Смертельное ожидание

— Твои ботинки и носки еще сырые. При такой погоде не скоро высохнут, — говорит он, и в этот момент слышатся раскаты грома, — Интересно, зачем это все устроили? Грозу, дождь. Точнее, для кого?

— Для Катона и Цепа, — отвечает Китнисс уверенно. — У Лисы наверняка есть где спрятаться. А Мирта… она собиралась меня мучить, но тут… — ее голос замирает на вдохе.

— Я знаю, что Мирта погибла. Видел ее вчера в небе. Ты ее убила? — он сам неприятно поражается тому, насколько буднично звучит его голос. Словно чужая смерть уже ничего не значит.

— Нет. Цеп проломил ей голову камнем.

— Хорошо, что ты ему не попалась.

Китнисс вдруг сглатывает.

— Я попалась. Он меня отпустил, — делится она, а потом рассказывает о своей вылазке на Пир и все то, что до сих пор держала в себе, потому что он сам был слишком слаб для расспросов, а она, по всей видимости, была еще не готова пережить это заново.

Взрыв.

Боль.

Смерть Руты.

Первое убийство.

Хлеб от Одиннадцатого дистрикта.

Сердце Пита сжимается от сожаления и нежности к этой самоотверженной девушке.

— Он отпустил тебя, потому что не хотел оставаться в долгу?

— Да. Ты, возможно, не поймешь. У тебя всегда было всего вдоволь. Если бы ты жил в Шлаке, мне не пришлось бы тебе объяснять, — тихо произносит она, но слова ее, словно камни, со всего маху брошенные прямо ему в душу.

— Да и не пытайся, чего уж там. Куда мне понять своим умишком, — его слова, в свою очередь, как будто отдают горечью.

— Это как с тем хлебом. Наверное, я всегда буду тебе должна, — ее фраза разбивается о стены пещеры, осколками задев и его сердце. Долг? О чем она?..

— Ты что, про тот случай из детства? Думаю, теперь-то уж о нем можно забыть. После того как ты воскресила меня из мертвых.

— Ты ведь даже не знал меня. Мы никогда не разговаривали… И вообще, первый долг всегда самый трудный. Я бы ничего не смогла сделать, меня бы вообще не было, если бы ты мне тогда не помог. И с чего вдруг?

— Сама знаешь с чего, — он старательно отводит глаза. — Хеймитч говорил, что тебя непросто убедить.

— Хеймитч? А он тут при чем?

— Ни при чем… Так значит, Катон и Цеп, да? Наверное, будет нескромно надеяться, что они одновременно прикончат друг друга?

— Мне кажется, Цеп славный парень. В Двенадцатом он мог бы быть нашим другом, — говорит она с сожалением.

— Если так, то пусть его лучше убьет Катон, — мрачно отвечает Пит.

Но на глазах у Китнисс вдруг выступают слезы, и Пит смотрит на нее с тревогой:

— Что с тобой? Очень больно?

— Я хочу домой, Пит, — произносит она жалостливо, как ребенок.

— Ты поедешь домой. Я… обещаю. — он наклоняется и целует ее тихонько… Едва-едва касаясь губ.

— Я хочу прямо сейчас.

— Знаешь что? Ты сейчас заснешь, и тебе приснится дом. А потом оглянуться не успеешь, как будешь там на самом деле. Идет? — ему безумно хочется, чтобы ее желание исполнилось. Если бы только он мог отправить ее домой в этот же миг, как в по волшебству… Только он не Санта-Клаус, о котором ему в детстве рассказывал отец, а Арену даже с натяжкой не назовешь сказочным миром.

— Идет, — шепчет она. — Разбуди меня, если надо будет покараулить.

— Не беспокойся. Я хорошо отдохнул и здоров благодаря тебе и Хеймитчу. И потом, кто знает, сколько еще продлится… это? — ее брови удивленно ползут вверх, но вслух она ничего не говорит, а молча укладывается спать.

Пит снова садится подле нее, а дождь упрямо продолжает свою нудную песню.

Кап.

Кап.

Кап.

***

Он будит Китнисс, когда сквозь просветы между камней вновь проникает мгла. Их скудный ужин состоит из двух кусочков грусенка, нескольких кореньев и горсти сухофруктов.

— Оставим что-нибудь на завтра? — спрашивает Пит.

— Нет, давай доедим все. Мясо и так уже давно лежит, не хватало нам еще отравиться.

Китнисс делит еду на две равные части. Они стараются есть медленнее, но все равно управляются за две минуты. Желудки недовольно ворчат.

— Завтра идем на охоту, — решает она.

— От меня толку мало, — смущаясь отвечает Пит. — Я никогда раньше не охотился.

— Я буду убивать, а ты готовить. Еще ты можешь нарвать зелени и ягод.

— Хорошо бы тут рос какой-нибудь хлебный кустарник, — вздыхает он.

— Тот хлеб, что мне прислали из Одиннадцатого, был еще теплым, — мечтательно вздыхает она в ответ. — На, пожуй. — Китнисс протягивает Питу пару листиков мяты, потом бросает несколько себе в рот.

— Да… я уж и не знаю, чем заслужить, чтобы Хеймитч нам хоть хлеба прислал.

Девушка пристально вглядывается в его лицо, а потом вдруг пододвигается ближе и, взяв руку Пита и лукаво улыбаясь, произносит:

— Наверное, он сильно поиздержался, помогая мне усыпить тебя.

— Кстати, — говорит Пит, переплетая свои пальцы с ее. — Не вздумай устроить что-нибудь подобное еще раз.

— А то что будет?

— А то… а то… — Пит не знает, что сказать. — Вот подожди только, придумаю.

— В чем проблема?

— В том, что мы оба живы. Поэтому тебе кажется, что ты поступила правильно.

— Я действительно поступила правильно.

— Нет! Не делай так, Китнисс! — Пит до боли сжимает ее ладонь, а в его голосе уже слышится неподдельный гнев. — Не умирай ради меня! Я этого не хочу! Ясно?.. — эхо разносит его отчаянье по всей пещере.

— А может, я сделала это ради себя. Тебе не приходило в голову? Может, не ты один… кто беспокоится… кто боится… — она замолкает, заплутав в своих собственных в словах и… чувствах?..

— Боится чего, Китнисс? — тихо спрашивает он, еще не веря в собственное счастье. Ее слова для него словно лучи долгожданного солнца в ненастный день… Да только подвергать себя опасности из-за него, он не позволит.

— Хеймитч просил меня не касаться этой темы, — уклончиво говорит она, и Пит понимает, что Китнисс ищет возможность избежать щекотливой темы, но он уже истолковал ее слова по-своему, и раз уж она не желает отвечать на вопрос, есть лишь единственный способ проверить, правильно ли он ее понял.

— Тогда мне придется догадываться самому, — говорит он, придвигаясь ближе.

Впервые они целуются по-настоящему. Никто из них не мучается от боли, не обессилен и не лежит без сознания. Их губы не горят от лихорадки и не немеют от холода.