Смеющийся хрусталь небосвода
Шрифт:
– Как думаете, проще ли жить, зная дату смерти или наоборот?
– А вот это уже вопрос к вам, – немного удивленно отозвалась Ирина, но улыбка бархатной бабочкой (профессионализм) слетела с ее губ. – Дата вашей смерти уже известна и, – тут она постучала указательным пальчиком по голубой папке, лежащей на столе, – документально зафиксирована.
Когда Иван Феликсович вышел из величественного здания на набережную, наступил полдень. Несмотря на конец апреля, было пронзительно холодно. Отовсюду дуло. Беспощадные промозглые ветры, по-зимнему, вынимали душу из ежащихся на ходу прохожих. Радовало только пробившееся сквозь плотную штору облаков приветливое солнце, но оно еще не согрело Невский проспект, по-стариковски погруженный в полуденную дремоту, отдающую плесневелым лесным мхом.
До метро было около десяти минут пешком.
В последний раз подобные приступы мучили его после события, что заставило сегодня явиться в офис компании «Млечный путь». Именно тогда, год назад, Иван Феликсович перестал жить.
Глава 2
Дверь распахнулась, едва он нажал кнопку звонка, и он почти уткнулся в лицо незнакомой девушки. На вид ей было лет шестнадцать, худенькая и невысокая. Серое, с голубым пояском, домашнее платье, в тон глазам с подкрашенными ресницами, подчеркивало чрезвычайно тонкий переход в талии. Почти идеальное, белое, словно из мрамора, овальное лицо нельзя было назвать красивым, но внимательный взгляд и полуоткрытые в приветливой улыбке пухлые губы наверняка заинтересовали бы любого представителя мужского пола. Ее курчавые светло-каштановые волны густых волос струились по спине, устремляясь к выпуклой сопке бедер.
– Ты кто? – Иван Феликсович несколько растерялся, подумав на секунду, что он ошибся адресом.
– Звучит грубовато, – девушка гостеприимно отворила дверь, приглашая жестом гостя пройти. – Я – Соня, и мы вас ждем.
Голос девушки показался Ивану Феликсовичу слишком детским, даже застенчивым. Он, все еще с недоумением глядя на милое, но незнакомое создание, просочился в квартиру, где его заждались.
– Ну, наконец-то, – обрадованно гаркнул надтреснувшим голосом встретивший его на пороге невысокого роста зрелый, но молодо выглядевший мужчина. Очень крепко сбитый и широкий в плечах с наголо выбритой, в форме кабачка, головой он был похож на преступника. Таких людей инстинктивно избегаешь на улице. И только озорные карие глаза, что излучали неподдельную радость, смывали налет отторжения и тревоги.
– Гриша! – Иван Феликсович и бритоголовый обнялись. – Дружище, рад тебя видеть! Извини за опоздание. Ненавижу рабочий вечер пятницы: клиенты вываливают свои проблемы и спокойно уезжают на выходные куда-нибудь на природу, а ты в субботу и воскресенье выкинуть из головы их дела не можешь.
– Ладно, не бубни, и где Вера? – спросил Григорий, провожая друга в комнаты, и уже оттуда крикнул. – Соня, закрой, наконец, дверь, в пещере что ли родилась?
– Армейский юмор тебя не покидает, – хмыкнул Иван Феликсович, входя в просторную гостиную. – Вера приедет позже, отсыпается после ночной смены.
Под голубым абажуром, медовый свет которого мягко падал на круглый, цвета светлого дерева стол, сидели две женщины и внимали что-то вещавшему вполголоса, почти вкрадчиво, небритому мужчине. Стол был щедро и по-праздничному уставлен яствами и бутылками с желтовато-прозрачной и черно-красной жидкостями. Когда Иван Феликсович вошел, все как по команде повернули к нему головы, а он громко их поприветствовал. Одна из женщин, на вид лет двадцати шести с длинными каштановыми волосами, просто кивнула, мужчина, по лицу которого пробежала черная тень, хотел что-то сказать, но тоже лишь чуть склонил на секунду голову в поклоне. И только миниатюрная блондинка, хозяйка дома, радостно вскочила, чтобы обняться с Иваном Феликсовичем.
– Оля, ты, как всегда, неотразима, – улыбнулся Иван Феликсович, черными иголочками отросшей за день щетины впиваясь в мягкую плоть молочно-бледной щеки жены Григория. – Как ты терпишь этого лысого зануду? – он кивнул на ее мужа, который уже нес из кухни высокий пивной бокал для друга.
Ольга Лисина была на сантиметр ниже
своего невысокого мужа и младше на год, ровесница Веры. Светлые, цвета соломы, волосы мягко растекались по плечам, правильный овал лица, тонкий, немного вздернутый нос, немного раскосые и от этого кажущиеся озорными глаза и пухлые губы – все это выдавало в ней неунывающего, позитивного человека. Союз двух непохожих людей, как это часто бывает, уравновешивал их: если Григорий часто ожидал подвоха от жизни, работы, людей, из-за чего редко мог расслабиться, то с виду легкомысленная Ольга почему-то всегда находила нужные ободряющие слова в любой ситуации. Иван Феликсович с женой были частыми гостями в доме друзей, особенно сейчас, когда живот Ольги принял вполне определенную округлость.– Когда это я стал занудой? – Григорий безуспешно попытался нахмуриться, наливая пенный напиток другу: Иван Феликсович был единственным из всей компании, который не понимал и не пил вино, поэтому ему специально покупалось пиво.
– Когда понял, что через полгода перестанешь спать по ночам и забросишь красавицу-жену с друзьями, – Ольга радостно хихикнула, а Иван Феликсович обратился к двум другим гостям, которые что-то тихо обсуждали.
– Элеонора, – он отвесил шутливый поклон в адрес потягивающей прозрачную жидкость из винного бокала девушки, – надеюсь, твой муж не обманет наших ожиданий, и мы услышим очередную черную историю с привкусом свежей крови?
– Сергей как раз уже приготовил тебе непрожаренный стейк, чтоб ты ночью плохо спал, – она громко засмеялась и погладила по плечу сидевшего рядом насупившегося супруга, неприязненно поглядывавшего на Ивана Феликсовича.
– Привет еще раз, – буркнул Сергей, вяло вкладывая влажное щупальце кальмара в протянутую руку Ивана Феликсовича, который шутливо поежился, словно его ладонь сдавили тиски.
– Кстати, поздравляю тебя с новой выдающейся фамилией, – с издевательской интонацией снова обратился Иван Феликсович к Элеоноре. – Тухленкова Элеонора Николаевна. Звучит-то как победоносно! Вижу твою фотографию на доске почета за многочисленные перевыполнения производственных планов во дворе огромного завода. Скажи, пожалуйста, как он тебя уговорил, – Иван Феликсович коротко кивнул на Сергея. – после трех-то лет брака? Долго же ты держалась. Однако, все стены рано или поздно рушатся. Твоя тоже рассыпалась на части, и не соберешь.
– Можешь ту фотокарточку над вашей с Верой кроватью повесить вместо иконы, – осклабившись, парировала Элеонора. – Счастья вам принесет много, только молиться не забывай.
Светлана, чья красота была сосредоточена исключительно ниже спины, всегда одевалась так, чтобы подчеркнуть выпуклость этой части своего тела. В целом, гордиться ей особо было нечем, так как лицом она обладала достаточно заурядным, в серых глазах тлели отблески похоти, но какой-то глупой. Большой нос ей шел, огромный рот как свежий выстрел зиял ярко накрашенными губами, что по любому поводу расползались в полуулыбке, и еще она могла похвастаться длинным языком. Жертвой последнего едва не стал Иван Феликсович, как-то раз решивший проверить на прочность супружеские узы Сергея и Светланы.
Полгода назад они случайно встретились в центре города на втором этаже стилизованного под книжный магазин ресторана, куда Иван Феликсович забежал на обед после встречи с клиентом. Начав с намеков, Иван Феликсович почти прямо раскрыл перед Светланой свое желание и, как ему показалось, получил одобрение. Они даже договорились встретиться в один из ближайших вечеров, но этого не случилось по причине занятости кого-то из них. Позже, Иван Феликсович мысленно благодарил судьбу за это: выяснилось, что он приударил за девушкой, которая могла поделиться интимными обстоятельствами своей жизни с друзьями и знакомыми. Понял свою ошибку Иван Феликсович совсем скоро, когда во время очередных посиделок у Григория чудом обратил в шутку упоминание Светланы о их с Иваном Феликсовичем несостоявшейся связи. Выпито, надо признать, в тот поздний час было предостаточно, но заплетающуюся речь все расслышали, хотя в другие дни никто об этом не упоминал. Иван Феликсович вспыхнул от подобной подлости, которая мерзким скрипом невидимого кинжала врезалась в его нутро. Он был готов задушить пьяную и внезапно ставшую ненавистной бабу, только бы заставить ее замолчать. Сергей же, во все время словесного фехтования, молча сидел, потупив взор, и лишь судорога порой пробегала по лбу обрываясь где-то в районе века.