Смертеплаватели
Шрифт:
Пришла пора рожать.
…Тогда, в чаще леса, после поединка, не убил её чужак, и с собой не увёл, и не овладел её телом, как добычей… ушёл. Странный, странный рос! Уж и оскорбляла она его, лёжа на земле, покуда рос держал меч приставленным к её горлу; уж и плевалась, и в совершенном отчаянии пыталась сама в себя воткнуть этот меч… Выбор был прост: спасти честь или принять смерть; не удалось ни то, ни другое. Отняв клинок, рос показал на себя и назвал своё имя, прозвучавшее для неё, как Лексе. «Ещё встретимся, чёрная молния» — сказал непонятно, отвернулся и зашагал прочь по тропе, в сторону Данапра. Можно было, конечно, догнать его на коне и ударом сзади разрубить голову до подбородка; наверное, так поступила бы безжалостная Таби, но Аиса не смогла. Властно
Ещё день и ещё два дня скиталась она на рыжем коньке по низинному левобережью, где желтеющие сентябрьские рощи выходили к мелководным протокам и валами вставал опутанный подлеском бурелом. Как велела богиня, — Аиса мучила непривычную к сосредоточению голову, пытаясь в мелочах вообразить всех, кого знала. Вначале шло трудно, потом, должно быть, помогла-таки Матерь: удалось вспомнить даже гнилостный запах изо рта старухи-соседки, и то, как, заходясь, кашлял шорник Дахо, и розовые стеклянные бусы, которыми гордилась подруга — Апи…
Она отвлекалась лишь для того, чтобы поохотиться: и здесь помогали боги. В первое же утро удалось подстрелить гулявшую среди водорослей нутрию. На третий день попалась молодая косуля. Но не было уже сил разводить костёр, готовить мясо; ножом подпоров шкуру, впилась зубам и в сырое, ещё тёплое бедро… Долго лежала под дубом, отдыхая. Потом начались роды.
Женщин сайрима с юности учили рожать, если придётся, даже в поле, помогать себе известными приёмами. Так она и делала, корчась на подстилке из сухих листьев, ножом отсекая пуповины. Первые дети шли тяжело; несмотря на все старания сдержаться и не опозорить себя криком, девушка-боец громко выла сквозь зубы… На миг приходило просветление: она пыталась разглядеть тех, кого произвела на свет. Пусть говорила давеча Матерь, что те, кого взрослыми помнит Аиса, взрослыми и родятся, — но жутко было наблюдать это самой! Не успевал «ребёнок» оказаться на земле, как тут же вставал на ноги и удалялся шагом зрелого человека или семенящей походкой старика. Один раз показалось Аисе, что очередной рождённый, встав, замер и обернулся к ней… длинные волосы были у него, до самых широких, но сутулых плеч… отец! Радко! Не сумела позвать. Накатило, должно быть — от чрезмерных усилий, от бесконечных родовых схваток, горячечное забвение. В бреду казалось, что она уже не одна, что помогает ей видимая силуэтом женщина огромного роста. И выходили из Аисы не только люди, но и мычащие стада, и кибитки со скрипучими колёсами… и даже размалёванные брёвна, росские идолы!
Потом и вовсе утратила память Аиса. А когда очнулась, увидела, что вновь, как после соития с Отцом Войн, земля кругом орошена её кровью, и потёки крови буреют на дубовой коре. Кругом не было никого, ветер гнал рябь по седой траве, — но откуда-то знала Аиса, что всё кончено и боги ею довольны…
Лишь вечером она смогла добраться до реки и лечь в холодную быструю воду. Но это был счастливый миг, несмотря на боль, разрывавшую внутренности. Поскольку из-за тополей и клёнов тянуло дымком костра, слышался недальний шум стоянки сайрима. Стоянки её новорождённых взрослых детей…
V. Виола и Алексей. Остров Джоли-Бой
Все теории стоят одна другой. Есть среди них и
такая, согласно которой каждому будет дано по его
вере.
Они лежат рядом молча, слушая прибой и резкие, однообразные выкрики лесной птахи. Наконец, Алексей медленно садится. Подобрав плоский камешек, тщательно прицеливается — и пускает его плашмя в сторону крабовой заводи. Трюк не удаётся, камень с бульканьем тонет.
Виола. Осторожнее — убьёшь кого-нибудь из них!
Алексей. Ну, уж краба воскресить, думаю, для вас не проблема!..
Виола. Много ты знаешь о наших проблемах… (Смеётся, — но, увидев выражение обиды на лице друга,
быстро целует Алексея в щёку.)Алексей (сразу оттаяв). Знаешь, у меня самого есть одна проблема. Я давно хотел тебя спросить…
Виола. Это по поводу тех твоих… ну, с которыми ты боишься встретиться?
Алексей. Да нет… там я уже как-то внутренне подготовился, что ли. По крайней мере, уговариваю себя, что это так.
Виола. Тогда в чём же дело?
Алексей. В процессе моего воскрешения. В том, что я видел и пережил перед тем, как мне явилась некая богиня в шортах на берегу Матвеевского залива.
Напряжённая пауза. Отвернувшись, Виола чертит что-то на коралловом песке.
Алексей. Давно хотел спросить, но не решался. Вот сегодня как-то… всё располагает. Так как…
Виола. Я полностью в курсе, Алёша. Я знаю о твоих переживаниях… тогда. Это было трудно, может быть, жестоко, но, поверь, что необходимо.
Алексей (разом пружинисто сев и гневно глядя на Виолу). Так это вы что… нарочно меня мучили?! Ничего себе! Бестелесность эта, мигание, рёв этот ужасный… Ваше внушение?
Виола. Буду с тобой откровенна, дорогой. Мы специально никому ничего не внушаем. Только даём каждому возможность реализовать в образах своё представление о жизни за гробом… или об отсутствии таковой. То есть, сам мозг воскрешаемого диктует, как должно выглядеть посмертье. И сам же, при лёгком вмешательстве Сферы, моделирует эту реальность.
Алексей (чуть успокоившись). А, это вроде нашего развлечения — сублиматоров. Виртуальная среда, создаваемая на основе воображения зрителя. Правда, там была ещё подсказка. Хочешь, например, испытать приключения на океанском дне — вот тебе самое подлинное дно, со всеми световыми и прочими эффектами. Хочешь в Антарктиду…
Виола. Да, здесь почти то же самое. Только не подсказка, а, я бы сказала, оформление содержательной части галлюцинаций. Но — с моралью. С тем, чтобы человек сделал определённые выводы…
Как всегда неощутимо, словно переход ко сну, начинается динамика. Устав нанизывать слова, к тому же, неспособные передать и малую часть того, что хочется поведать, — Виола движет рать видений… Теперь Алексей знает, что чувствовали другие воскрешаемые: девица из Константинополя, «красный кхмер», юная сарматка — чем-то взволновавшая его «чёрная молния»; грек-философ и жутковатый лондонский оккультист. Чем проще и искреннее верит человек в то, что описывают священные книги, тем яснее и однозначнее является ему загробье. Пройдя последнее, как промежуточный этап, как некий инструктаж, где божества или предки наставляют к новой жизни, — смертеплаватель легче воспринимает подлинный, ошеломляющий мир. Специальной программы для каждого вправду нет, да и быть не может: по следам усопших идёт сама Сфера, и координаторам Дела до поры неведомо, к кому бежит дорожка элементарных вихрей, к охотнику-кроманьонцу или к профессору из Оксфорда. Просто машина-ищейка получила задание: смягчить каждому возвращаемому шок от прихода в иную действительность, а заодно в форме, наиболее для данного человека авторитетной (скажем, от имени богов или духов), преподать ему азы терпимости и настроить на участие в Общем Деле. Опять же, сырьё для своих мозговых призраков даёт сам смертеплаватель…
Отточенный, но лишённый веры ум Левкия, стихийного атеиста, не явил ему ни элизия, ни тартара; прямо с агоры, где он испустил дух почти сорок столетий назад, киник перенёсся на Землю 3473 года. Доули мучился в странном, давящем хаосе, где сражались, истребляя друг друга, фосфорически белые и смолисто-чёрные исполины в фантасмагории тьмы и света. С его болезненно-сложной и воспалённой верой, — Мастер Ложи безмерно долго метался в неких дымных и знойных мирах, уворачивался от ударов борющихся монстров… Алексей же, увы, полуверующий, да ещё с отягчённой совестью, «заказал» себе долгое страшное чистилище.