Смертельный контакт
Шрифт:
Выйдя из помещения лаборатории искусственного интеллекта, Сергей Владимирович, прислонился к звукоизолированной, экранированной стене.
Проклятье…
Ну, разве можно так злоупотреблять доверием?!
А сам-то? Тоже хорош, – использование служебного положения в личных целях… Но ведь я верил ему! – Морошев мысленно едва не сорвался на крик, столь сильны были обида и замешательство. – Он же мой сын, он… Как я мог отказать ему в общении с искусственным разумом, считая что Кирилл полностью понимает степень личной ответственности каждого, кто хотя бы косвенно
Безнадежно махнув рукой в ответ на собственные мысли, он коснулся сенсора мобильного коммуникатора, стилизованного под запонку.
Автоматический набор номера прошел без его участия, и вот из крохотного устройства, имплантированного за ухо, раздался сонный вопрос:
– Пап, ты?
– Разбудил? – Сергей Владимирович все еще находил в себе силы разговаривать спокойно. – Ты разве не на занятиях в академии?
– Слушай, не напрягай… Я взрослый уже. Нет у нас сегодня первой пары.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Так срочно?
– Немедленно, – голос Морошева окончательно утратил отцовские нотки.
– Ну, ладно. Давай поговорим.
– Где встретимся? – сухо осведомился Сергей Владимирович.
– Встретимся? Ну ладно, понял. Давай минут через пятнадцать на перекрестке, там, где подъем к остановке монорельса? Подъедешь?
– Да. Только оттуда без меня ни шагу, договорились?
– Да. До встречи.
Настроение у Морошева падало, как стрелка барометра перед бурей.
Заблокировав вход в лабораторию искусственного интеллекта, он предупредил дневную охрану, что вернется примерно через час, вышел из здания института на обширную парковочную площадку, предварительно подав сигнал с брелка.
"Шевроле-Ронго" цвета спелой вишни бесшумно подкатил к крыльцу института, и остановился подле Морошева, открыв водительскую и пассажирскую двери.
– Привет, Рон, – Морошев сел за руль.
– Доброе утро. Автопилот выключен, – доброжелательно сообщила аудиосистема.
– Да, вижу.
Сергей Владимирович мягко вырулил с парковки, направив машину вдоль корпусов института, к зданиям Академгородка, затем, почувствовав смутную тревогу, повернул направо и прижал машину к обочине.
Мимо спеша к входу в академию, шли двое знакомых парней.
Где я их видел? Приятели Кирилла?
Да, точно, ребята из его группы. Морошев даже вспомнил имя одного из них, и, опустив стекло, окликнул:
– Евгений!
Молодой человек обернулся, при виде Морошева-старшего на его лице промелькнуло выражение досады, замешательства, но все же, сделав товарищу знак рукой: иди, я догоню, он подошел к машине.
– Доброе утро, – тон Сергея Владимировича на этот раз был нейтральным. – Я Кирилла ищу. У вас когда занятия начинаются?
– Да я уже опаздываю на первую пару.
– Вот как? Занятия не отменены?
"Женечка" – так его называли в группе, – нервно переступил с ноги на ногу.
– Да я не знаю, может быть…
– Так, прекрати выкручиваться! – у Морошева внезапно промелькнула нехорошая догадка. – Отвечай, Кирилл вообще на занятия ходит?
– Что я ему нянька что ли? – внезапно огрызнулся Евгений.
– Слушай, не хочешь неприятностей, говори
все как есть. Ваши понятия "дружбы" еще пока что очень условны, поверь.– Да не ходит он на занятия!..
– Как долго?
– Да уже недели две. Я свободен?
– Извини, что задержал.
Сергей Владимирович попытался дружелюбно улыбнуться, но вышло не очень-то естественно.
Подняв стекло, он развернул машину, направив ее к воротам.
На душе вдруг стало мерзко.
Значит, он лгал мне на протяжении многих дней. Улыбался, брал деньги, называл отцом, а сам лгал. Но почему?!
Состояние Морошева можно было понять. Он вырос на сломе двух эпох, прошел через чудовищный и непонятный современным поколениям пресс девяностых годов двадцатого века, когда единственным смыслом бытия в разоренной, доведенной до полной разрухи стране было выживание.
Сейчас, вспоминая то жуткое время, когда он и Настя, еще совсем юные – ему девятнадцать ей семнадцать, – полным ходом влетели во «взрослую жизнь», Сергей Владимирович даже не мог с точностью сказать, сколько раз в день удавалось поесть и чем вообще питались…
Однако, ничто не проходит даром.
Закалка, полученная в девяностые, стала основой для формирования мировоззрения семьи.
В те годы мало кто придавал истинное значение слову "семья", но Сергей и Анастасия, сумев выжить, начав зарабатывать деньги исключительно собственным умом, создали крепкий союз, не смотря на тяжелые жизненные обстоятельства и порой диаметрально-противоположные взгляды на реальность.
Сыну, которого они страстно желали, зачали с обоюдного согласия, была уготована иная судьба. По крайней мере, так казалось им. Все, что сами не получили в детстве, рано оборвавшейся юности, было бережно сохранено и преподнесено Кириллу.
Нет, его не баловали, с ним терпеливо беседовали при совершении неизбежных (для процесса взросления) ошибок, стараясь передать свой жизненный опыт, надеясь, что сын воспримет его и не станет "наступать на те же грабли".
Морошев машинально вел машину, пытаясь обуздать растущее внутри чувство обиды, недоумения, – ведь он всегда внушал сыну главную аксиому: жить честно, не скрывая своих мыслей и поступков, всегда проще, чем блуждать среди тенет лжи.
Не все ладилось в отношениях за последний год. Однако Сергей Владимирович старался сам не напрягаться понапрасну, дать сыну возможность к самоопределению. Конечно, периодически они беседовали, затрагивая, в том числе, и темы ближайшего будущего. Кирилл вел себя вполне адекватно, кивал в ответ на слова отца, соглашался с ним, а сам…
Гадливое, стылое чувство росло в душе. Морошев не выносил лжи. Таким сформировала его жизнь и та работа, которой он посвятил многие годы. Занимаясь вопросами искусственного интеллекта, он все глубже проникался мерой ответственности людей за свои слова и поступки.
Любая ложь, которую он слышал, видел, ощущал рядом с собой, рассматривалась им как вызов.
За мыслями он не заметил, как доехал до развязки автомагистралей, над которой плавно изгибался монорельс четвертого уровня городских транспортных артерий.