Смерть в гриме
Шрифт:
(почему-то)
Помните?
Что очень хорошо почувствовано в "Бременских музыкантах". Одного из наших, Игоря Хорунжего, особенно заводило «е-е-е», пропетое там ослом и которое казалось началом непристойного и потому очень важного слова.
А это у нас был настоящий рок, во всяком случае его возможные низовые, народные истоки, которыми совсем не воспользовался «рок» питерских котельных, потому и оставшийся только разновидностью авторской песни с ее лиризмом и индивидуализмом.
Но начальный куплет был специально сочиненный:
Забрался пьяный ежик
на
Ебануло током старого ежа
Разумеется: А-а-а…
И:
В двести двад-
цать вольт.
Затем, конечно, авангардное, с заменой по созвучию заканчивающих строки слов:
Себя от холода страхуя
В кабак вошли четыре…
деда
Там просидели до обеда
А после встали и ушли.
Куплетов было бессчетно, никто их все не знал, и друг у друга спрашивали. Кроме того, они пелись в любом порядке, в зависимости от капризов памяти или настроения.
У атамана Козолупа
Была огромная…
сноровка
Семизарядная винтовка
И три енотовых тулупа
Среди них был один потрясающий по звукописи:
Себя от холода страхуя
(опять!)
Купил доху я на меху
Но на дохе дал маху я
Доха не греет… —
и с уже избыточным: "абсолютно"
Наконец, странно-сионистский текст про евреев:
В Третьяковской галерее
На стенах одни евреи
Среди трех богатырей
Илья Муромец — еврей
Или:
Чингачгук Великий змей
Не индеец, а еврей
Всех не помню. Говорили, что есть даже начинающийся словами "Ты еврей, и я еврей…" (последний?), но я не слышал никогда. Кирилов верил безоговорочно.
То есть репертуар был обычный, даже тривиальный. Пели на мотив известного западного шлягера:
Большой и серый город спит
Звезда с звездою говорит -
где очень к месту пришелся наш Лермонтов.
А второгоднику Алеше Соловьеву с великолепными густыми спутанными желтыми кудрями
Уверял, что ходит в физический кружок и (уверял нашу физичку, что) умеет выводить какую-то необыкновенную формулу. (А она шарахалась от него) наша физичка шарахалась (у доски) от него у доски и справедливо говорила: ты бы сначала научился, что мы все. Его посадили с Кириловым на первой парте, просил положить на парту руку с часами, и весь урок следил за секундной стрелкой. Среди его запавших в меня слов было «помассировать» (вместо "избить"). Никто не верил, когда он говорил, что его в близлежащем институте все
знают и свой. Но когда за ним к школе пришли ребята и он сначала долго жался в холле, а потом все-таки удалось проскочить, то на следующий день действительно толпа студентов из МИИТа, и он долго сновал между ними.нравилась песенка, из которой помнил только два стиха: "Ты звени, звени струна (ты громчей звени струна), вот опять началась война". Он просил написать в этом же духе или продолжение, но у меня тогда еще не получалось.
А на мотив из "Генералов песчаных карьеров":
(не помню)
И ты сказала: — "Милый мой, прости
Я встретила
лучше,
чем ты, на пути"
И в ответ я сказал ей: — "Иди -
с добавленным от России мелодическим поворотом:
Любимая моя…
Как быстро время пронеслось вперед
(отец Кирилова говорил: "Да зачем здесь еще и «вперед», совершенно лишнее же" — но Кирилов думал, что как раз очень нужно)
Теперь с другою я встречаюсь у ворот
(как и "у ворот")
И завтра снова с ней увижусь я опять
Но не смогу, как прежде, ей сказать
конечно: Любимая моя
Там еще было о его ночных поисках, как напрасно щупает рукой в пустой кровати — не помню.
Единственно, может быть, местной в этом репертуаре, была разве что, и тоже о Вьетнаме, очень живописная в смысле прежде всего звуков:
Джон взвалил на плечи друга
Молча по лесу пошел
Шел он мрачно и угрюмо
Шел он день, неделю шел
Гитары и голоса перебивают друг друга, достигая почти божественного симфонизма. Как вдруг сливаются, но в другой мелодии:
А не хотел он погибать
И не хотел он убивать
А не хотел он 20 лет
В лесах Вьетнама умирать
Он рабочим был в Чикаго
(прежняя разноголосица возвращалась, но на этот раз менялась аранжировка, гитары звучали иначе, мягко, даже рыхло)
А теперь солдатом стал
И досталась ему пуля
От вьетнамских партизан
Во всяком случае, я о ней больше не слышал ни от кого.
В следующий раз «Битлз» появился в жизни Кирилова в конце девятого класса, уже под своим именем.
Другу Диме тетка привезла из Англии "Белый альбом" с их фотографиями на развороте. Тогда мы их увидели впервые. Дима дал переписать, за что взял три рубля. А Кирилов переживал. Ему бы хотелось, чтоб у него тоже приехала тетка с пластинкой и он брал деньги. Он поделился обидой, но Дима рассмеялся и сказал: "Ну прямо, у тебя так никогда не будет".