Смерть за кулисами (в сокращении)

Джорджина продолжала:

— Если наш любимый старый театр закроется, мы все будем безутешны. Надеюсь, вы сумеете разобраться в этой путанице.

— Я, мэм?

— Предупреждаю: будет нелегко.

Это Даймонд и сам видел.

— Всем придется быть начеку.

— Сегодня полицейским удалось провести несколько допросов.

— Уже кое-что. Каким полицейским?

— Сержанту Докинзу.

Даймонд скривился так, словно ему в лицо ударил арктический шквал.

— Докинзу?..

— А чем он плох?

— Вы долго с ним общались? Пяти минут хватило бы за глаза. Кстати, если он все-таки добьется перевода в уголовный отдел, это будет кошмар.

— Общение с ним не оставило у меня никаких впечатлений, кроме приятных. По-моему, Докинз — воспитанный и образованный человек.

По мнению Джорджины, в полиции преобладали не просто невоспитанные, а прямо-таки неотесанные мужланы, и первым в списке значился Даймонд.

— Закроем тему Докинза: теперь это ваше дело.

— Я бы воздержался. Театральная братия — это не мое.

Жалко и беззубо, упрекнул себя он. Нельзя допустить, чтобы это расследование взвалили на него. Работа в театре — худший из его кошмаров. Но с возражениями он опоздал.

— Они настроены крайне дружелюбно, — заявила Джорджина.

— Это хорошо. Поручу дело кому-нибудь.

— Нет, — однозначное, категорическое отрицание. — Я хочу, чтобы им занялись вы, Питер.

Он сменил курс:

— Тогда сейчас поговорю с экспертами.

Джорджина неодобрительно поцокала языком.

— Нет, действовать так прямолинейно мы не станем. Анализ грима уже сделали в лаборатории больницы. Убежав со сцены, Клэрион прижала к лицу полотенце, на котором остались мазки жирной краски. В больнице хотели узнать, не было ли в нем вредоносных веществ, чтобы правильно подобрать лечение.

— Странно… — несмотря на предчувствия, разговор начинал затягивать Даймонда. — Если все дело в гриме, почему же она ничего не почувствовала, пока его накладывали? Если бы в нем содержалась кислота, вопли начались бы еще до выхода на сцену.

— Да, непонятно, — поддержала Джорджина.

— По-моему, это больше похоже на аллергическую реакцию.

— Если так, мы сможем вздохнуть свободно. Надеюсь, вы правы, Питер. Но неужели проявления кожной реакции бывают настолько острыми? Разве аллергия похожа на ожоги?

В жизни Даймонда случались обеденные перерывы, когда он спешил удрать из здания полиции на Мэнверс-стрит. В Бате хватало пабов под стать любому его настроению, и сегодня Даймонд остановил выбор на «Голове Гаррика» по соседству с театром «Ройял». Пара кружек пива, пропущенных в компании с рабочими сцены, — удобный способ проверить то, что он услышал от Джорджины. Своих подчиненных в подробности дела он пока не посвящал.

Изначально, в 1720 году, здание нынешнего паба служило домом церемониймейстеру Бо Нэшу, благодаря которому город стал фешенебельным. А когда в 1805 году по соседству возвели театр, в особняке Нэша открыли питейное заведение.

Даймонд заказал пинту британского красного и унес ее в угол, на диван под окном. Панели темного дерева, дощатый пол, неизменный камин вполне соответствовали ожиданиям Даймонда. Кто-то забыл на диване свежий номер «Дейли телеграф», и он прочел о «недомогании» звезды постановки «Я — фотоаппарат».

Иллюзии и спецэффекты — испытанный театральный арсенал, поэтому Даймонд настороженно относился ко всему, что происходило на сцене перед зрителями, пусть и не по сценарию. Другим предметом его размышлений было возможное мошенничество. Судя по всему, поп-певица Клэрион пребывала в поисках альтернативного вида деятельности. Неужели она рассчитывала сделать на театральной сцене блестящую карьеру? Кое-кто всерьез опасался, что она предъявит театру иск на чудовищную сумму. Способна ли она причинить себе вред ради многомиллионной компенсации?

Поблизости разворачивался любопытный разговор. Даймонд прислушался. Посетитель у стойки беседовал с барменшей:

— Она была безутешна — это же ясно как день.

— Ну, не знаю… — отозвалась барменша.

— По-моему, душераздирающая история, — продолжал мужчина. — Вот она на сцене, красавец в ложе поначалу вроде бы не сводит с нее глаз, а потом даже не замечает, и в отчаянии… Знаете, через какую дверь она выходила?

— Как-то не интересовалась. Мне все равно.

— И никогда не чувствовали в баре аромат жасмина?

Девушка рассмеялась.

— У нас здесь чего только не нанюхаешься!

Любопытство одержало верх над Даймондом.

— Простите, я невольно услышал, о чем вы говорите. Эта женщина, о которой речь… кто она?

— Серая дама, — ответил мужчина и ослепил Даймонда улыбкой. — Наше театральное привидение.

— А-а-а… — Потусторонние видения Даймонда не интересовали.

— Не верите? Зря, — продолжал незнакомец. — Она действительно существует. В 1812 году она перекинула веревку через дверь вот здесь, в «Голове Гаррика», и повесилась.

— И вернулась в театр привидением?

— Вы ведь по возрасту должны были застать в живых Анну Нигл? Эта актриса, награжденная орденом Британской империи, однажды в семидесятых годах увидела Серую даму в верхней ложе справа от сцены. Можете себе вообразить?

— Ну, она же смогла.

Барменша прыснула.

— Как знаете, — обиженно отозвался незнакомец.

— А я думал, вы обсуждаете Клэрион Калхаун, — заметил Даймонд.

— Бедняжку Клэрион? Неловко об этом говорить, но тут как раз тот случай, когда несчастье помогло. На репетициях она выглядела жалко.

— Тайтус, это некрасиво, — вмешалась барменша.

Тайтус пропустил ее слова мимо ушей, глядя на Даймонда.

— А вы, значит, поклонник?

Даймонд давно натренировался не выдавать ровным счетом никаких сведений о себе.

— Просто прочел о Клэрион вон в той газете.

— Я и вправду зря разболтался. Никто не желал ей зла. Я Тайтус О’Дрисколл, драматург.

— Питер Даймонд. Драматург? Что это?

— Консультант по теории и практике написания пьес. — Тайтус О’Дрисколл сделал паузу, чтобы собеседник успел переварить услышанное и сообщил что-нибудь о себе, но Даймонд молчал. — А у вас есть связи в театральной среде, Питер?