Смерть в редакции

Когда мы вошли в кабинет, я представил всех друг другу, провел миссис Хаверхилл к красному кожаному креслу, Дин самостоятельно разместился в желтом.

Она, инстинктивно почувствовав, что Вульф терпеть не может рукопожатий, руки не протянула. Но он поднялся на ноги, что являлось проявлением глубокого уважения, хотя до гостьи, видимо, это не дошло. Обычно он не утруждает себя вставанием, особенно при появлении женщин.

— Мистер Вульф, — начала она приятным, четким голосом с легким южным акцентом, — благодарю вас за то, что согласились нас принять. Эллиот… мистер Дин попросил разрешения сопровождать меня, и я не стала возражать при условии, что он будет считать нашу беседу конфиденциальной.

Дин с недовольным видом наклонился вперед и с одышкой проговорил:

— Хэрриет, я еще раз хочу напомнить вам, что выступал против этой встречи.

— Эллиот, умоляю… — негромко, но с жесткой ноткой в голосе произнесла миссис Хаверхилл.

Дин заткнулся и мрачно уставился на массивную резную фигуру из эбенового дерева, которая когда-то послужила для Мортимера орудием убийства.

— Мистер Вульф, — продолжила она с легкой улыбкой, — прежде чем мы перейдем к делу, я хочу кое-что сказать. Во-первых, мне много лет тому назад следовало бы написать вам и выразить благодарность за то внимание, которое вы постоянно оказываете «Газетт». Мистер Коэн и мистер Бишоп часто рассказывали мне о тех эксклюзивных материалах, которые вы предоставляли нашему изданию. Вы — добрый друг нашей газеты.

— Мадам, — сказал Вульф, поудобнее устраиваясь в кресле, — мы даем ровно столько, сколько получаем. Мистер Коэн постоянно оказывает нам неоценимую помощь. В целом, думаю, мы квиты.

Хэрриет Хаверхилл кивнула. — Тем не менее мы высоко ценим вашу дружбу. И одно из ее проявлений — то милое письмо, которое вы поместили в «Таймс».

— Я всегда говорю то, что думаю, — ответил Вульф. — И меня не надо убеждать в достоинствах «Газетт».

— Очень приятно слышать такое, — сказала она.

Собрание стремительно превращалось в общество взаимного восхваления, и я начал беспокоиться за Вульфа. Я всегда волнуюсь в тех редких случаях, когда он млеет в присутствии женщин.

— Вы знаете, — продолжала Хэрриет, когда Уилкинс умер, большинство директоров компании ждали, что я сяду в лужу. Признаюсь, что первые несколько месяцев я пребывала в ужасе, но в то же время была преисполнена решимости сохранить газету в том виде, в каком ее задумал мой муж, и оставить ее в руках семьи.

— Неужели все остальные стремились к иному? — спросил Вульф.

— О, я вовсе не хотела сказать, что являлась единственной спасительницей газеты, — ответила она. — Боже, как претенциозно все прозвучало. Но то, что я хочу сказать далее, может показаться вам паранойей. Все остальные члены семьи с самого начала выступали против меня. И это неоспоримый факт. Я вышла замуж за Уилкинса меньше чем через год после смерти его первой жены. Его дети, Дэвид и Донна, которые в то время были подростками, даже не пытались скрывать свои чувства. Они относились ко мне как к чужой.

— После того как они стали старше, отношение изменилось?

— Неприятие еще больше усилилось, если это можно считать изменением. Нет-нет, внешне наши отношения всегда носили вполне цивилизованный характер. В присутствии Уилкинса дети были вежливы и даже заботливы. Однако это был не более чем фасад. Фасад тут же осыпался, когда Уилкинс скончался, и из завещания выяснилось, что большая часть активов «Газетт» досталась мне. Их недовольство тогда впервые прорвалось наружу. Особенно гневался Дэвид. Но я знала, Уилкинс хотел, чтобы газетой управляла я, и я …

— И вы сделали «Газетт» таким великолепным изданием, о котором Уилкинс мог только мечтать, — вмешался Дин.

Он потянулся вперед и положил ладонь на руку Хэрриет. Жеста более трогательного придумать было просто невозможно.

— Эллиот, если бы он был жив, газета была бы точно такой или даже лучше, — произнесла она тоном, которым обычно делают выговор шестилетнему ребенку. — Так или иначе, мистер Вульф, все эти годы я упорно трудилась — временами даже слишком, — чтобы утвердить себя и показать всем, на что я способна. Иногда я была жесткой или даже жестокой. Мне известно, что мои служащие называют меня «Железной Девой» или «Бессердечной Хэрриет».

— Не говорите так! — воскликнул Дин, схватив ее за руку.

— Но это же правда, — сказала она, спокойно освобождаясь от захвата. — Я знаю за собой такую черту, и в некотором роде, как это ни странно звучит, горжусь ею. Может быть, потому, что у меня ранее не было никакого опыта управления. В маленьком южном городке, где я выросла, юные леди не должны были пачкать свои пальчики участием в коммерческих предприятиях. И мой первый супруг, который в финансовом отношении вполне процветал, не хотел, чтобы я каким-то образом вмешивалась в его бизнес, поэтому я вступила в зрелый возраст, будучи в полном неведении об окружающем мире. Все свое время в Джорджии, да и позже, когда мы переехали на север, я тратила на то, что в нашем кругу называли «Добрые дела» — на благотворительность разного рода.

— Перейдем к вашему второму браку, — сказал Вульф, оставив ее излияния без всяких комментариев. — Мистер Хаверхилл взял на себя труд обучить вас азам менеджмента?

Хэрриет нахмурила брови и, склонив голову набок, ответила:

— Думаю, так можно выразиться, хотя вряд ли уместно говорить о формальном обучении. Но газета поглощала его полностью, и он обожал обсуждать со мной все проблемы: рекламу, тиражи и распространение, вопросы подачи новостей, административные вопросы и даже содержание здания редакции. Когда он увидел, что мне это интересно, он начал посвящать меня во все новые и новые детали, и через несколько месяцев дело дошло до того, что он начал иногда спрашивать моего совета.

— Дети, вне всякого сомнения, выступали против этого?

— Да, и в первую очередь Дэвид. По правде говоря, бедный Дэвид просто приходил в ярость. Я всегда подозревала, что в качестве оправдания своей склонности к алкоголю, он использовал отношение своего отца ко мне. Но не будем отклоняться от главного, мистер Вульф. Действительной причиной моего визита, как вы понимаете, послужила ваша страница в «Нью-Йорк таймс».

— Да, конечно, — кивнул Вульф.

«Да, она личность действительно незаурядная, — думал я. — Интригующая смесь жесткости, честности и женственности». Я начал понимать, как ей удалось добиться такого успеха. Это же, судя по всему, начал понимать и Вульф. Я всегда могу сказать, когда он одобрительно смотрит на женщину, хотя такое случается крайне редко. Возможно, никто, кроме меня, неспособен заметить, как он слегка расслабляется.

— Мистер Вульф, — сказала она, приглаживая великолепно скроенную юбку наманикюренными пальцами, — не будем ходить вокруг да около. Меня ужасно беспокоит судьба «Газетт», и я…

— Хэрриет, стоит ли вам говорить об этом с незнакомым человеком? — вмешался Дин. У него вновь был вид всего лишь лояльного адвоката.

— Эллиот, я знаю, что делаю, — сказала она с оттенком той же жесткости в голосе; Повернувшись к Вульфу, Хэрриет продолжила: — Итак, я начала говорить о том, что меня беспокоит судьба «Газетт» и мне хочется узнать настоящую причину появления вашей публикации в «Таймс».