Смерть за смерть. Кара грозных богов

После схватки с Борятой и Лаской жизнь алодьских дружинников наладилась. Будто не висел над ними чёрный покров клеветы, будто прежде ни единого разногласия не было.

Когда Полат подозвал Розмича и напомнил о невысказанной просьбе, с которой началось примирение с белозёрскими, тот промолчал. Отпрашиваться и уходить теперь бессмысленно. Да и не хочется, если по правде.

На каждом привале Розмич и Ловчан показывали белозёрцам свои уменья, сами тоже учились, хотя мастерство Полатовых дружинников особых восторгов не вызывало. Всерьёз удивляли только трое, братья, по всему видать, – Вейк, Кеск и Норемб [19] .

19

От искажённых вепсянских слов «старший, средний, младший».

Эти были из белозёрской веси, из свиты Арбуя. Низкорослые и блеклые, как и всё племя, но хитрющие, словно стая лис.

Они полагались исключительно на ловкость. Легко уходили от размашистых ударов, сами норовили ударить так, чтобы покалечить противника, а лишь после дорезать, как домашнего поросёнка.

Розмич не испытывал к вепсам жгучей неприязни, как вначале, но запоминал их повадки, следил пристально. Кто знает, вдруг однажды действительно придётся вернуться в Белозёрье? Если Олег не убедит Полата… следовать Рюрикову завету, о котором все были наслышаны уже на другой же день после кончины властителя. В том, что Олег убеждать будет, Розмич не сомневался.

Погода портилась всё чаще. Солнце с самого утра норовило прикрыться тяжёлым покрывалом туч. Ветер стал холодней, зло срывал с деревьев золотистую листву и бросал под копыта белозёрских лошадок. Небо, глядя на умирающую природу, плакало.

Зато дичь не переводилась, всё так же лезла под стрелы. Пару раз удалось завалить лося, а однажды подняли кабана. С этим пришлось повозиться – старый, поднаторевший в боях секач удирать не собирался и расставаться с жизнью не хотел. Едва не поймал на клык Боряту, растерзал подвернувшуюся лошадь – благо, вели запасных в поводу. Кабана всё-таки пересилили, но мясо есть не смогли – слишком старое, никаких зубов не хватит, чтобы прожевать.

Овсом для лошадей разживались в редких деревеньках. Полат не предлагал селянам ни дирхемов, ни другой платы, брал просто так, поясняя:

– Из княжьей дани вычтите.

Розмич сперва удивлялся: как можно распоряжаться чужим достатком?! После привык и заморачиваться прекратил. Увлечённый дружинной жизнью, потешными боями и нескончаемыми воинскими байками, он вообще перестал мыслить.

Не насторожился и когда один из Арбуевых подручных рассказывал о страшном звере, поселившемся близ Белозера. По словам вепса, не то волк, не то медведь рвал зазевавшихся грибников и охотников.

– Мой брат, – не скрывая ужаса, говорил он, – за несколько дней до нашего отъезда на этого зверя напоролся. Вернулся с разодранной грудью, едва живой от пережитого испуга. Раны его посмотрели – ничего смертельного. Но когда уходил, брат уже на пороге иного мира стоял. Знахарка только головой качала – помочь нечем.

– Почему? – спросил кто-то. – Почему умирал-то?

Вепс пожал плечами, ответил с болью в голосе:

– Сначала думали, от испуга. А знахарка кровь на язык попробовала, сказала – гниёт. Значит, когти у зверя ядовитые. В тот день ещё семеро пропали, найти уже не чаем. Вернусь – сам облаву устрою. Отомщу. Умру, но отомщу.

Не спохватился, и когда Спевка одного подловил…

Молодой дружинник глядел зло, к оружию даже не тянулся, но язык был острей любого меча:

– Я всё равно заставлю!

– Чего? – недоумённо протянул Розмич.

– За Птаха ответить заставлю! Не сегодня, так завтра! Не в этот раз, так в следующий!

– Успокойся, горячий. Научись для начала в глаза врагу смотреть, а не в… не со спины заходить.

– Не тебе меня учить! Я видел Птаха, когда его обмывали!

– И что?

– У него полоса на груди, но умер от другого! Сердце-то со спины пробито было! И не мечом, а ножом!

– Послушай, ты! – взъярился Розмич, схватил щенка за грудки. – Меня той ночью в Белозере не было! И люди мои, как пить дать, в дом Жедана не приходили! Не я в смерти Птаха повинен, ясно?

Спевка не ответил, только зашипел злее тысячи гадюк. И едва Розмич разжал руки, скрылся из виду. Больше встречи не искал, а то, что взглядом спину сверлил, алодьского дружинника не волновало. Нравится – пусть смотрит. Нападёт – поговорит иначе.

Так и шли. День за днём. Час за часом.

…Настойчивые расспросы про Алодь подозрений тоже не вызывали. В желании узнать больше о славном городе ничего особенного нет. Стремление преуспеть в боевых премудростях также понятно – вдруг да придумали соратники и такое, что способно облегчить нелёгкое бремя войны, сделать дружинников в сто раз удачливей? А обыкновенные байки из жизни гарнизона и города – вообще не в счёт. Так что Розмич не удивлялся, рассказывал не задумываясь.

Лишь один вопрос, заданный беловолосым Вейком, озадачил всерьёз:

– А что княгиня Риона? Как дочь столь далёкой земли очутилась в этих краях? – спросил он.

Розмич о таком никогда не задумывался. Ну да, живёт в Алоди заморская баба, и что? Мало ли их… баб.

– А ведь правда… – задумчиво пробормотал Олегов дружинник. – Откуда она взялась?

Все взгляды тотчас обратились к кульдею. Рыжебородый Ултен мгновенно посерьёзнел, приосанился. По тому, как преобразилось его лицо, дружинники поняли: в этой истории без Иисуса Христа, святого Патрика и ихней Бригитты не обошлось. И тут же пожалели, что сказанное слово обратно в рот не запихнуть. Так что неспроста говорят, язык мой – враг мой, прежде ума рыщет, беды ищет.

– О… – протянул кульдей. – Судьба моей госпожи удивительна… Но и печали в ней, как часто бывает, с горкой.

Тут же замолчал, дожидаясь, когда сгрудившиеся у огня угомонятся. Прокашлялся и начал вещать, не заботясь, насколько точно его понимают слушатели:

– Да будет вам известно, что зовут её на самом деле Ольвор. Риона [20] – лишь прозвище, ибо она дочь верховного короля всех тех, кого вы зовёте по-своему скоттами.

Много лет назад, когда конунг Орвар Одд, по-вашему Олег, пристал к зелёным берегам Улаида [21] страны Эрин, с ним был его лучший друг Асмунд. Да только воины прибрежного туата [22] напали на белых лохланнахов [23] , и в схватке Асмунд был убит. Тогда Одд и его дружины, как волки, пронеслись по селениям, и никто не мог остановить их, пока не насытились кровью и не утолили жажду мщения. Многие славные герои полегли под стрелами Одда. Невозможно передать всех страданий, которые вынес народ гэлов – мужчины и женщины, миряне и священники, малые и старые – от диких язычников… Убил он и короля того туата, и всех его сыновей.

20

Риона– ирл. «королевская».

21

Улаид– древнее название Ольстера, Эрин, Эйре – древнее прозвание Ирландии.

22

Туат– земля, принадлежащая местному ирландскому вождю и его клану.

23

Т. е. на норвежцев (Лохланн – «страна озёр», норвежское побережье Скандинавии, «белые чужестранцы» – ирл. Finngaill).

Так заведено на моей родине, что знатный человек почитает долгом принимать у себя детей простолюдинов, а менее именитые люди могут некоторое время воспитывать сынов и дочерей правящего рода. Ольвор-Риона в тот месяц гостила в туате и была всему очевидицей.

Бедняжка Риона с младенчества была благочестивой. Она не стала судить Олега за учинённую жестокость, ибо Господь сказал – не суди, да не судим будешь. И на бесчинства во имя старых богов, кои Олег называл священными обрядами, взирала бесстрастно, как положено королевне. Хотя христианская душа обливалась кровью, исходила криком.