Смоленский нокдаун

Кстати, нам без таких брифингов и раздаваемых на них «информашек» вообще никуда. Маленькую заметку для газеты можно написать только на основании предоставленной краткой информации, а вот для более-менее серьезной работы, да еще и для телеканала, выезд на место обязателен, но для этого надо знать, куда выезжать и кого опрашивать. Но везде и всюду не успеть, поэтому сразу после брифинга все «свои» собираются в кучу и распределяют, кто куда поедет. Естественно, что Константина Михайловича тут же записали в почетные «свои» и включили в наш тесный круг, попросив меня взять над человеком шефство, пока тот не освоится в нашей среде. Это значит, что два-три дня мы с его фотокорреспондентом должны были вместе ездить по одному маршруту.

Естественно, что товарищу Симонову и, соответственно, моей группе отдали самое «вкусное» – то есть поездку на аэродром в Красновичах и разговор с нашими летчиками-штурмовиками, которые с утра третировали немецкую третью танковую группу. В конце брифинга нам, кстати, на большой плазменной настенной панели продемонстрировали несколько отрывков записей с нашлемных камер наших пилотов, атаковавших немецкие колонны. Симонов с большим удовольствием наблюдал за тем, как к немецким танкам и грузовикам тянутся длинные белые следы авиационных ракет, как сраженные осколками падают на землю только успевшие выпрыгнуть из кузовов немецкие солдаты, как вспыхивают объятые пламенем грузовики и как черный дым от горящих машин траурной пеленой затягивает небо. Можно сказать, что это траур по вермахту, который сейчас жрет то, чем раньше щедро кормил других. На некоторых кадрах было видно, что черный дым от большого количества горящих машин заметен с расстояния в несколько десятков километров.

Одним словом, сразу после брифинга мы всей компанией, состоящей из водителя Василия Жилковича, Константина Симонова, фотокорреспондента Павла Трошкина, меня, любимой, нашего оператора Сергея Дьяченко и его помощника Дмитрия Корнеева загрузились в УАЗ и выехали в Красновичи. Как говорится – в тесноте, но не в обиде, тем более что и теснота тоже была относительной, ибо эта модель внедорожника вмещала до семи человек включительно вместе с водителем, ну а нас было только шестеро. Да ехать здесь минут двадцать, не больше, причем, считай, в самой защищенной части территории, но все равно наш водитель в багажнике возит ПЗРК, а в специальных креплениях на дверце маленький такой складной автомат Калашникова. Василий считает, что лучше перебдеть чем недобдеть, а еще мечтает сбить этой старенькой «Иглой» мессершмитт. Может, у него что-нибудь и получится, потому что в последнее время немецкие летчики когда видят, что по ним пустили ракету, то тут же стараются выпрыгнуть с парашютом. И неважно, попадет в него ракета или нет, но неуправляемый самолет все равно расшибется вдребезги.

Пока мы ехали, я, полуобернувшись, рассказала Симонову и Трошкину историю нашего водителя, который в нашем времени служил сержантом полиции (я говорила милиции) в тех самых Красновичах. Одним словом, он и его начальник были первыми, кто встретил немцев на нашей земле, но так уж получилось, что при первой же встрече с немцами Васю ранило в плечо и дальше с фашистами до полной их ликвидации в нашем времени воевал его начальник. И хоть ранение было очень легким, пуля не задела ничего важного, в военкомате Василия завернули «до полного выздоровления» и вообще сказали, что дополнительные штаты экспедиционного корпуса по ВУСу мотострелок уже укомплектованы. При этом на службе посоветовали не дергаться и выполнять свои обязанности, ибо и в охране правопорядка работы хоть отбавляй. Тогда Василий взял отпуск для поправки здоровья и через меня (каюсь, брала у него интервью) устроился работать в нашу группу водителем. Такая вот история с почти счастливым концом. Почти – это потому что Василий хотел все же на фронт, а не водителем в нашу группу.

Выслушав этот рассказ, Симонов и Трошкин с одобрением посмотрели на нашего водителя. Впрочем, для СССР, наверное, такие истории были совсем не удивительными, поэтому большого ажиотажа мой рассказ не вызвал. Впрочем, к тому времени, как я закончила говорить, мы уже подъехали к аэродрому, и, может быть, причина достаточно низкого интереса к истории нашего водителя как раз в этом.

На аэродроме я, вся из себя решительная и пробивная, первым делом нашла командира штурмового полка, о котором нам предстояло снимать сюжет – подполковника Андреева и представилась ему как корреспондент «Красной Звезды». В ответ тот, вусмерть замотанный сегодняшним днем, доверху заполненным боевой работой, со всей решительностью послал корреспондентку Максимову, сказав, что два часа назад его парни вернулись из крайнего* боевого вылета, час назад пообедали, после чего получили команду «отбой до двадцати ноль-ноль», ибо вечером-ночью, когда немцы, решившие что «уже можно», снова выйдут на большую дорогу, им всем предстоит вторая часть большого марлезонского балета. Да и ему самому тоже не мешало бы как следует поспать.

Примечание авторов: * пока человек жив, летчики никогда не произносят слово «последний», только «крайний». Последний вылет в их представлении это тот, который заканчивается гибелью. А об этом вслух говорить не принято, считается дурной приметой.

В ответ корреспондентка Максимова разъяренной коброй прошипела подполковнику Андрееву, чтобы тот не хамил девушке и не позорил доблестных Российских ВКС, особенно в тот момент, когда на него смотрит сам Константин Симонов, да не наш, из Газпрома (есть такой персонаж), а самый настоящий, из сорок первого года, писатель, поэт и журналист…

– Симонов? – только и спросил подполковник, разом забывший о своем желании спать. – Где?

– А вон тот, – говорю я, – молодой и чернявый, который так смешно кагтавит. Да вы не сомневайтесь, товарищ подполковник, просто ему сейчас нет еще и двадцати шести лет и он еще в самом начале своей карьеры.

– Это ты, Максимова, в начале своей карьеры, – подколол меня подполковник сменивший гнев на милость, – а Симонов – это цельная глыба таланта. Если он о нас напишет, то мы тебя до конца жизни коньяком поить будем.

– До конца чьей жизни, товарищ подполковник, моей, или вашей? – с ехидцей спросила я и махнула рукой, – Константин Михайлович, идите, пожалуйста, сюда, товарищ подполковник согласен дать вам интервью…

М-да, надо было видеть то, как подполковник Андреев в течение почти полутора часов давал интервью Константину Симонову, рассказывая и показывая все перипетии утренних ударов по моторизованным колоннам немецко-фашистских захватчиков. А наш оператор в это время снимал свой фильм «визит Константина Симонова в Н-ский штурмовой авиаполк ВКС в составе экспедиционной группы войск». Зрителям должно понравиться. Кстати, в процессе этого действа нас покормили обедом, позволили поближе подойти к накрытым масксетями капонирам со стоящими в них «сушками», которые сейчас были буквально облеплены людьми в синих комбинезонах техников.

– Товарищ подполковник, – вдруг спросил фотокорреспондент Павел Трошкин, – скажите, что тут можно фотографировать, а что нет?

– В принципе, – ответил командир полка, – в нашем времени внешний вид этих самолетов уже давно не секретный, все секретное оборудование находится внутри. У вас здесь после сегодняшнего утра о секретности внешнего облика этих штурмовиков тоже говорить не стоит. Наши машины могли неплохо разглядеть немецкие солдаты, разумеется, те кому повезло выжить, и «эксперты» люфтваффе, которые не могли догнать наши «сушки» даже в пикировании. Они же не знают, что наша крейсерская скорость на пятьдесят километров в час больше, чем рекордная скорость их специально переоборудованного мессершмитта, с которого ради постановки этого рекорда было снято вооружение и радиатор.

– А почему радиатор? – грассируя спросил Константин Симонов. – Ведь тогда мотор быстро перегреется и заглохнет.

– А это такая арийская хитрость, – ответил подполковник Андреев, – радиатор создает достаточно большое сопротивление воздушному потоку и если его снять, можно получить дополнительно двадцать-тридцать километров скорости. А чтобы мотор не перегревался, они один из двух крыльевых баков заправили водой, которую напрямую направляли на охлаждение мотора с последующим выбросом в атмосферу. На двадцать минут полета хватит и ладно, это же не боевой самолет, а рекордный. Но зато Геббельс на весь мир во всеуслышание заявил, что немецкий истребитель самый быстрый в мире.

– Интересно, – хмыкнул Симонов, – век живи, век учись. Ну ладно, товарищ подполковник, спасибо вам за вкусный обед и интересный рассказ, но нам пора…

– Товарищ Симонов, – вдруг официально сказал подполковник Андреев, – официально приглашаю вас приехать к нам в полк сегодня вечером и обещаю лично свозить вас на охоту за фашистами во второй кабине «спарки». Поверьте мне, вы получите незабываемые впечатления, которых хватит на всю жизнь. Да и наши парни, тоже, наверное, хотели бы с вами поговорить, а будить их сейчас нельзя. Предстоит большая ночная работа. Будем низводить и курощать зазнавшихся выше всякой меры арийских юберменшей.