной скорее руководил инстинкт, чем разум, разве в результате я не оказалась права?

— Еще как права, любовь моя!

— Мне тоже есть в чем раскаиваться, — продолжила Элизабет, — и твое письмо принесло реальную пользу: оно впервые заставило меня задуматься, не ошибаюсь ли я в Джордже Уикхеме; ведь не мог лучший друг мистера Бингли вести себя так, как описывает мистер Уикхем, — не выполнить волю отца и таить злой умысел. Так что письмо, которое ты так осудил, принесло какую-то пользу.

— Слова об Уикхеме были единственно правдивыми во всем письме, — сказал Дарси. — Странно, не правда ли, что я, сознательно стараясь унизить тебя и сделать больно, не мог, однако, вынести мысль, что ты будешь всегда видеть во мне человека, каким изобразил меня Уикхем.

Элизабет придвинулась ближе к мужу, и некоторое время они сидели в молчании.

— Мы оба уже не те люди, какими были тогда, — сказала она. — Давай вспоминать только хорошее, а в будущее смотреть с верой и надеждой.

— Я размышлял о будущем. Меня трудно выманить из Пемберли, но разве не приятно будет вновь посетить Италию, побывать в тех местах, где мы провели наш медовый месяц? Поедем в ноябре и избежим английской зимы. Если не хочешь надолго оставлять сыновей, можно сократить путешествие.

Элизабет улыбнулась:

— Под присмотром Джейн с сыновьями все будет хорошо; ты знаешь, как она любит о них заботиться. Вернуться в Италию было бы счастьем, но с этим придется повременить. Я как раз хотела рассказать тебе о своих планах на ноябрь. В начале месяца, дорогой, я надеюсь держать на руках нашу дочь.

Дарси не мог говорить, но слеза, блеснувшая в глазах мужа, и крепкое пожатие были достаточно красноречивы. Вновь обретя дар речи, он сказал:

— Ты хорошо себя чувствуешь? Надо бы набросить шаль. Может, лучше вернемся домой, и ты отдохнешь. Стоит ли сидеть здесь?

Элизабет рассмеялась.

— Я прекрасно себя чувствую — как и всегда. И где лучше сообщать такие новости, как не здесь? Ведь это та самая скамья, где леди Энн отдыхала, когда ждала тебя. Конечно, я не могу обещать тебе именно дочь. Кажется, мне предназначено быть матерью сыновей, но если родится мальчик, мы ведь найдем для него местечко?

— Найдем, моя любовь — в детской и в наших сердцах.

Сидя в молчании, они видели, как Джорджиана и Элвестон спускаются из Пемберли по ступеням к лужайке у реки. Дарси с показной суровостью спросил:

— Что я вижу, миссис Дарси? Наша сестра и мистер Элвестон идут, держась за руки, на глазах у всех обитателей Пемберли. Разве это допустимо? Что это значит?

— Оставляю это решать вам, мистер Дарси.

— Я могу только предположить, что мистер Элвестон собирается сообщить нечто важное; возможно, он хочет просить у меня что-то.

— Не просить, дорогой. Мы должны помнить, что Джорджиана больше не нуждается в опеке. Они все решат сами и идут не просить, а рассказать. А нуждаются они в одной вещи — в твоем благословении, и надеются его получить.

— От всего сердца дам его. Не представляю никого, кого бы я с большим удовольствием назвал братом. А вечером я поговорю с Джорджианой. Никаких больше умолчаний между нами.

Поднявшись со скамьи, они стояли, глядя, как Джорджиана и Элвестон, чей счастливый смех заглушал музыку струящейся воды, по-прежнему держась за руки, бежали к ним по блестящей траве.