Smoke and mirrors

– На что вы рассчитывали? На отказ всевидящего ока руководства?, – пытался копировать замечания вышестоящего руководства наш заместитель по работе с личным составом, – Решительно не понимаю.

«На отказ одной из основополагающих, но далеко не одной из самой развитых, что парадоксально, части нашего коллективного разума!».

– Я…Я… Заносил данные по заключенным, поступившим за апрель, в сводную таблицу, которую запросил Отдел Статистики. Она должна быть готова к концу завтрашнего дня – заблестел спасительный свет маяка. Он мастерски овладел навыком не терять самообладание под шквалом криков начальства, грозой обрушивающихся на бесстрастный и холодный берег необходимой лжи. Опыт, полученный в Академии, действительно пригождался на службе. Там, не стесняясь в выражениях, начальник курса готовил их к непримиримой борьбе за душевное равновесие в реальной жизни. «Спокойствие, только спокойствие, как говаривал незабвенный человечек с пропеллером, и пиздеж прокатит». Так было проще для всех: иногда даже удавалось вывести из себя очередного распотевшегося полудурка, который, кроме муштры и неукоснительного выполнения поручений, ничего и не знал – такое, по крайней мере, складывалось впечатление. «Пиздеть с холодным сердцем – вот залог успеха». Иногда удавалось отшутиться, но в редких случаях – заебать ни за что мог в основном человек с гордо поднятой самоуверенной жизненной позицией, воспринимающей каждую шутку, как угрозу устоявшемуся в его башке строю, который невидимой тропой, строевым, конечно маршем, вел его через кулуары собственного невежества и недальновидности. Но такие ценились системой: они не задавали вопросов и были априори убеждены в правильности курса, выбранного руководством.

Как-то раз, будучи курсантами, они проходили обязательный тест на наркотики. У многих были незначительные грешки (к тому времени истории о героиновых торчках, открыто присыпающих на парах, остались только историями) – травка, табл в клубе, пару дорог спидов. Последний его раз был месяца три тому назад – раскрошенный «зеленый слоник», который толком ничего не дал почувствовать, так как вдыхался через нос, но с уверенностью действовавший на уровне плацебо. Он поссал в стакан, выездная медсестра на секунду округлила глаза, но, не проронив ни слова, отправила его восвояси. Следующее утро началось с едкого замечания старшины о почесывании носа, которое теперь-то довершило картину, созданную неокрепшим сознанием последнего (как тут окрепнуть, находясь под постоянным градом унижений и криков со стороны как переменного, в виде «подчиненных» ему курсантов, так и постоянного, в виде неумолимого и сурового полковника, непосредственного начальника, личного состава). Но в общем он был неплохой мужик. Хоть и трусоватый. В середине дня поступил приказ начальника о необходимости срочно прибыть в расположение курса. Его сняли прямо с пары. Благо, это не шокировало – он еще вчера получил предупреждение от своего друга, находившегося в более-менее дружеских отношениях с болтливым старшиной. Оказывается, тест выявил наличие в крови кокоса – вещества, которое он и в глаза-то не видывал. Но смутные опасения по поводу занюханного тэбла оставались. Вот они вместе с начальником курса и его замом мчат на служебной тачке в направлении Областного Наркодиспансера. Картинка за окном сливается в зелено-желтое, смазанное кистью скорости, однообразие. В груди покалывает. Как будто «зеленый слоник» хоботком щекочет воспоминание, но направляя его в грудь, а не в голову. Отлегло после фразы местной сестры милосердия о неправильном использовании похожей на электроградусник штуки у нее в руке. – Возможно, -заметила она, – тест был бракованным. После вынужденного похода в туалет и запуска нового «градусника» в теплую жидкость, наполнившую пластиковый стакан, отлегло совсем. Ни следа мексиканского или колумбийского перламутрового дракона. Вернувшись в Академию, он первым делом зашел в кабинет матери, которая дрожащим голосом удостоверилась в «честности и надежности» своего отпрыска. Она рассказала, как один из заместителей начальника факультета, мудак краснорожий, был пойман первым заместителем начальника Академии, находившимся в добрых отношениях с матерью, на пути к кабинету самого главного. Запыхавшийся, потными от возбуждения руками, сжимавшими рапорт, самым подробным образом описывающий всю «низость проступка» и резюмировавший факт «невозможности дальнейшего обучения», он был сражен наповал внушенной ему необходимостью сначала проверять факты, а потом уже докладывать. Надо отдать должное судьбе, через пару месяцев этот гондон пытался устроиться к моему отцу на работу. И был послан на хуй. Справедливость взяла свое. Если бы он успел тогда забежать в кабинет Главного, пиздец не заставил бы ждать. В том кабинете в основном не разбираются, а рубят с плеча. – Выкинули бы к чертям собачьим и разговаривать даже не стали, – как кто-то заметил, – И потом доказывай, что ты не верблюд. Отлегло.

– Замечательно! К концу дня отчет должен быть у меня на столе! Садитесь!

«И бля, и не бля!» – никакого отчета, конечно, и в помине не было. Вернее, данных в сводной таблице не прибавилось с того момента, как ему было поручено это задание. Пару-тройку недель назад. Теперь, вместо заслуженного суточного отдыха, компенсирующего неудобства не менее суточного дежурства, ему придется заниматься всей этой безголовой бюрократической чепухой. Оставалось придумать новую ложь, которая хоть немного оправдает предыдущую. «Нахерачить цифр с потолка». «Спросить у кого-то готовый отчет. Хотя, внизу указана фамилия заполнявшего. Вдруг кто-то все сделал, а факсимиле поставить не успел?». «Показать ту часть, которую успею завершить к концу дня». Вообще-то, если немного поразмышлять, обман был спровоцированным виктимным поведением его же жертвы. Возможно, так происходит всегда. Не задавай вопросов, на которые не хочешь получить ответов – истина, аккуратно запакованная сценаристами блокбастеров в обертку из очередного Уилла Смита или Мэтта Дэймона. Стандартная такая. Голливудская.

Бюрократии хватало. Именно она, а не желание работать и развиваться, нивелируя прошлые ошибки сегодняшними достижениями, двигала местным «прогрессом». Все эти кипы бумаг, содержащих миллионы слепых, но имеющих при этом судьбоносное значение, цифр. Как будто вдруг оказался посреди бумажного смерча, угрожающего не только, как всегда в новостях, какому-то бывшему тропическому раю, а, казалось, всему миру сразу. Бесконечный круговорот отчетов, рапортов, докладов. Лишь бы показать, какой ты охуенно деятельный. А толку-то. Говно на говне и говном погоняет. Даже если любое из этих говен прикрыть бумажкой, суть не поменяется. Останется запах, останется консистенция, но снаружи видно не будет. Этим принципом, видимо, и руководствуются, облачая вновь выпеченную говноконфетку в импозантный бумажный фрак, сшитый прочными нитями из необходимости доказать кому-то, что ты не сидел на месте, а как в зад ужаленный носился с языком на плече, чтобы подтвердить, что внутри – шоколад, а не кусок говна. «Так и живем».

Как-то летом, когда основное население маленькой государственной колонии преимущественно находилось в отпуске, его вызвала к себе маленькая начальница – одна из тех, которыми полнится любая государственная структура. Лишь бы человек был удовлетворен названием. Политмаркетологи здесь потрудились на славу: заставили человека, не изменив внешнего выражения жизни находится в полной внутренней уверенности собственной значимости. Добавить бы к этой должности приставку «микро». Микроначальник, подчиняющийся микроначальнику побольше, подчиняющемуся, в свою очередь, начальнику средних размеров по работе с личным составом отделения №3 отдела №8 УФСИН по территориальному образованию, находящемуся в пределах ареала вашего обитания, Главного Управления ФСИН, выполняющего свои функции на большей территории. Если буквально. Заваливают, суки, аббревиатурами. Где-то здесь, вероятно, и притупляется возможность критически оценить ситуацию. В связи с отсутствием личного состава, дорвавшегося, наконец, до безраздельного управления своим собственным временем, ему было необходимо провести досмотр заключенной. Законодательно это было запрещено (женщину может досмотреть только женщина), а начальнику опускаться до совсем уж микромира, представлявшемуся ей, видимо, как аналог квантового измерения, было невмоготу, непосредственно завязанную на чувстве собственной важности, возникшем на фоне недавно произошедших изменений в названии ее должности. Ее, при желании, можно было понять: она положила голову принадлежащего ей времени на плаху этого стремления. Единственно возможным способом выполнения этого поручения без выхода из зоны служебного комфорта и безопасности, она считала вызов этой заключенной в отдельную камеру с подсовыванием этой последней под нос заполненных постановлений и протоколов досмотра, в которых указывалось отсутствие или наличие (начальницей это не уточнялось) запрещенных к обороту среди заключенных предметов. «Комната допросов» (как в боевике) или просто свободная камера ожидала появления жертвы анонимного доноса, что не редко бывает в этих стенах. Свои сдавали своих, как и в любой другой социальной среде. Люди против людей. Девушка эта была вполне «обычной» заключенной. «Мужиком сидела», – если удобно употребить именно этот жаргон. Я передаю ей пачку запачканных черными символами документов, еще не до конца остывших после пыхтящего и плюющегося принтера, попутно объясняя, будто оправдываясь, причины этого поступка. Она, как ни странно, вчитывается. Видимо, жизнь чему-то ее научила. А что толку-то. Проблеск сознания всегда уступает необходимости. Даже если она совершенно не необходимая.

– Так, для отчетности, – говорю ей примирительным тоном.

А она, вместо того, чтобы поставить закорючку внизу листа, зовет меня и указывает пальцем на строку, где черным по белому написано: «при проведении досмотра обнаружено: 1. Сотовый телефон марки такой-то 2. Пластиковая шариковая ручка 3. Блокнот для записей».

– Я это не заполнял, – говорю, – да и вообще, это всего-то отчет, стандартная процедура, – продолжаю еще более успокаивающим тоном. Все вопросы к моему руководству.

– Да вы меня под статью подвести хотите! У меня и в помине этого всего нет и не было! – резонно заключает она, переходя с немного жалобного на чуть угрожающий тон.

Она достаточно молода, лет 27, не больше. Средних размеров влажные карие глаза. В общем, если бы не обстоятельства, вполне симпатичная девушка в самом расцвете сил, как и многие в этом мире, наверное, сломленная окружением и необходимостью поддерживать свое скромное существование. «Сколько их, к несчастью, было, а сколько еще будет…».

– Иди к своему руководству и говори, что я ни при каких обстоятельствах это не подпишу. Я не враг себе! – продолжает.

– Вы понимаете, что тогда вас ни при каких обстоятельствах не оставят в покое, – говорю, – и обеспечат уж очень сложную жизнь на все оставшееся время. А они это могут, вы ведь и сами все понимаете, – необходимое зло продолжает потоком литься из моего рта.

– Иди к начальству и говори, что ничего не подпишу! – переходит на тон выше.

Хуй с ней. Никогда не любил спорить с телками. Без толку. Выхожу, оставляя ее в одиночестве подумать, а сам направляюсь к детенышу начальника побольше. Еще одна баба будет сейчас доказывать свою правоту. А мне ведь похер. Я не напрашивался на этот спор, он буквально сам свалился мне на голову, напирая невозможностью отказаться. Пиздец.

– Убеждай как хочешь, – только и раздалось в ответ на мое жалобное мурлыканье.

Я честно пытался доказать бесполезность этого всего. Даже выбил некоторое подобие обещания не изменять в связи с условиями этой нелепой сделки, прямо говорящей о бездоказательном нарушении порядка, установившийся порядок существования одной из сторон, надо заметить, находящейся в зависимом положении. Еще добрых сорок минут пришлось прибегать к различным уловкам, типа «я вас заверяю, вы находитесь в абсолютной безопасности», «эта бумажка нужна только для соблюдения необходимых, установленных законом, процедур», «я с начальством договорился» (хотя договор и предполагает компромисс, достигнутый сторонами, а не безапелляционное требование). Сошлись на удалении пунктов про пластиковую ручку и блокнот и заверении в полном отсутствии последствий. Телефон устранить не удалось, как бы я ни старался. Как и убедить заложницу положения в отсутствии преступного сговора с целью ей навредить. Со стороны, конечно, было похоже. Даже слишком.

Находясь в системе, ты всегда являешься ее составной частью. У вашего организма есть мозг, которым он приказывает телу, которое, в свою очередь, должно безотлагательно распоряжения эти выполнять. Если ты выбиваешься из этой схемы такими способами, как, например, выявление ошибок в приказах или аналитическая работа, направленная на установление соответствия приказа возможности реального его исполнения – ты больной. Болезненный маленький, покрытый ржой саморезик (в лучшем случае – наггель, не обольщайтесь), который нужно либо отполировать и отправить в «голову» организма, – поначалу в нижние ее отделы, надо полагать, -либо вывернуть, выкинуть и ввернуть новый, что происходит намного чаще. «Не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответов, детка», – теперь красавица Зои Салдана или Алисия Викандер в ковбойских очках произносит это юному, на вид 19-летнему, сжавшемуся от ужаса мальчику-ковбою, новоиспеченному, но один раз принявшему небольшое участие в локальной такой драчке при поддержке вышеупомянутой кавалерии.

Совещание, еще, как назло, было последним за месяц. Заебут. Всех вызовут, всех достанут. Кого-то даже похвалят, возможно. Зато сегодня нам свалился кусочек счастья! Большое руководство изволили нас посетить и лично отобрать немного нашего времени. Такое действительно случается редко, но могло бы и никогда, предположим. Начальники из высшего городского звена часто неплохо выглядят, хорошо одеваются, даже, можно сказать, имеют вполне спортивный вид. Этот как раз был таким. Он смерил нас взглядом, каждого по отдельности, казалось. Они это умеют. Таким подражают начальники поменьше – замы, начальники районных отделов, отделений и служб. Только выглядят при этом по-клоунски: лишь бы голова была повыше, а голос – пониже. Двое таких подошли как-то ко мне и предложили поправить кашнэ (шарф иначе и не мог именоваться) и перестать жевать жвачку. Все бы ничего, но это происходило во время обеспечения защиты от террористической угрозы в момент проведения какого-то массового мероприятия. «Дебилы, блядь», – вторил я всегда актуальному и непременно ироничному Лаврову. Он так хрестоматийно покачивал головой в момент произнесения этих слов, что сомнений быть не могло – дебилы.