Смертельные послания

Лоуренс удивленно посмотрел на Хикса, а затем перевел взгляд на Гриффина:

– Это вы так шутите?

– Нет, это отнюдь не шутка, – произнес Билл бесстрастным тоном. – Эти люди здесь для того, чтобы сопроводить вас в хорошее медицинское учреждение, называемое «Бельвю», где вам будет обеспечен надлежащий уход.

– Я думаю, это будет Блэкуэлл Айленд, – вмешался Хикс.

Обернувшись, он посмотрел на человека, стоявшего сзади, и тот утвердительно кивнул:

– Было решено, что это заведение в большей степени подходит ему с учетом его состояния.

Блэкуэлл Айленд? Тысяча девятьсот обитателей плюс еще пять тысяч осужденных и пациентов из близлежащих пенитенциарных учреждений, богаделен и больниц для больных оспой и неизлечимо больных. Пока Лоуренс, погрузившись в размышления, вспоминал статистику и сравнивал условия этой больницы с условиями «Бедлама», Гриффин завел его руки за спину и защелкнул на них наручники.

Биделл напряг руки, пытаясь освободиться.

– Это возмутительно! – вырвалось у него.

– Очень может быть, – сказал Билл. – Предъявляйте претензии мистеру Джеймсону. Им подписан документ, согласно которому он, будучи вашим опекуном, обязуется не принимать участие в преступной деятельности любого рода.

Лоуренса под руки повели к полицейскому фургону. В двух ярдах от фургона фотограф установил камеру на штативе, а стоявший рядом репортер приготовил блокнот.

Вспышка камеры ослепила Биделла. Его затолкали в фургон и усадили на лавку между двумя полицейскими, в то время как Гриффин задержался, чтобы ответить на вопросы журналиста.

Репортеру по имени Теоболд Беренс было двадцать семь лет, и он горел желанием сделать карьеру в «Нью-Йорк пост» с помощью сенсационных статей.

Поэтому он оказался первым у дома Джеймсона, когда того арестовывали, и потом, когда явились уже за Лоуренсом. Одна публикация или две? Или, может быть, поместить основной и дополнительный материалы на одной полосе?

Задумавшись, он некоторое время жевал кончик карандаша, затем отложил его в сторону и снова принялся стучать кончиками пальцев по железным клавишам пишущей машинки.

* * *

Первая статья Беренса в «Нью-Йорк пост» не ускользнула от внимания членов семейства Рейтер в Лондоне.

Джулиус Рейтер переключился с голубиной почты на телеграф еще двадцать лет назад и стал одним из первых пользователей Трансатлантической линии, созданной в 1890 году. Полученные по ней новости американской прессы распространялись по всем крупным газетам между Лондоном и Берлином.

Одной из них была провинциальная газета, выходившая в Гилдфорде, городе в графстве Суррей. У работавшего в ней молодого репортера имя Финли Джеймсона, связанное с нападениями на проституток, вызвало неприятные ассоциации – хотя ему пришлось потратить большую часть дня на то, чтобы выяснить почему.

Прочитав статью, журналист понял, почему она была опубликована в местной, а не в лондонской прессе, и поспешил на второй этаж к своему редактору, перешагивая через ступеньки.

В то время как по обе стороны Атлантики набирала обороты сенсация, маленький пароход вез Лоуренса на Блэкуэлл Айленд.

Группа зданий из коричневого гранита с крышами в виде башен, высившаяся всего в полумиле от доков Ист-Ривер, больше напоминала крепость, чем больницу. Когда пароход приблизился к острову, его окутывал утренний туман, подобный зловещей, таинственной ауре.

Но для Биделла здесь не было особой тайны. Образы «Бедлама» настолько прочно укоренились в его сознании, словно он видел все это только вчера. Помощник Джеймсона мог живо представить широко разинутый в крике рот и бьющееся в конвульсиях тело, смирительную рубашку и кресло с кожаными ремнями, втиснутый между зубами кусок ткани и фонтан ледяной воды, с помощью которого санитары усмиряют буйных.

И когда эти образы полностью завладели им, он принялся мерно раскачиваться взад и вперед, в такт ритмично работавшему пароходному двигателю.

33

Комиссар Грейлинг швырнул на стол номер «Гилдфорд меркьюри» и ткнул пальцем в заголовок:

– Что, черт возьми, это значит?

Когда ошеломленный Колби прочитал его, Грейлинг бросил на стол номер «Таймс».

– И примерно то же самое, с разными вариациями, почти во всех лондонских газетах! – воскликнул он.

Комиссар назначил Томасу встречу в своем личном офисе. Хотя обычно он встречался с людьми уровня сэра Колби на нейтральной территории – в ресторане или чайном зале отеля, – в данном случае было не до условностей. А кроме того, их никто не должен был слышать.

– Вы что-нибудь знали об этом прежде? – спросил Грейлинг.

Колби пробежал глазами обе статьи. Складывалось впечатление, будто «Таймс» лишь слегка приукрасила то, что было напечатано в «Гилдфорд меркьюри». Ему не требовалось читать эти статьи подробно, он очень хорошо знал, о чем в них идет речь.

– Да, кое-что мне было известно, – ответил он будничным, бесстрастным тоном.

– Так почему же вы ничего не сказали раньше?

– Не было особого смысла. Это не имело отношения к делу.

– Не имело отношения к делу? – Брови комиссара поползли вверх. – Криминальный аналитик в роли главного подозреваемого по самому сенсационному делу века об убийствах проституток и, как выяснилось теперь, обвинявшийся ранее в нападении на проститутку, вина которого была доказана?

– Его вина не была доказана, – возразил Томас. – Ему предъявили обвинение, но потом дело было прекращено за недостаточностью улик.

– Как вам должно быть хорошо известно, дыма без огня не бывает, – Грейлинг поджал губы. – А сейчас мы имеем грандиозный пожар. Неужели вы не понимали, что это может стать достоянием гласности, когда допустили его к расследованию дела Потрошителя?

– Нет. Я не мог предположить, что его могут обвинить в преступлениях, совершенных Потрошителем, – если это то, что вы имеете в виду. – Заявив это, Колби понял, что его ответ прозвучал несколько легкомысленно, и добавил со вздохом, пожимая плечами: – Как я уже сказал, вина Финли не была доказана. Кто мог подумать, что подобное произойдет вновь спустя годы? Кроме того, мало ли молодых студентов-медиков оказываются втянутыми в мелкие скандалы с девушками в клубах или просыпаются по утрам не там, где следует?