Смертники Восточного фронта. За неправое дело

— Мы слышали, как русские сегодня днем обстреляли нас, — произнес один из них. — Сталинские органы. Прекрасный концерт для всех, кто был в городе.

Кордтс кивнул, а говоривший добавил:

— Нет смысла кого-то посылать туда. Через час-другой там не осталось ничего, что можно было бы взять.

— Может, и так, — согласился Кордтс. — Но что поделаешь. Лично я взял столько, сколько мог унести;с собой, хлеба и сигарет.

Военные полицейские закурили вместе с Кордтсом. Он пристально наблюдал за ними, они в свою очередь тоже не сводили с него глаз. Он ощущал, как в груди у него нарастает жар. Он сделал глубокий вдох и перевел взгляд на небо.

— Ты уверен, что не хочешь оставить все это себе, чтобы потом отсидеться в какой-нибудь укромной норе? — спросил один из них.

Кордтса эти слова задели до глубины души, в сердцах он даже выбросил, не докурив, сигарету, хотя тотчас поискал глазами, куда та упала. Весь день он был довольно расточителен в том, что касалось курева, и только теперь осознал свою оплошность. Увы, в темноте он так ничего и не увидел.

— Эй, ты меня слышал? Живо отвечай.

— Заткни свой поганый рот.

Теперь он был жутко зол на себя и пытался нащупать в кармане целую сигарету. Бесполезно. Он посмотрел не четыре сигареты, зажатые в четырех ртах напротив него.

— Послушай, ты, я шел весь день и всю ночь. По пути мне попалась как минимум тысяча укромных, как ты выразился, нор. Или тебе больше нечем заняться?

— Нет, это лучше ты послушай.

Вид у говорившего не предвещал ничего хорошего. Впрочем, остальные трое были не лучше.

— Я сказал, что верю тебе, но если тебе так хочется, нам ничего не стоит взять тебя за одно место. У нас приказ от фон Засса. Город кишит дезертирами. Неожиданно оказалось, что в городе есть где спрятаться. Масса пустых зданий и комнат для разных трусливых засранцев. И у нас приказ расстреливать их на месте.

— Стреляйте, если хотите. А потом можете поделить между собой все, что найдете в моих карманах.

Все разом замолчали, лишь потрескивание пламени нарушало тишину.

Кордтсу показалось, что преимущество на его стороне.

— Тогда где же все эти засранцы? — спросил он. — Лично я почему-то ни одного не встретил. Или вы уже их всех перестреляли?

Его уверенность в себе испарилась вместе с последней фразой. Кстати, сами слова сорвались с его губ непроизвольно, прежде чем он успел прикусить язык. Он задержал дыхание и прищурился.

— Не лучше ли тебе идти дальше своей дорогой? А что касается твоего вопроса, то никого мы не перестреляли, потому что никого не видели. Ни одной живой души. Но завтра уж точно начнем поиски.

Кордтс не знал, что сказать в ответ. Нужных слов не нашлось. Он не мог заставить себя повернуться к ним спиной и шагнуть в темноту. Ладно, ничего страшного, поговорили, попетушились, и все. И все равно ему было страшно.

— Ну, все, ухожу, — произнес он наконец.

— Счастливо добраться, — ответили ему.

И он пошел, настолько растерянный, что был совсем не уверен, идет ли он к выходу из города или же, наоборот, назад, в центральную его часть. Какое-то время он ходил туда-сюда, не зная, в каком направлении ему окончательно двинуться. Мысленно он пытался уверить себя, что будет только справедливо, — или, по крайней мере, ему тотчас станет легче, — если он вернется и перестреляет этих подонков. Там же, у костра. Зачем тратить время на офицеров, если есть эти четверо? Никто ничего никогда не узнает. Искушение было столь велико, что причиняло ему физические страдания. Он согнулся в поясе и топал ногами, чтобы согреться. Лишь наконец осознав, что понятия не имеет, где теперь их искать, он немного пришел в себя.

От отчаяния Кордтс издал негромкий рык. Он шагал весь день и всю ночь, он прошагал столько, что сумел почти избавиться от распиравшего его изнутри давления. Или же просто сумел позабыть о нем, пусть даже временно. И вот надо же было нарваться на этих мерзавцев. Он проклинал их за то, кто они такие. Однако куда сильнее он проклинал себя за свое собственное невезение, из-за которого это чувство вновь вернулось к нему. Пропади все пропадом!

Ему потребовалось несколько часов на то, чтобы найти дорогу назад к «Гамбургу», и к этому моменту ночная встреча почти забылась, превратилась в очередной малоприятный инцидент, этакий крошечный кусочек огромной, грозившей развалиться мозаики.

Сколько у них общего с их русскими собратьями! И у него самого, и трех миллионов таких, как он. Ружейные дула были нацелены им в лицо, ружейные дула были нацелены им в спины. Так было всегда.

Хазенклевер сказал ему, что либо он, либо Фрайтаг должен был остаться и сторожить припасы до тех пор, пока другие не пришли, чтобы забрать их.

— Да, ты прав, старик. Теперь, как я понимаю, уже поздно.

И он со злостью начал вываливать из карманов все, что смог забрать с собой, а потом просто стащил с себя шинель и бросил ее на пол со всем содержимым.

— Ты прав, поздно, — ответил Хазенклевер. — Из чего следует, что теперь нам всем предстоит голодать.

Но ты, видимо, задержался там, чтобы набить себе брюхо.

— Задержался, а ты как думал? — бросил ему Кордтс. — И Фрайтаг тоже задержался. И Хейснер. И ты на моем бы месте.

— Верно. Но потом я бы остался, чтобы охранять еду ценой собственной жизни, чтобы остальные тоже могли утолить голод.

— Резонно, — ответил Кордтс. — Будь ты там, ты бы так и поступил.

Он искренне презирал себя за свою недогадливость. Так что в голосе его звучал не только вызов.

Хазенклевер устал. Несколько часов назад он уже отчитал Фрайтага, когда тот наконец вернулся в «Гамбург». Правда, он отправил нескольких солдат назад, но те так пока и не вернулись. Кто знает, возможно, в темноте они так и не нашли дороги до нужного места. И вот теперь он смотрел куда-то мимо Кордтса. Кордтс приподнял рукав шинели и отстегнул бронзовый знак.

— На, возьми его, — сказал он.

Хазенклевер растерянно заморгал. Машинально он протянул руку, но тотчас ее отдернул.

— Не смей мне его давать!

— Как хочешь, — ответил Кордтс. Он сжал знак в кулаке и пошел прочь.

Потом он столкнулся со Шрадером. Этот хотел знать, как там Крабель, но Кордтс лишь удивленно разинул рот. Кишки в его животе заворочались с огромной скоростью, как, впрочем, и извилины в мозгу, и вскоре он придумал правдоподобную ложь. Однако вместо этого он выдал нелицеприятную правду, а именно, что ему даже не пришло в голову проведать в госпитале Крабеля. Кордтс решил, что он самый настоящий самовлюбленный мерзавец, однако вместо того, чтобы устыдиться своего эгоизма, он почему-то жутко разозлился на Шрадера. Шрадер же с омерзением посмотрел на него и, не проронив ни слова, зашагал прочь.