Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера

Положение солдат союзников было безнадежным. Они пытались окапываться, но наши пули настигали их раньше, чем они успевали сделать более-менее полноценный окоп. Как наши бойцы зло шутили после этого боя, они успели в лучшем случае вырыть себе могилы. Причем, что самое главное, на наш берег удалось переправиться не более чем сотне солдат противника. Думаю, что на противоположном берегу и при переправе их погибло в несколько раз больше. Все-таки наши артиллеристы знали свое дело.

Огонь из наших бункеров позволил ликвидировать всех врагов, перебравшихся на наш берег. Некоторым из них удалось немного продвинуться вперед, но они тут же подорвались на минах, установленных на подходах к бункерам. Таким образом, наступление противника было остановлено еще до того, как начало светать. Тела врагов так и остались лежать там, где они были. Мы не могли даже подойти к ним, чтобы забрать оружие и боеприпасы, поскольку были отделены от них плотным минным полем.

Утро и день прошли спокойно. Противник больше не пытался устраивать атаки на нашем участке. На следующий день я получил письмо от Ингрид. В нем были очень тяжелые для меня новости. Моя мама погибла во время бомбежки. Одна из бомб, сброшенных союзниками, угодила прямо в нашу булочную как раз в тот момент, когда мама была там. Булочная была пристроена к нашему дому, который тут же загорелся. К счастью, Ингрид и Курт в это время были дома, а не в булочной, и они успели вовремя выбежать наружу. После этого они поселились у Фридриха, дяди Ингрид, на ферме под Гамбургом.

Смерть матери ошеломила меня. Если бы я был моложе и не пережил всего, что пережил к этому моменту, я б разрыдался. Но я просто снова и снова перечитывал письмо в полном оцепенении, нервно постукивая пальцами по прикладу своего карабина.

Заплакал я позже, когда уснул весь мой взвод. Я вспоминал, как мать играла со мной в детстве, как она учила меня выпекать хлеб. А как мама боялась, что меня убьют на войне. По иронии судьбы я выжил на передовой, а она погибла, оставаясь в глубоком тылу. Я беззвучно плакал и вспоминал, вспоминал…

Когда я окончательно осознал, что больше никогда не увижу свою маму, меня охватила безумная ярость. Мне хотелось убить всех англичан и американцев. Мне хотелось убить даже Гитлера. Тогда я впервые отчетливо понял, что ему следовало остановиться после присоединения Судетов. Впрочем, ничего уже было не изменить. Со смертью матери я понял, что война действительно пришла в Германию и что теперь мы воюем за то, чтобы отстоять свою землю. Это приводило в отчаяние, но одновременно заставляло бороться до конца.

Перед тем как противник начал новую атаку, у нас оказалось четыре дня передышки. 21 января, еще до рассвета, артиллерия союзников начала обстреливать наши позиции. После этого целая дивизия американских пехотинцев попыталась пересечь реку в том же месте, что и их предшественники. Это было не самым разумным решением с их стороны. К этому моменту для обороны нашего участка была стянута дополнительная артиллерия, пулеметы и минометы. На вражеских солдат, пытавшихся переправиться, обрушился огонь из всех видов вооружения, которое было в нашем гарнизоне. Мы, снайперы, уничтожали бойцов противника меткими выстрелами с дальней дистанции. В результате пересечь реку удалось лишь небольшой части американской дивизии. Однако это им ничего не дало. Еще до полудня мы частично уничтожили, а частично захватили в плен всех, кто уцелел при переправе.

На следующий день, 22 января 1944 года, войска союзников с моря высадились на побережье в Анцио, позади «Линии Густава». Это серьезно осложняло нашу ситуацию, но мы уже были достаточно закалены боями, чтобы это могло сломить наш боевой дух. Нам предстояли новые тяжелые бои.

Глава двенадцатая Анцио

22 или 23 января нас привели в состояние повышенной боевой готовности в связи с высадкой союзников на побережье в Анцио, то есть в 80 километрах от наших позиций. К этому времени до нас также начали доходить слухи, что советские войска успешно продвигаются к Польше. Мы ощущали себя зажатыми между двух огней и с тревогой думали о будущем.

Вскоре после этого нам, парашютистам, сообщили, что мы должны покинуть «Линию Густава» и вновь соединиться с основными силами нашей 4-й парашютной дивизии, которая в этот момент дислоцировалась в Кассино и как раз получала пополнения и проходила переформирование.

Мы приехали туда на грузовиках. К нашему прибытию город уже осаждали войска союзников. По нему вела огонь артиллерия, и кругом взрывались снаряды. Один из них прямо на моих глазах поразил церковный купол.

4-я парашютная дивизия благополучно пережидала артобстрел в многочисленных траншеях в северной части города. Вскоре мы достигли бункера, в котором располагался дивизионный штаб. Наши бойцы тут же переместились в окопы. А я вместе с командиром роты отправился на доклад к руководству дивизии.

Там я узнал, что основная часть бойцов нашей роты будет распределена по другим частям дивизии, поскольку в них очень много новобранцев, которых крайне необходимо разбавить опытными бойцами. Я попытался отстоять хотя бы свой сильно поредевший взвод, убеждая полковника из штаба, насколько может быть эффективным в боевых действиях целый взвод снайперов, собранных вместе.

Но полковник был непреклонен:

— Сержант, ваши снайперы будут столь же эффективно действовать и в других частях. А их меткие выстрелы воодушевят бойцов, которые еще не нюхали пороха.

— Но господин полковник…

Он перебил меня. Кажется, мои возражения начали раздражать его:

— Никаких «но». Свободны, — посмотрев на мою форму с нашивками и наградами за многочисленные кампании, полковник вдруг смягчился и сказал мне вслед: — Сержант, можете составить список из трех людей, которых вы обязательно хотите оставить у себя. Я распоряжусь, чтобы их не забрали от вас.

Я решил оставить Михаэля, Рольфа, ответственность за судьбу которого я ощущал после смерти Зоммера, а еще я попросил, чтобы в мой взвод перевели Конрада. Полковник сдержал свое слово, и таким образом в моем взводе было три бойца, на которых я определенно мог положиться. Тот же Рольф, несмотря на молодость, уже успел многому научиться и привыкнуть к войне, но, что самое главное, он был одаренным снайпером.

Среди новых солдат, влившихся в мой взвод, очень многие оказались ровесниками Рольфа, а то и младше его и даже несовершеннолетними. Большинство из них, как и говорил полковник, действительно не нюхали пороха. Среди них не оказалось снайперов. Но зато они были полны решимости сражаться за Германию. Я очень надеялся, что эта решимость не пропадет после первого же боя. Новобранцы были буквально нашпигованы пропагандой и идеологией. Они были из другого поколения. В отличие от меня они не сомневались ни в едином слове фюрера. Новички не понимали, в сколь сложном положении оказались войска Вермахта, теснимые на всех фронтах, но верили, что Германия неизбежно победит, даже если ей придется в одиночку противостоять всему миру. Однако они были не так уж плохо подготовлены, и я надеялся, что от них будет толк в бою.

Впоследствии мои надежды оправдались. В моем взводе не оказалось ни одного труса, ни одного нытика. А ведь воевать нам приходилось в жутких условиях. Нас изматывали почти непрерывные бои, нас изматывала погода. Дожди шли почти непрерывно, мы постоянно были по уши в грязи, потому что даже в окопах стояла вода. Тем не менее это играло нам на руку. Союзники переносили подобную погоду гораздо тяжелее, чем немецкие солдаты.

Войска союзников в Италии к этому моменту представляли две огромные армии. Одна из них была на юге, атаковала «Линию Густава» и продвигалась на север. Другая находилась у Анцио и пыталась продвигаться к «Линии Густава» с севера. Мы оказались как бы зажатыми между двух гигантских клешней.