Смертельные враги

– Сказанное вами, о поэт, – задумчиво произнес Пардальян, – кажется мне весьма справедливым. Вам следовало бы только добавить, что сами-то вы тоже принадлежите к этому весьма и весьма почтенному обществу чудаков... или чудовищ, предназначенных на съедение стаду диких зверей. Проклятье! Сие общество не столь многочисленно, чтобы вы могли позволить себе уменьшить его хоть на одного человека, имеющего куда больше достоинств, чем кажется ему самому. Что до вас, дон Сезар, то должен сказать вам: я тоже научился не доверять людям и на собственном горьком опыте познал, как мучительно жить, решительно все скрывая в тайниках своей души. Вот почему я прошу вас: говорите, дитя мое, раскройте перед нами свое сердце, и вам станет легче... не считая того, что мы, быть может, сможем прийти вам на помощь. Прежде всего: что вам известно о вашей семье?

– Ничего, сударь... вернее, очень мало. Я знаю только, что мой отец и мать умерли, и все склоняет меня к мысли, что они принадлежали к знатным семействам.

– Если это так, а это вполне возможно, – сказал Сервантес, – то не жалейте слишком о богатстве и знатности. Видите ли, несчастья закаляют характер вроде вашего или вроде характера шевалье. Если бы вы росли в какой-нибудь богатой, могущественной, знатной семье, вы бы, возможно, стали частью того стада диких зверей, о котором мы говорим. И тогда – кто знает? – вы могли бы сделаться заклятым врагом вашей родной семьи из-за титула, владений или драгоценностей и сражаться с ней из-за подобных пустяков. То, что кажется вам несчастьем, в сущности, является, наверное, большим счастьем.

– Возможно, сударь; признаюсь, я и сам не раз говорил себе то, что вы сейчас столь четко изложили. Но это не смягчает ни моих сожалений, ни моей боли.

– Как вы узнали о смерти ваших родителей? – спросил шевалье. – Как они умерли? Вы уверены, что вас не обманули – намеренно или невольно?

Эль Тореро печально покачал головой:

– Эти подробности мне известны от человека, который меня воспитал, и я уверен, что он не солгал мне. Да и зачем бы он стал лгать? Он знал историю моей семьи во всех подробностях, и если он так и не согласился открыть мне что-то, например, имя моих родителей, то дело тут в том, что он часто повторял: «В тот день, когда станет известно о вашем существовании, вы погибнете, но если вы ничего не будете знать о свое семье, вам, быть может, сохранят жизнь. Однако запомните: если возникнет подозрение, что вам известно ваше имя, вы – погибший человек!»

– Как же этот человек, уверявший, что разглашение тайны вашего рождения грозит вам смертельной опасностью, согласился все-таки сообщить вам некоторые подробности, хотя было бы более гуманным вообще оставить вас в неведении?

– Это объясняется тем, – ответил Эль Тореро, – что он полагал первейшим долгом сына отомстить за смерть своих родителей. Вот почему он часто повторял, что вскоре после моего рождения мои отец и мать умерли насильственной смертью, убитые Филиппом, королем Испании... Теперь вы понимаете, почему я сказал вам и подтверждаю это сейчас: король умрет только от моей руки.

– Да, понимаю, – ответил Пардальян, раздумывая, какие доводы он может привести или что сделать, дабы отвлечь молодого человека от убийства, которое казалось ему чудовищным. – Но осторожней! Кто вам подтвердил, что король и вправду виноват? Кто может поручиться, что, уверенный, будто вы мстите за своих близких, вы не совершите преступления, быть может, более чудовищного, чем убийство, приписываемое вами королю?

Минуту дон Сезар смотрел Пардальяну прямо в глаза, словно желая проникнуть в его мысли. Но лицо шевалье было совершенно непроницаемым и никак не отражало его истинные чувства. Не в силах разгадать их, Эль Тореро гневно взмахнул рукой и глухим голосом, дрожащим от сдерживаемого волнения, произнес:

– Мысль о том, что такой человек, как вы, может считать меня способным на столь чудовищный поступок – убийство безвинного – мне невыносима. Поэтому я расскажу вам все, что знаю, и вы сами решите, имею ли я право отомстить за своих близких.

Секунду молодой человек собирался с мыслями, а затем выложил единым духом:

– Мой отец был арестован по приказу короля, брошен в темницу, подвергнут пытке и в конце концов умерщвлен без всякого суда, единственно ради королевского удовольствия, как говаривают у вас во Франции. Моя мать была похищена и заперта в монастыре, где и умерла от яда спустя несколько месяцев... Моим отцу и матери было приблизительно столько же лет, сколько мне сейчас. Сам я еще в колыбели был обязан своею жизнью состраданию некоего слуги, который унес меня и спрятал так надежно, что ему удалось укрыть меня от неумолимой ненависти августейшего палача нашей семьи. У моих родителей было значительное состояние. Из убийцы король сделался вором и похитил богатства, которые должны были перейти ко мне.

Сын дона Карлоса на секунду умолк и провел рукой по влажному лбу. Пардальян и Сервантес удрученно переглянулись, а он продолжал, и голос его делался все более беспощадным и резким:

– Так какое же преступление совершил мой отец? Был ли он явным противником королевской политики? Или зачинщиком беспорядков и мятежей? Или, наконец, каким-нибудь грозным преступником, посягавшим на жизнь короля?.. Ничего подобного... Все случилось из-за женщины, которую обожал мой отец и которая тоже обожала его – из-за моей матери. Король воспылал неистовой страстью к жене своего подданного... Привыкнув видеть, как придворные потворствуют ему в самых низменных его желаниях, король решил, что так будет и на сей раз. Он имел бесстыдство объявить свою волю, полагая, что муж сочтет за честь отдать ему свою жену... Но получилось так, что он столкнулся с сопротивлением, которое не смогли сломить ни просьбы, ни угрозы. И тогда ревность толкнула его на преступление, и сиятельный головорез, коронованный разбойник, приказал арестовать того, кого он считал своим счастливым соперником, приказал, из чувства мести, пытать его и в конце концов умертвить; он думал, что после кончины мужа жена уступит ему... Однако верность жены памяти своего подло убитого мужа опрокинула этот гнусный расчет... Любовь короля превратилась в ярую ненависть. Не в силах преодолеть сопротивление моей матери, он приказал отравить ее. Его чудовищная месть распространилась и на ребенка несчастных жертв, и я тоже был бы убит, если бы, как я вам уже говорил, не был похищен и спрятан преданным слугой.

Дон Сезар замолчал и надолго задумался.

Пардальян, с жалостью глядя на него, размышлял: «Бедняга!.. Но какую же выгоду мог извлечь этот так называемый преданный слуга из сей неправдоподобной истории, которая некоторыми своими деталями так опасно напоминает ужасающую правду?»

Дон Сезар поднял голову; его тонкое, умное лицо было мрачным:

– Вы по-прежнему считаете, что отомстить за смерть моих родителей было бы чудовищным преступлением?

Глава 20 ДОМ У КИПАРИСОВ

Пардальян как раз раздумывал, как бы избежать ответа на столь рискованный вопрос, когда его вывело из затруднительного положения внезапное появление довольно-таки занятного незнакомца. Это был коротышка, на вид лет двенадцати, не более, черный как крот, сухой как виноградная лоза, разбитной, с глазами живыми, но, пожалуй, слишком уж бегающими. Ростом не выше стола, на который он положил свои маленькие кулачки, он, тем не менее, решительно встал перед доном Сезаром в позе, исполненной гордости.

– Ну, Эль Чико (малыш), в чем дело? – тихо спросил Тореро.

– Я насчет Жиральды, – лаконично и несколько двусмысленно ответил человечек.

– С ней что-то случилось? – с тревогой спросил Тореро.

– Похищена!..

– Похищена! – хором повторили трое мужчин.

В то же мгновение они вскочили на ноги; дон Сезар, сраженный этой новостью, столь внезапно обрушившейся на него, удрученно молчал, Пардальян же, отодвинув стол, решительно сказал:

– Не будем терять голову, надо действовать!

Он обратился к Эль Чико, который по-прежнему ожидал в своей исполненной достоинства позе:

– Ты говоришь, малыш, что Жиральду похитили?

– Да, сеньор.

– Когда?

– Часа два назад.

– Где?

– За Пуэрта де лас Атаразанас.

– А ты откуда знаешь?

– Да я сам видел, вот оно как!

– Тогда расскажи, что ты видел.

– Значит так, сеньор: я несколько задержался за городской стеной и торопился, чтобы поспеть домой до закрытия ворот; и вдруг я заметил неподалеку от меня женщину, которая тоже спешила к городу; это была Жиральда.