Глава 1

— Пятьсот шестьдесят семь тысяч триста восемьдесят четыре доллара двадцать два цента!

Чтобы перекрыть стоявший на чердаке шум, он прочитал эту сумму громким голосом, глядя в лежавшую перед ним бумагу. Доносившийся из окна шум автомобилей и унылые стенания ветра сливались в неумолчный монотонный гул, характерный для побережья зимнего Лонг-Айленда.

Умер отец, и на душе у сорокалетнего Тома Клейтона было тоскливо. В голову пришла мысль, что они с отцом слишком мало общались в последнее время, но Том, дабы не усугублять свое мрачное состояние, поторопился ее отогнать. Все произошло неожиданно. Отец, казалось бы, отлично себя чувствовал и с энтузиазмом обсуждал перспективы выхода на пенсию после исполненной праведных трудов жизни, и вдруг он был найден мертвым в своих апартаментах при Колумбийском университете в прошлый вторник, в семь часов вечера.

Церебральная эмболия, сказали врачи.

Часы показывали два ночи, когда Тому в Лондон с печальным известием позвонил декан факультета, где преподавал Майкл Клейтон. А меньше чем через неделю завершились все хлопоты, связанные со смертью отца, и его похоронили. Кэролайн и дети вернулись домой, а Том остался, чтобы, по его словам, «привести в порядок дела», но на самом деле хотел побыть несколько дней наедине со своими мыслями. Похороны, проходившие на загородном кладбище, посетило довольно много народу: значительная часть родственников, включая дальних кузенов отца из Бостона и родичей его матери из Огайо, студенты и преподаватели Колумбийского университета, бывшие коллеги Майкла Клейтона с прежнего места работы в Кембридже и несколько незнакомцев, одетых в костюмы от Армани и приехавших в роскошных лимузинах. На похоронах также присутствовала младшая сестра Тома, Тесса, чья семья стала для него отныне самой близкой и родной в Америке. Тесса приехала с Манхэттена с мужем и детьми вся в слезах и находилась в сильной депрессии, так как у нее с отцом сложились исключительно близкие и доверительные отношения. Том догадывался, что боль утраты будет преследовать сестру даже дольше, чем его самого.

Тесса заезжала в дом отца трижды на неделе. И дважды ей приходилось выпроваживать незваных риелторов — нахрапистых молодых людей, чьи соболезнования не могли скрыть жадного блеска в глазах. Ничего удивительного: дома на набережной Саутгемптона оказываются на рынке не каждый день. Впрочем, Том очень надеялся, что дом отца не поступит в продажу хотя бы еще какое-то время. После похорон Том в полном одиночестве остался в отчем доме на уик-энд, а рано утром отправился на пляж, где вспоминал далекое детство. Он бросал в океанские волны гальку и лежал на песке, покрывавшем прибрежные дюны, глядя в обложенное тучами небо над головой. И молился о чуде.

Вернувшись в дом, он некоторое время исследовал взглядом обстановку, стараясь думать не о том, сколько все это стоит, а о сбережении доставшегося ему наследства. Многие вещи здесь принадлежали еще его дедушке; отец добавил к ним в основном картины и книги. Значительная часть библиотеки представляла собой ценные старинные манускрипты, философские труды на древнегреческом, привезенные отцом из ежегодных странствий по миру, в которые он все чаще пускался после смерти матери Тома.

Поскольку Тесса не возражала — у нее имелись собственные средства, не говоря уже о состоянии мужа, относившегося к элите Уолл-стрит, — Том намеревался сохранить дом на острове. Хотя бы по той причине, чтобы его англизированные дети не утратили окончательно контакт с Америкой. Да и сам Том, женившись на Кэролайн, чувствовал, что все больше укореняется в Англии, и потеря отцовского дома казалась ему сродни потере национальной идентичности. Однако дом этот у него, вполне возможно, заберут.

Том вновь сосредоточил внимание на бумаге, которую держал в руке. Его внимание привлекли не цифры — хотя упоминание о сумме, превышающей полмиллиона долларов, трудно игнорировать, где бы она ни встретилась, — но дата: 30 июня 1944 года.

Дело в том, что спустя месяц дедушка умер. А полмиллиона долларов полвека назад эквивалентны нынешним пяти миллионам. Уж это Том как финансист мог сказать сразу, даже не прибегая к калькулятору.

Но более всего его заинтересовал документ, в котором данная сумма фигурировала. Он представлял собой официальную выписку со счета «Юнайтед кредит банк», Банхофштрассе, Цюрих, Швейцария. Из этого документа следовало, что держателем счета является Патрик С. Клейтон, 650 В, Десятая улица, Нью-Йорк, США.

Том нашел эту бумагу в стоявшем на чердаке сундуке, в котором хранились оставшиеся от дедушки личные вещи, в основном бумаги его письменного стола, а также дневник за 1944 год, последняя запись в котором датировалась пятнадцатым июля. «Потом почитаю», — подумал Том. Первым делом он извлек из сундука футляр, где хранились визитные карточки посетителей. Должности некоторых, а отчасти и имена хорошо известны и по сей день: мэр Нью-Йорка, вице-президент «Чейз банк», президент компании «Юнион пасифик», мистер Кларк Гейбл из Голливуда. Нашлись также старые чековые книжки с корешками вырванных бланков, театральные программки, древние счета за отопление и билеты на матчи команды «Джаентс». Потом Том достал из сундука револьвер «смит-вессон» тридцать восьмого калибра без патронов в барабане. Ствол засверкал как новый, стоило только слегка потереть его рукавом. Далее шли: странно смотревшийся здесь черный фрак с длинными фалдами, мужской домашний халат, пара белых туфель с черными носами и красивый кожаный настольный бювар с золотым обрезом, тисненой обложкой и золотым логотипом «Тиффани энд К°» в правом нижнем углу.

Том отложил бювар в сторону, так как решил взять его в Англию. Он хотел прихватить с собой дневник, а поначалу всерьез подумывал даже о револьвере, но позже, вспомнив строгости британской таможни, решил с оружием не связываться. Покончив с разбором вещей, Том уселся в находившееся на чердаке старое кресло-качалку, чтобы пролистать первые страницы дневника. Тогда-то он и увидел выписку с банковского счета, уголок которой выглядывал из-под листочка промокательной бумаги, и извлек ее на свет божий.

Том Клейтон был далеко не дурак, особенно когда дело касалось денег, каковой предмет он изучил досконально. Кроме того, Том отлично знал, что дедушка имел немалое состояние, которое позволило отцу существовать в весьма комфортных условиях и сосредоточиться на академических изысканиях. Причем эти изыскания оказались столь успешными, что отец, благодаря переизданиям своих работ и чтению публичных лекций, мог бы вести жизнь обеспеченного человека и без всякого наследства, особенно в последние годы. Что же до этих пятисот тысяч долларов, положенных на банковский швейцарский счет в годы Второй мировой войны, то их происхождение почти наверняка было сомнительным с точки зрения закона, что и заставило владельца упрятать денежки подальше и понадежнее. Но если это так и если полмиллиона действительно находились в Швейцарии, когда старик умер, то уместен вопрос, что с ними стало теперь.

Том бросил взгляд поверх сундука на прислоненную к стене покрытую пылью картину. Насколько он помнил, в ту пору, когда еще были живы оба его родителя, она считалась семейной реликвией, а потом вдруг куда-то запропастилась. На портрете был изображен Патрик Клейтон в принятой в те времена официальной манере: корпус в три четверти, консервативный костюм, холодно-отстраненное выражение лица, — крупный широкоплечий мужчина со скуластым лицом и с кельтской квадратной челюстью. Художнику, однако, не удалось адекватно отобразить его непокорную, цвета меди шевелюру, свидетельствовавшую о пылкости натуры, и глубокие карие глаза, хранившие тысячи тайн.

Теперь, глядя впервые в жизни на портрет деда глазами взрослого человека, Том неожиданно осознал, что он, если принять во внимание произошедшие за последние шестьдесят лет изменения в стиле и моде, смотрит практически на самого себя — до того они с дедом были похожи. Может, секрет именно в этом? Складывалось такое впечатление, что Патрик Клейтон протягивает сквозь десятилетия руку своему единственному внуку, с тем чтобы спасти его от последствий содеянной им глупости.

Хотя скорбь и печаль в связи с недавней утратой были у Тома самыми что ни на есть подлинными, он тем не менее уже не раз задавался вопросом, не оставил ли отец сбережений, которые могли бы выручить его, но теперь, впрочем, пришел к грустному выводу: не стоит выдавать желаемое за действительное. Тому требовались пять миллионов долларов. Срочно. Пока система не разоблачила его или, того хуже, пока этот слизняк Ленгленд не раскололся и не начал выбалтывать все подряд, чтобы спасти собственную шкуру. Том сейчас возложил все надежды на Швейцарию, хотя и понимал, что они весьма эфемерны. Но почему бы ему и не нанести визит этим цюрихским гномам, предварительно разузнав, что к чему, и наведя необходимые справки? Ну а до того времени он, как и положено уважающему себя банкиру, будет держать язык за зубами относительно сделанного им удивительного открытия.

Ночью Том развел в камине гостиной большой огонь, нашел початую бутылку коньяку «Реми Мартен» и, усевшись в отцовское кресло-качалку, стал просматривать дедушкин дневник, размышляя о множестве разных вещей. Незадолго до того как часы пробили пять, объявив таким образом, что до рассвета осталось два часа, Том допил остатки коньяка и погрузился в сон.

Тони Салазар очень любил машины, поэтому, сидя в приемной своего отца и просматривая номер «Эсквайра», фиксировал взглядом рекламу и объявления, посвященные автомобилям. Кроме того, он был большим модником, а потому весьма тщательно подбирал себе одежду. Более всего он уважал предметы гардероба с итальянскими этикетками, каковые тряпки особенно хорошо подходили к его латиноамериканской внешности. Его тщательно подстриженные иссиня-черные волосы каждый день причесывал парикмахер. Имидж много значил для Тони. «Роллс-ройсы» он не признавал и в плане автомобилей отдавал предпочтение таким маркам, как «Феррари», «Ламборгини» и «Порше», одно только упоминание о которых вызывало у него усиленное выделение адреналина. Но на этот раз он сосредоточил внимание на рекламе нового купе «бентли-континенталь», обладавшего, на его взгляд, и классом, и стилем. Правда, и стоила машина по всем стандартам дороговато — двести пятьдесят тысяч долларов. Ирония судьбы, однако, заключалась в том, что он мог без особого ущерба для своего кошелька приобрести ее. Другое дело — открыто раскатывать на ней… Тони знал: если отец увидит его в таком авто, то немедленно удалит из бизнеса и лично проследит за тем, чтобы сына и духу не было в семейной фирме.