Смешная девчонка

О, с этим она могла бы поспорить, здесь она могла бы схватить его за галстук – да-да, он был при галстуке, – раскачать ему голову и пару раз стукнуть лбом о стол. Многого ли они заслужили? Уж конечно больше, чем получили, это даже она поняла, хотя и не сразу. Но они должны что ни день на коленях благодарить Господа за все, что им было дано в обмен на совсем немногое. По молодости Софи была хороша собой, умела смешить, а позже, в зрелые годы, научилась и убеждать – по крайней мере, убеждать своих работодателей, – что она, женщина зрелых лет, понесла тяжелую утрату или возглавила таксопарк вместо оказавшегося за решеткой мужа. Эти способности были, по ее мнению, скромными. Однако же с их помощью она при необходимости могла бы содержать семью, купить дом, и не один, устроить детей в частные школы. Ее не обошли награды и глянцевые журналы, ее не обошла любовь. А позже, или почти одновременно, ей перепали деньги, чтобы создать книгу о своей жизни, о той жизни, которая и так уже была волшебной, расхваленной на все лады, не по заслугам усыпанной розами. И книга эта, «Барбара (и я)», разошлась мгновенно, принеся еще больше денег. А ведь она даже руку к ней не приложила! Текст написала за нее подруга – Диана! Софи хотела все это выложить Клайву, без обиняков, с презрением, но ведь ему не заказывали книг, не присуждали наград и, насколько она знала, не предлагали домашних фотосессий для женских журналов. Что-то его подтачивает, думала она; как видно, несоответствие собственным расчетам. Вся штука в том, что задачки он решал кое-как, но если никто до сих пор не указал ему на ошибки, то она и подавно промолчит.

– Ну ничего, – сказал он. – Хорошо, что есть возможность снова войти в привычную колею.

– Какая возможность?

Видимо, она что-то прослушала.

– Да этот спектакль.

– Ох, Клайв. Нашего спектакля никто не заметит.

Глядя на нее в упор, он явно пытался сообразить, не затеяла ли она какой-нибудь жестокий розыгрыш.

– Тогда почему этот Макс так суетится?

– Он планирует вытянуть немного денег из старичков в Истборне и поделиться с нами.

– И все?

– Думаю, да.

– Значит, тебе эти деньги нужны?

– Нет. А тебе?

– Да и я, наверное, без них обойдусь. А тогда зачем ты согласилась?

– Люблю работать. А работать со старыми знакомыми люблю вдвойне.

– Понимаю, – сказал Клайв. – А вот я в Штатах никого не люблю.

– Из двухсот миллионов?

– То есть никого из тех, кто изъявляет желание со мной работать.

– Ага.

Ей невольно подумалось: это все равно как расписывать, до какой степени ты не любишь съестное, не предупредив, что речь идет о надкушенном бутерброде, который завалялся в холодильнике.

– Знаешь, я хочу вернуться домой.

– А кто тебе мешает?

– Лос-Анджелес – поразительный город. Дело в том, что там…

– Ты ведь не собираешься мне расписывать, какая там погода? И какая планировка – без центра?

– Я думал, тебе интересно, – с легкой обидой сказал он.

– Один раз интересно было послушать, когда приятель вернулся из Калифорнии году в шестьдесят восьмом. А потом стало неинтересно.

– Как хочешь.

– Но у тебя наверняка есть особая причина для возвращения. Никто по доброй воле не уезжает из города, где с утра до вечера светит солнце. Все собираются, но как доходит до дела, так их нет.

– И почему же я, по-твоему, хочу вернуться?

– Понятия не имею. Керри действительно тебя бросила?

– Не знаю.

– Есть простой способ узнать: она живет у тебя в доме?

– Нет.

– Ну вот.

– Да она и раньше часто бывала в разъездах – то по делу, то без дела.

– А перед исчезновением она собиралась в командировку? Ты звонил ее агенту?

– Звонил. Он говорит, никакой командировки не было. Вообще разговор вышел неловкий.

– Тогда, видимо, надо исходить из того, что она тебя бросила.

– Вот и я стал склоняться к такому же выводу. Короче. Мне неохота в старости прозябать там без работы и без друзей.

– Ну, прозябай здесь.

Он посмотрел на нее с обидой, и она состроила гримасу, показывая, что шутит. В прежние времена он бы посмеялся; Софи точно не знала, что притупило его реакцию – возраст или Голливуд. Она винила Голливуд.

– А у тебя друзей достаточно? – спросил он. – Не подумай, что я пресмыкаюсь. Но должен сказать, что ты займешь центральное место… в здании новой жизни.

– Я буду опорной конструкцией, – сказала Софи.

– Это предложение или разъяснение?

– Это разъяснение.

– Вот, значит, как.

– Посмотрим еще, как мы с тобой сработаемся на репетициях, – сказала Софи. – Если все пойдет хорошо, я с легкостью преобразую разъяснение в твердое предложение.

– Пытаюсь припомнить какой-нибудь подходящий к случаю малоприличный анекдот.

– В связи со словом «твердый»?

– Вроде того.

– Если не припоминаешь, пойди лучше по пути разъяснения.

– Что-нибудь про масло: «уже намазывается».

– Хотя бы.

– Таких анекдотов была туча, особенно в эпоху «Последнего танго в Париже», помнишь?

– Да, верно. Золотой век неприличных анекдотов про масло {98} , – сказала Софи.

– Вот-вот.

Как нелепо, что уже подкралась старость, подумала Софи. Нелепо и несправедливо. У старичья все воспоминания – черно-белые: войны, мюзик-холлы, мерзкие болезни, сумерки. А у нее все воспоминания – цветные, будь то оглушительная музыка и дискотеки, «Биба» и «Хабитат», Марлон Брандо и масло. В день первого свидания она повела Денниса на мюзикл со стриптизом; в браке они прожили более сорока лет, а потом он умер – даже не сказать, что от старости, а от болезни, которая выбирает главным образом стариков. Подняв бокал, Софи залпом выпила минералку с привкусом шампанского.

98

…в эпоху «Последнего танго в Париже»… Золотой век неприличных анекдотов про масло… – «Последнее танго в Париже» (1972) – философско-эротический фильм Бернардо Бертолуччи, в главных ролях Марлон Брандо и Мария Шнайдер. Самым знаменитым эпизодом фильма стала крайне откровенная «сцена с маслом», в которой герой использует сливочное масло в качестве лубриканта.

– Бокал шампанского, будьте добры!

Она решила надраться – просто чтобы проверить, так ли это противно, как ей помнилось.

26

Тони с Биллом сочинили сценарий за три недели. Он был рассчитан на девяносто минут, что равносильно трем сериям. Макс предупреждал, что пожилые зрители не захотят часами просиживать в зале, а сценаристам это было только на руку: они и сами не хотели месяцами просиживать в польской кофейне. Макс дал им наводку на два сюжетных стержня: две свадьбы. Барбара и Джим, оба овдовевшие, встречаются на свадьбе сына, и – слово за слово – из их болтовни рождается какая-то искорка; во втором акте они сами готовятся повторно связать себя узами брака.

– Чтобы оба разом овдовели – такого не бывает, ты согласен? – сказал Тони на второй день, когда они с Биллом обсудили все на свете и уже ни под каким видом не могли оттягивать начало работы. – Ну кто в наше время умирает? До восьмидесяти лет – никто.

У этого наблюдения была определенная подоплека, но Тони не хотел ее озвучивать. Истина, однако, заключалась в том, что Билл, невзирая на многолетнее пьянство, беспорядочные половые связи и злоупотребление наркотиками, дотянул до весьма преклонного возраста; это доказывало, что люди стали куда выносливей, чем прежде. («Злоупотребление? – презрительно повторял Билл пару десятилетий назад в ответ на беспокойство Тони. – По-твоему, я злоупотребляю? Да я использую по назначению».)

– Деннис-то умер, – заметил Билл. – Он до восьмидесяти не дожил.

– Ему просто не повезло, – сказал Тони.

Денниса убила инфекция, которую занесли ему в больнице после несложной операции на бедре.

– Тогда как: один развелся, второй овдовел?

– Давай-давай, – сказал Тони, как будто ему предложили второй пирожок.

– На кого что навесим?

– Нельзя заставлять Софи играть вдову. Она ведь и в самом деле овдовела.

– Почему это нельзя заставлять актрису играть то, в чем она хоть что-то смыслит?