Смертельный лабиринт

— Понимаешь, Сережка, когда встречаешься с нормальными людьми — не скрытыми мерзавцами, не хитрыми «царедворцами», начинаешь и сама думать, как они. И я очень этому рада. И за тебя — тоже. Ты у меня умный и честный, вот это главное. А остальное, Сереженька мой, приложится. Ну как арбуз с грядки в Новый год… Ведь оказалось, что даже и такое возможно, правда?

— Ага… — Он задумчиво покивал и тихонько запел в игривом ключе:

А напелась, наплясалась —

На заре ложилась спать…

Да уж как же и металась!

Только-только не ломалась

Наша старая кровать!..

Наша ста-а-арая кровать…

— Ты чего это поешь? — удивилась Марина.

— Да так, вспомнилось… Из Беранже…

— О-бал-деть… — с расстановкой произнесла Марина. — Нет, я точно решила: ничего здесь уже не поделаешь, быть тебе генералом!

— Как скажешь, дорогая, — беспечно отозвался Сергей, даже не улыбнувшись. — Не помнишь, у нас дома наберется на пару маленьких рюмочек? Или по дороге забежать?

— У нас с тобой теперь все есть. Потому что я, кажется, начинаю тебя по-настоящему узнавать… И мне все больше нравится этот процесс.

4

С отъездом Турецкого и Романовой дел прибавилось основательно. Неприступной горой они, конечно, не выглядели, но что-то похожее на то ощущалось. Сергей мог теперь только забрасывать Марину по утрам в Останкино и мчался сам на Большую Дмитровку, где в кабинете Турецкого у них был штаб и куда свозились все вновь добытые материалы, а вечерами снова летел на студию, чтобы забрать Марину и отвезти домой.

Умница Марина сумела составить список людей, посещавших за последние полгода жилье Морозова. Но, сделав одно, ей пришлось окунуться и в дальнейшую помощь расследованию — как бы уже на общественных началах. То есть следовало тактично и настойчиво уговорить перечисленных лиц «откатать» специально прибывшему в Останкино криминалисту свои «пальчики» — без протестов, возмущений, публичных негодований, а главное, без лишнего трепа, присущего всей журналистской и телевизионной братии. Не хватало еще, чтобы по огромному комбинату пронеслись слухи, что у всех требуют снимать отпечатки пальцев! Скандала же не избежать. Однако Марина сумела провести эту операцию достаточно быстро и без шума, за что немедленно удостоилась личной благодарности Грязнова.

Она же помогла Сергею и Виктору Кузьмину завершить работу с архивом Морозова. Правда, других значительных находок уже не сделала. Писем, о которых сообщала Морозову неизвестная пока женщина, в которой все подозревали, естественно, Зою, тоже не нашли. В общем, Марине даже понравилось участвовать в расследовании, хотя все эти дела, которые ей доверяли, были рутинными и, по правде говоря, самыми ненавистными, с точки зрения профессиональных сыщиков. Но Марина этого еще не знала и помогала с удовольствием, сказавшись на работе приболевшей. Она действительно охрипла от пыли еще в первый раз, и Гена Сапов, не зная истинной причины, а предполагая обыкновенное ОРЗ, велел ей вызвать на дом врача и немного отлежаться. Экстраординарных дел пока не предвиделось. РТВ «приходило в себя» после невосполнимой потери. А свои предложения по заменам Марина уже передала в дирекцию.

Сергей дождался наконец прибывшей из Нижнего Новгорода фотографии Зои Сергеевны Воробьевой и, захватив с собой еще несколько женских фотографий, в том числе — уже для полной чистоты эксперимента — вытащенную им из Марининого домашнего письменного стола ее фотографию, отправился на улицу Чичерина.

Правда, прежде чем принять такое решение, в смысле отправиться уже на проведение опознания, он решил все-таки посоветоваться с Грязновым. Шаг-то, что ни говори, мог оказаться рискованным.

Вячеслав Иванович задумался. Потом спросил:

— Зачем тебе это? Есть сомнения?

— Нет, я ничуть не сомневаюсь. Более того, Марина бывала у Морозова, и не раз. А два, три или больше — это к делу не относится. Консьержка ее может узнать. Но в том, что Марина там не была перед Новым годом, я абсолютно уверен.

— А если у твоей консьержки, как это нередко случается у пожилых женщин, некоторое смещение в мозгах? И она все прошлое соотносит со вчерашним днем, что тогда? Опознает? Опознает. И что мы с тобой станем делать? Телеграфировать Сане, что преступница найдена? А Марину брать под арест и начинать допрашивать? Значит, ты ей совсем не веришь, если берешь фотографию с собой. Понимаешь, Сергей Никитович, — вдруг заговорил почти официальным тоном Грязнов, — запретить я тебе не имею права. Больше того, как следователь, ты прав, отрабатывать необходимо все версии. Но чисто по-человечески… ты меня извини. Раз есть у тебя сомнение, как же ты после этого собираешься с ней, прости за прямой вопрос, спать? Или, по-твоему, одно не имеет отношения к другому?

— Вы меня поставили в трудное положение, Вячеслав Иванович, — покраснев, тоже перешел на официальные «рельсы» Климов.

— Это чем же? — насмешливо спросил Грязнов. — Тем ли, что намекнул на твою беспринципность? Так ведь каждый сам принимает свое решение. А может, ты желаешь, чтоб я за тебя его принял? Ведь ты же за этим пришел? Тогда я тебе могу ответить по-простому: пошел ты к черту со своими вопросами. И если не веришь Марине, какого дьявола таскаешь ее за собой и открываешь ей все тайны нашего расследования? Это ведь провокацией называется. А также преступным нарушением тайны следствия — с одной стороны. Или полнейшим разгильдяйством — с другой. Выбирай, что тебе больше подходит. Но и в том, и в другом случае я тебе — не товарищ. Не нравится ответ — звони Сане, я уверен, получишь еще покрепче.

— Нет, но я думал…

— Ах он, оказывается, еще и думает! Нет, Климов, возможно, я ни черта уже не понимаю в людях, но ты недостоин этой женщины.

— Ну могли ж сразу сказать!

— А тебе, значит, только этого и не хватало? Повторяю, поступай как знаешь, но я бы на месте Марины послал тебя на все четыре стороны, а может, и еще подальше.

— Хорошо, я изымаю ее фотографию из числа опознаваемых.

— Ты ей об этом расскажи. Или боишься?

— Я не боюсь, я действительно совершил ошибку. — Климов нахмурился. — Я ведь подумал не о том, что консьержка может, как вы говорите, съехать с рельс. Наоборот, я решил, что если она среди незнакомых увидит две знакомые фотографии, тем крепче будет доказательство причастности к преступлению, когда рука ее покажет именно на Зоино фото. А про другой вариант как-то не подумал, виноват.

— Вот именно, что «как-то»! Эх ты… — Грязнов отмахнулся от него рукой, словно сказал: «Уйди с глаз!» — Сперва думать надо, а не бежать впереди паровоза. А если неймется, так можешь предложить своей консьержке другой набор — тех, кто бывал у Морозова дома вообще. Вот там Марина будет уместна. А нам все равно их «пальчики» придется идентифицировать. И чему вас учили?.. — Грязнов задумался и сказал сокрушенно, постучав себя согнутым пальцем по левой стороне груди: — Впрочем, этому на юрфаке не учат…

Смутное настроение было у Климова, когда он ехал на улицу Чичерина. В самом деле, хотел же как лучше, а вышло черт знает что. И ведь прав Грязнов, не дай бог, случайная осечка, и все — прахом. А о Марине тогда лучше и не думать…

Легостаева дежурила через день, сегодня у нее был как раз выходной. Но жила она в этом же доме, и найти ее труда не составило. Маргарита Николаевна долго не открывала дверь, очевидно разглядывая гостя через глазок. Наконец узнала и открыла дверь.

Все дальнейшее прошло как по маслу. Узнав, что при опознании должны присутствовать понятые, Маргарита Николаевна мигом пробежала по соседям и привела двоих своих знакомых. Климов, представившись им по всей форме, объяснил их роль, после чего выложил на стол перед Легостаевой десяток фотографий, среди которых была вырезанная из листа факса фотография Зои Воробьевой.