Сметенные ураганом

«Аура! – шипела Света про себя. – Нашла чем гордиться! Пока тебя только токсикоз мучает, а скоро живот на глаза полезет, спина станет разламываться, на лице появятся пигментные пятна. Ты и так-то красавицей никогда не была, а теперь и вовсе уродиной станешь… То-то Мишенька на тебя такую полюбуется! А меня он увидит красавицей. Шереметьев подарил мне сумку, туфли и платье – французская модель, между прочим. И пусть Миша будет твоим мужем, а любить и хотеть – или как там, вожделеть? – он станет меня, а не тебя».

Сто раз повторенные, эти злорадные мысли помогли ей уверить себя, что именно так все и будет.

Всю осень и начало зимы Света провела весело. Иногда вспоминала про учебу и гадала, как станет сдавать экзамены, но привычно отмахивалась от неприятного.

Шереметьев, с которым они встречались довольно часто, предрекал, что ее выгонят из института с треском.

– Ой, испугали! – смеялась она в ответ. – В другой поступлю или работать пойду.

– Как вариант – можно выйти замуж и сидеть на шее у мужа.

– Я замуж пока не собираюсь, – беззаботно пожимала плечами Света.

Они с Юрием продолжали ходить в театры и рестораны. Когда он сделал ей первый подарок, туфли с сумочкой, Света обрадовалась. Когда подарил французское платье – подумала, что все-таки влюблен. Затем он начал регулярно дарить наряды, и она забеспокоилась. Про одну-две вещи еще можно сказать, что купила на Галерке в Гостином Дворе. А как объяснить возникновение целой шеренги платьев в шкафу?

– Юра, не надо делать мне столько подарков, мне неудобно их принимать, – сказала она однажды.

– Вам – неудобно? – удивился он. – Отчего? Неужели вы, как девица из девятнадцатого века, считаете, что подарки прилично получать только от жениха?

– Нет, но…

– То есть – дело не в вас. Вы боитесь, что другие посчитают это неприличным. Какая же вы лицемерка! Вам не надоедает думать одно, а говорить другое? Почему бы не вести себя свободно и естественно? Взять и честно признаться, что подарки вам делает поклонник.

– А вы мой поклонник? – с притворным изумлением округлила глаза Света.

– Ну, можно и так это назвать, – с ухмылкой кивнул он. – И если раньше, когда вы мечтали соединиться с предметом своей тайной страсти, я считал, что не вправе соблазнять вас, то теперь, когда вы, конечно же, поняли всю тщетность своих надежд, – почему бы мне этим не заняться?

– То есть вы меня соблазняете?

– Естественно, а то с чего бы мне так тратиться? – рассмеялся Шереметьев.

– И не надейтесь! – с победной улыбкой заявила Света.

– Вы разбили мне сердце! – трагическим тоном воскликнул он и нарочито нахмурил брови: – Все, больше ничего от меня не получите!

Но, несмотря на шутливую угрозу, он продолжал одаривать ее.

Вскоре произошло неизбежное: то, что Света встречается с Шереметьевым, перестало быть секретом.

– Светочка, – робко заговорила тетя Поля после Светиного возвращения из театра, – мне только что Галочка звонила, ей показалось, она видела тебя с Юрой…

«Вот мымра старая! – мысленно выругалась Света. – Углядела-таки!»

В этот вечер они смотрели «Лебединое озеро». Завидев в коридоре Мариинки теткину подругу, Света потянула Юру к буфету, надеясь скрыться, но, похоже, номер не удался. Высокая фигура Шереметьева бросается в глаза в любой толпе.

Немного поколебавшись, не разыграть ли недоумение, попытаться убедить тетю Полю, что Адамовна обозналась, – Света отмела эту мысль и решила перейти в наступление:

– А почему я не могу пойти в театр со знакомым? Театр – общественное место, и в этом нет ничего дурного! И какое дело вашей сплетнице-подруге, с кем и куда я хожу? Мне вот абсолютно безразлично, кто, где и с кем – так почему меня не могут оставить в покое?

– Что ж такого – увидела, ну и сказала… – растерянно пробормотала Полина Григорьевна. – Вы что, давно с Юрой встречаетесь? Мне Валюта из двадцать третьей квартиры еще месяц назад говорила, будто видела, как ты в иномарку садилась на углу…

– О-о! Еще одна! Да что ж всем моя личная жизнь покоя не дает? – воскликнула Света, краснея от возмущения.

– Светочка, ну почему ты нам не сказала, зачем скрывала? Неужели думала, что мы станем осуждать тебя? Мы прекрасно знаем, ты любила Славика и помнишь его. Но жизнь есть жизнь… Юра нам не чужой, он хороший человек, и, если ты соединишь с ним судьбу, мы будем только рады.

– Соединить судьбу? Что вы там насочиняли, тетя Поля? Не собираюсь я соединять с ним судьбу! Мы просто встречаемся, в театры ходим…

– Но ведь… – тетя Поля красноречиво взглянула на кожаную куртку на меху, на финские брюки из джерси, – это все он тебе подарил?

– Подарил, ну и что?

– Света…

– Если вы подозреваете, что я каким-то образом расплачивалась за эти подарки, – разъяренно выкрикнула она, – так нет! Между нами вообще ничего не было. Ваш Юрочка мне нисколько не нравится, а хожу я с ним оттого, что со скуки здесь помираю!

На крики из комнаты выглянула Маня. Она только недавно вышла из больницы, где пролежала две недели с угрозой выкидыша. Улыбнувшись серыми губами, Маня обхватила за плечи расстроенную подозрениями подругу.

– Светик, успокойся. Мы ничего плохого не думаем, мы же знаем тебя… И ты права, если скучно – надо развлекаться. Ты любишь повеселиться, вот и веселись. И скажи Юре – не надо больше скрываться.

Глава 5

Светлана навсегда запомнила 18 декабря 1988 года, день, с которого перевернулась вся ее жизнь.

Этим вечером она собиралась с Шереметьевым в ресторан. Выбрав из шести подаренных им платьев бежевое трикотажное, с заниженной талией и узкой короткой юбкой, Света занималась прической. Ей хотелось выглядеть ослепительно – Юра обещал повести ее в «Прибалтийскую». В этом новом шикарном отеле она еще не была – а там ведь сплошь интуристы.

Стукнула входная дверь. Света невольно прислушалась.

Маня явилась? Вечно она по библиотекам сидит, домой не торопится. Света на ее месте вообще бы учебу бросила. К чему себя гробить? Впрочем, пусть рискует ребенком, если ей нравится. Она поймала себя на мысли, что была бы счастлива, случись у Манюни выкидыш. Тогда…

– Мань, это ты? – крикнула она в сторону коридора.

Тишина.

– Мань? – Света отложила расческу и выглянула из своей комнаты.

Маня сидела на тумбочке, серая как алюминий, и беззвучно плакала, некрасиво скривив рот.