Смертники доброй воли

— Наконец опять встретились, — довольно ощерился аурис и одним движением сдёрнул с него очки. — Симпатичные глазки. Давай проверим, смогу я с первого раза, — он отвёл назад в замахе руку с лезвиями, — проткнуть один из них до самого мозга?

— Убери от него свои чёртовы когти, Брутус! — взвизгнула Юки, но аурис не обратил на неё ни малейшего внимания. Он улыбнулся Адамасу:

— Будут последние слова?

— Не сомневайся, — хмыкнул Адамас, именно сейчас полностью избавившийся от страха, и почти прокричал: — Кто восстанет, будет прощён!

В ту же секунду держащий его сормах с силой зажал ему рот, до хруста позвонков запрокидывая голову, но главное было сделано.

— Щенок… — прошипел Брутус, и рука его рванулась к лицу Адамаса. Тот даже не успел зажмуриться и потому сумел увидеть всё, что последовало за этим ударом.

За долю секунды до того, как лезвия должны были проткнуть не такие уж стойкие к подобному импланты, Стиан, всё это время качественно изображавший безвольное тело, бросился Брутусу в ноги, утянув за собой и промедлившего сормаха. Вместо глаза Адамаса «когти» ауриса по касательной прошлись по лицу самого тераса, оставив четыре рваные раны от брови до губы — и, уже падая, оба они оказались под автоматным обстрелом. Брутус взвыл, получив подряд две пули, разнёсших его левое плечо и бок под рёбрами, Стиана ранили в верхнюю часть груди, но это не помешало ему ещё в полёте развернуться и подсечь ноги Адамасу, чтобы и он не стал мишенью. Хорон свалился мешком, не в силах соображать и на одних рефлексах прицельно пиная охранника Стиана, пытавшегося встать.

А ещё через миг сверху на них брызнуло тысячами и тысячами осколков от пробитых кем-то окон, и думать оказалось совершенно некогда.

* * *

Аспитису с самого детства было интересно узнать, как он умрёт. Начитываясь книгами — всеми подряд, без разбора, лишь бы не замечать унылую реальность вокруг, в которой у него не было ни прав, ни перспектив, — он раз за разом принимал на себя смерти персонажей. Тогда он не знал ещё, что, модифицированный одним из штаммов альмеги, его организм при благоприятных обстоятельствах пережил бы и несколько пулевых ранений подряд, и большую потерю крови, и отравление, поэтому представлять было достаточно занимательно.

Второй вопрос, который Аспитис пытался в то время для себя выяснить, это будет ли его смерть справедливой. То, что в мире нет этой самой справедливости, он понял тоже очень рано: откуда бы она, в конце концов, взялась, когда любовь родителей и всевозможные лавры доставались его старшему брату лишь потому, что он старше — а не умнее, благороднее и ещё тысячи различных превосходящих качеств, которые Аспитис искал в нём и всё никак не мог найти. Но, раз уж здесь ему так не повезло, а судьба человека по всем канонам вроде как должна быть уравновешена, может, ему хотя бы достанется умереть так, чтобы претензий не было? Не просто выйдя, например, на улицу и получив кирпичом по голове, который все эти годы лежал на крыше и дожидался именно тебя, чтобы наконец упасть. А, допустим, проиграв могучему сопернику, с которым вы равны, но в какой-то момент он оказался умнее. Ты сделал всё что мог. И потерпел поражение. Всем спасибо, все свободны.

Постепенно желание именно такого окончания жизненного пути стало для Аспитиса его смыслом и личной, никому не понятной одержимостью. Может быть, потому он всегда и совался в самое пекло, что был полностью уверен: раньше, чем он посчитает, что сделал для себя и мира всё, на что был способен, он не умрёт. И даже пример Квазара, одного из лучших друзей, ушедшего слишком рано — хотя и достаточно красиво, как и многие Страховы до него, — ничуть не поколебал Аспитиса в этой уверенности.

Собственно, с честью приняв своё поражение от неведомого лидера «Атра фламмы» — «Чёрное пламя», надо же было придумать название, да ещё и по-латыни, — отказавшись в одно мгновение от всевозможных безумных попыток повернуть ситуацию себе на пользу и выйдя на тот самый балкон, где, очевидно, в голову ему должна была прилететь пуля, Аспитис думал именно о том, справедлива его смерть или нет. Вроде и проиграл вчистую, по всем статьям, шах и мат, как договаривались, а вроде и по-глупому всё получилось. Его ведь предупреждали не лезть в это змеиное гнездо. Что бы стала делать эта «Атра фламма», не заполучив столь благодарного зрителя? Домино и Адамаса можно было выловить и без такого количества шума, а на северных предприятиях свет клином не сошёлся. Перевес — это одно, тайное обладание совсем другое. Шоу однозначно было рассчитано именно на него.

А он просто позволил себя увести. Аспитис сощурился на яркое летнее солнце, так ослепительно отблёскивающее в стёклах стоящего напротив дома, что и не поймёшь, где конкретно там засел снайпер. Да, он поддался. Уже, наверное, не так уж важно кому: «Атра фламме» или собственной гордыне — поддался, подвёл союзников, да и погибнет как дурак. Стоило пятьдесят восемь лет трепыхаться, чтобы в итоге так бездарно сойти со сцены!..

Не давая бессильной злости охватить себя в эти последние минуты, Аспитис ещё раз пробежался взглядом по окружающим домам и едва сдержался, чтобы не посмотреть на часы. Это отдельная пытка, что ли, такая — дожидаться, пока тебя пристрелят? Кажется, он начал рано уважать своего нового врага, раз уж тот даже солдат своих вымуштровать не способен. С другой стороны, кто потом будет знать, сколько тут с ним возились?

На самом деле времени с его выхода на балкон прошло не больше двух минут — именно поэтому Аспитис всё-таки вздрогнул, когда донёсшийся откуда-то сверху шорох тут же оказался рядом с ним, превратившись в высокого и крупного солдата в форме без нашивок и с винтовкой в руках. Свалился он почти бесшумно, в тот угол балкона, где не было дверного стекла, а значит незаметно для собравшихся в конференц-зале, вмиг встал на ноги, и Аспитис наконец сложил черты его лица в знакомую картину.

— Ну здравствуй, Эрих, — негромко поприветствовал он пеланна. — Пули для меня пожалели? Восставший из мёртвых будет забивать живого прикладом?

— Обижаете, Мессия, — хмыкнул в усы Эрих. — Я не способен по природе производить столько шума. Вон, снял вашего снайпера, а вы и не заметили.

Аспитис вежливо вскинул в лёгком удивлении брови, но больше глупых вопросов задать не успел. Наверху грохнули вторые, подпотолочные, окна, он поднял голову — как раз чтобы увидеть, как четверо солдат в заметной аркановской форме на тросах, тянущихся с тринадцатого этажа, скрываются через ими же пробитые дыры в зале, — и тут же на них с Эрихом посыпались мелкие осколки, а внутри поднялся шум.

— Они на вашей стороне, — улыбнулся пеланн. — Судя по тому, что я видел сверху, воевать всем внутри недолго. Желаете подождать здесь или вместе со мной пойдёте помогать?

— Раз ты не принёс с собой кофе, придётся идти помогать, — усмехнулся Аспитис и, развернувшись, распахнул балконные двери.

Обстановка в зале была на загляденье. Одни солдаты смешались с другими — сразу и не разберёшь, кто кого пытается убить. Аркановцы, пришедшие сверху, отличались от находившихся в зале засланцев «Атра фламмы» разве что имевшимися на форме нашивками и находились здесь в количестве восьми человек — слабая помощь, если бы вдруг не оказалось, что как минимум треть ранее вскинувших браслеты с чёрным символом также сражаются против своих. В итоге противников было почти поровну, и стрелять всем оказалось совершенно бесполезно. Примерно полутора взглядами оценив расстановку сил среди солдат и решив не вмешиваться, Аспитис пригляделся к творящемуся у сцены. Над всё так же неподвижными телами Цезаря и Энгельберта сражались двое молодых парней: один, ярко-жёлто-волосый терас, в таких же штанах без опознавательных знаков, как Эрих, и футболке без форменной куртки — правая рука у него была в согнутом состоянии плотно примотана к телу; и второй ранее показавшийся Аспитису смутно знакомым той же комплекции и роста эрбис. Увидев их друг рядом с другом, Мессия сразу понял почти всё и кивнул на них смиренно ожидавшему указаний Эриху:

— Помоги Десмонду. Я разберусь с его соседями.

— Слушаюсь, командир, — отдал честь пеланн и в несколько прыжков оказался возле Десмонда. Почти вровень с ним двинувшийся Аспитис оббежал ряды с другой стороны, чтобы вклиниться в захватывающие разборки Токкина и Юки, которые те устроили как раз возле Домино и Крайта. Вера Мэтво, кстати, в зале не было — значит, всё-таки его стимуляторы не дали ему долго спать и он почему-то решил дезертировать. Интересно, а куда-то подевавшихся Адамаса, Стиана и Роара он не с собой ли прихватил?

Очутившись в шаге от Юки, восседающей на сваленном на пол Токкине и с удивительной для такой хрупкой девчонки силой душащей его, Аспитис услышал её яростное шипение:

— Ты трижды предатель, Токкин! На что ты надеешься? Думаешь, раз спас Кирсте от меня, тебя пощадят за остальные преступления?!

Хаен уже почти не хрипел и далеко закатил глаза, так что Аспитис не стал мудрить и отключил Юки в одно движение — хорошо рассчитанным ударом по затылку. Потом оторвал её от немедленно начавшего кашлять Токкина и вскинул голову. Десмонд, заслонённый Эрихом, осел на пол возле отца, пеланн же хмуро смотрел в сторону Доминика, скрывающегося за вторыми дверьми, находящимися недалеко от сцены и ранее вроде бывшими закрытыми. Бросаться в какую-то другую драку пеланн явно не собирался — но выступавшие на стороне МД и ГШР аркановцы и бывшие фламмовцы и так справлялись неплохо. Оценивая ощутимо поредевшие в количестве стычки, Аспитис наконец углядел и Адамаса со товарищи: тот, вместе с Роаром, живее всех живых — а на него-то почему газ не подействовал? — и окровавленным Стианом, засел под одним из фуршетных столов — мудрое решение.