Смертельный архив

– При мне нет.

– Хорошо. Ладно, сидите здесь, поговорим, как выздоровеешь, – он пошел к двери. – Попробую узнать, что за крыса пыталась со мной покончить… Это что? – Князь поднял с пола ручку. – Твоя?

– Да. В блокнот писать.

– Не теряй, – бросил на диван. – Все, уехал. А, вот еще что… – задержался. – Грязь твою проверили.

– И?..

– Занятный состав. Я попросил уточнить, – Князь потер небритую щеку, – полимер на основе латекса, используется в медицине для создания искусственной кожи, в фильмах…

– Чем тогда занятный?

– Далеко не каждому по карману. Для примера, в русских фильмах его вообще не используют, выбирают материалы попроще.

– Н-да… – теперь Звонарев удивленно тер подбородок. – Что думаешь?

– Ты притащил, тебе и думать! Отдыхай.

Харон закрыл за ним дверь и вернулся в комнату. Молча уселся в кресло и уставился на капитана.

– Почему? – Звонарев недоуменно моргал. – Почему не сказал?

– Не узнал…

– Мы знакомы? – такого поворота капитан не ожидал. – Откуда?!

– Саньку Рощина помнишь? – голос парня – впервые! – едва заметно дрогнул.

– Конечно, друг мой, воевали вместе.

– Брат его, младший.

Капитан сначала фразы не понял, потом дошло: припомнился мелкий смешливый пацан, братишка Сани, все время пытавшийся увязаться за ними. Но ему было… сейчас было бы…

– Димка?

Харон-Димка-Зомби кивнул. Его глаза по-прежнему ничего не выражали.

– Почему сразу не сказал?! – Звонарев дернулся, тут же сморщившись от резкой боли.

– Зачем? Что это меняет?

– Ну, как же…

– Ты однажды спас брату жизнь, он рассказывал… отдаю долг. Теперь квиты.

Харон резко встал и ушел на кухню – тяжело прятать за непроницаемостью боль…

Санька Рощин, которого Звонарев однажды действительно вытащил из-под душманского огня, погиб в одну из следующих командировок – он вместо школы милиции пошел в армейский спецназ. Капитан тогда, на Богожинском кладбище, первый и последний раз плакал, обнимая почерневшую от горя мать друга.

Больше на эту тему они с Димкой-Хароном не разговаривали.

* * *

«Больная» неделя – как прозвал ее тоскующий Звонарев – тянулась бесконечной резиной: с утра вставал, ходил по квартире, разминая мышцы, уставал – ложился… Телевизор и Интернет не развлекали – первому капитан не доверял, второе не любил и не умел пользоваться. Харон почти безвылазно сидел в квартире, но собеседника хуже трудно представить – несколько раз капитан пробовал «развести» его на беседу, но, кроме односложных «да-нет», ничего не добился. За окном жарился, будто на сковороде, город; в квартире же чувствовалась прохлада – трудяга-кондиционер справлялся на славу, однако Звонареву хотелось выйти, погулять, насладиться раскаленным, зато настоящим воздухом.

Невозможно – фото с личного дела перекочевало на экраны страны. «Опасен», «Вооружен», «Причастен» – громкие, страшные слова били кнутом по нервам. Капитан даже думать не хотел о том, что переживает мама… Впрочем, мама не поверит в этот бред, просто немолодая, страшно… Интересно, что думает Света – и думает ли? – может, видя его лицо, переключает канал? Скорее всего нет: многое – целая жизнь! – прошли рядом, одни на двоих горести, одни радости… наверное, переживает. Может быть, приезжала к маме – хоть и не ладили так, как хотелось капитану, но беда объединяет крепче счастья.

Постепенно затихали правоохранители. В результате беспрецедентной охоты удалось поймать тридцать беглых преступников, найти сто угнанных машин и выйти на несколько группировок, до этого неизвестных. Перетряхнули город так, что надолго запомнится…

Неприятные новости принес Князь – к списку преступлений Звонарева добавилась бойня в деревне. Капитан даже не удивился – судьба последнее время озлилась не на шутку: еще хуже то, что свидетелем выступал Юрков, верный друг и бывший коллега. Луганский не знал подробностей, но по шепоткам выяснил – видел его Коля, сумел опознать и не посчитал нужным скрыть этот факт. Значит, на него можно больше не рассчитывать: капитан остался один, в розыске, без шанса «отмыться»…

Хотелось одного: найти тварь, все это затеявшую, посмотреть в глаза – а потом всадить промеж этих глаз девять граммов свинца, и гори оно все… Странным образом менялся характер – честный служака, умелый следователь, капитан больше не походил на прежнего себя – в «лежке» сидел затаившийся, осторожный, озлобленный зверь.

Смерть Ермолаева выбила из колеи – Звонарев понимал это, но ничего поделать не мог: слишком многим обязан человеку, чтобы оставить убийство безнаказанным…

* * *

Ноябрь, 2000 год

Урка продолжал цедить сквозь зубы проклятия, – Звонарев поражался спокойствию командира – сам он давно бы заставил мразь замолчать. Ермолаев, казалось, даже не замечал – деловито осматривал квартиру, смел со стола в мешочек остатки белого порошка… «Мухин все равно не скажет, где коммерсант, – сказал он, – пока не скажет, а уж в допросной заставим «петь».

– А знаешь, что я сделаю, когда выйду? – рецидивист скалился. – Попрошу узнать твой адрес. Позабавлюсь с женой, детишками, а потом оставлю жить с мыслью, что это ты во всем виноват!

Звонарев подлетел к бандиту и начал пинать ногами, Ермолаев потянулся к кобуре – поправил:

– Успокойся, Саня, не пачкай ботинки. Не стоит мразь этого.

Но Звонарев не останавливался. Перед глазами стелился красный туман, удары сердца били набатом в голову…

После он не мог вспомнить, как вытащил пистолет… как Ермолаев бросился к нему и как не успел… лейтенант Звонарев очнулся, когда ПМ дернулся в руке, а комнату заволокло вонючим пороховым газом…

– Что наделал?! – командир выхватил у него оружие. – Зачем?

– Не выдержал… – Звонарев до боли стиснул челюсти. – Не смог; не помогают законы!

Последнее время он чувствовал, что нервы на пределе – сколько бы ни работали, сколько бы пота ни пролили и людей ни потеряли, ублюдки выходили на свободу и принимались за старое. Доходило до абсурда – в течение месяца одного и того же бандита ловили трижды, и трижды он выходил на следующий день, победно скаля зубы. Урка Мухин, пообещавший расправиться с женщиной и детьми, вполне мог исполнить угрозу – о его жестокости в криминальном мире знали.