Смоленский поход

Услышав царскую волю, все присутствующие ахнули, а самый богатый из окрестных помещиков князь Телятевский едва не на коленях упросил безвестного доселе боярского сына, чтобы быть у его дочери посаженным отцом. Для того, чтобы не ударить в грязь лицом перед заезжими москвичами, не пожалели ни денег, ни угощения. Свадьбу гуляли так весело, что потом не одно десятилетие поминали, что нынче, дескать, так уже не умеют. Даже седобородые старцы, до того упились, что позабыв про свои почтенные лета, отплясывали под игру гудошников, да потом так и повалились. Молодежь же, собравшись в тесный кружок, затаив дыхание, слушали рассказы Панина и Романова об их похождениях на царской службе. Сам Михаил Федорович, вправду сказать, после того как увидал младшую сестру невесты Марию, ходил как мешком ушибленный и больше отмалчивался. Зато Федор Семенович не скрывал от товарищей по детским шалостям ничего. Он рассказывал им, как они с государем первыми ворвались в Смоленск и лично порубили бессчетно вражеских воинов. Как прекрасная польская панна бросилась перед царем на колени и упросила того не убивать латинян, пообещав государю такое, что и повторить неудобно. Но, православный царь, не поддался на искушение, и с честью отправив красавицу полячку домой к родителям, все же, велел прекратить лить христианскую кровь. Потом Панин рассказал о лихом налете на стоящий на берегу моря-океана город Ригу. Как злые ведьмы пыталась отвести православному воинству глаза, и заговаривали стрелявшие по городу пушки. Заговоренные пушки, по его словам, стреляли так, что попадали в своих же, но государь и тут не растерялся, а став на колени посреди побоища стал молиться пресвятой богородице и она заступилась за православное воинство и отвела диавольское наваждение. После чего, поняв, что их чары не имеют больше силы, одна из ведьм обернулась сорокой и улетела, а другая с досады бросилась на дно Двины-реки и спряталась там. Слушатели сидели, разинув рот и внимали царскому стряпчему с таким благоговением с каким не слушали проповеди священнослужителей. Наконец, один из них к кому вернулся дар речи, запинаясь, спросил.

— А, правда ли, что государь обвел всех врагов вокруг пальца и привез в Москву цельный миллион серебра?

Слово «миллион» спрашивающий произнес, три раза запнувшись, очевидно, не в силах постичь всей грандиозности суммы.

— Я царских денег не считал, — важно отвечал Панин, — но, как в постельничий приказ пороховые бочки привезли сам видел.

— Это на что же в приказ пороховые бочки, — недоуменно стали переглядываться слушатели, он же не для пороховых дел?

— А затем, что когда у них дно выбили оттуда новехонькие ефимки, да угорские дукаты посыпались. А государь, сказал дьякам что, де, все монетки до единой, сам в Риге пересчитал! И что их, собачьих детей насквозь видит, как этот, слово какое-то чудное, Миш, ты не помнишь?

— Так он что же, деньги в пороховых бочках припрятал? — Изумленно вскричал кто-то из жадно внимавших его речам, — Это же надо, цельный мильён!

Пока гости с округлившимися глазами увлеченно обсуждали услышанное, Федька ткнул своего дружку кулаком в бок, и горячо зашептал ему на ухо:

— Мишаня, я не могу все время за двоих отдуваться! Тебя для чего Корнилий с Анисимом учили, что про государя рассказывать? Мне скоро к невесте идти, так ты уж сам теперь!

— А, — очнулся от сладких грез царский стольник, — а зачем тебе к невесте?

Услышав столь несуразный вопрос жених, заржал было как жеребец, но тут же оборвал свой смех и с участием спросил.

— Что, приглянулась девка?

Ответом ему был лишь взгляд полный тоски.

— Хошь, сосватаем?

— Матушка не дозволит, — тяжело вздохнул пришибленный богиней любви стольник.

— Мишаня, ты уже большой, а матушка твоя инокиня! Ейное дело о душе твоей молиться, а уж как ты нагрешишь, это уж твое дело.

— Да, какой грех, Федя, я на Машу как на икону смотрю!

— Так я тебе и толкую, — подивился на друга Панин, — давай сосватаем, чин чином. Какой в этом грех? А матушка твоя тоже не из князей!

Вскоре и впрямь, пришли сваты и, отведя жениха в спальню к невесте, стали подле дверей обнажив сабли. Оказавшись один на один с жаждущими интересных историй гостями, Романов сначала стушевался, но затем, взяв себя в руки, стал рассказывать о царе. Правда, Миша в своих рассказах более упирал на набожность и ученость молодого государя, да на его происхождение от старшего колена потомков Рюрика и родство со всеми государями христианского мира. Однако и эти сведения попали в благодатную почву и слушатели долго не давали покоя молодому стольнику выспрашивая его новых и новых подробностях.

— Михаил Федорович, а ты царицу видел?

— Видел, как тебя и царицу и царевича! Вот только злые латиняне подняли бунт, да чуть смертью не убили государя и государыню! Разлучили сии тати, нашего царя-батюшку с его семьёй, да только об этом говорить не велено!

Нагнав на слушателей жути и сообразив, что наговорил чего-то не того, стольник протянул руку за кубком, который слушатели тут же услужливо наполнили вином. Выпив его до дна и не отрываясь, Михаил пьяно улыбнулся и обведя присутствующих заговорщицким взглядом продолжил, — «Ну, слушайте…»

Зайдя в опочивальню уверенным шагом, Федька в последний момент немного струхнул. Он не был новичком с женщинами, однако, одно дело гулящие девки да маркитантки, а совсем другое жена. К тому же зная Ефросинью с детства и немало претерпев от ее ехидства, он плохо представлял себя в роли ее мужа. Девушка сидела на краю кровати, нервно теребя косу и не смея поднять глаза на своего венчаного супруга. Парень, вдруг понял, что с момента приезда еще и не видел ту, рядом с которой вырос. Сначала ему ее не показывали согласно обычая, а в церкви и за столом она была с лицом, прикрытым тонким кисейным покрывалом. «Вуаль», — припомнил Федор ее заморское название. Присев рядом, он взял Фросю за руку и попытался заглянуть ей в лицо. Увидев высокий чистый лоб и внимательные серые, с затаенной смешинкой, глаза, он опустился взглядом на губы и припомнил вдруг, как жарко они поцеловали его на конюшне в день отъезда, и вспыхнул от охватившего его жара. Не зная, что сказать ей, он вдруг несмело проговорил: — Все будет хорошо. Смута кончилась.

Уважаемые читатели, на этом я полагаю завершить третью часть приключений Иоганна Мекленбургского. Они, разумеется, ни в коем случае не закончены. Но надо привести в порядок и вычитать уже имеющийся текст. Скорее всего, в окончательном варианте не будет нескольких эпизодов. С Бриндизи, с Катариной в гостях у матери ГГ и еще кое-что. Не то чтобы, я собираюсь их совсем выкинуть, просто по здравому рассуждению, я решил, что они произойдут несколько позже, в четвертой книге. По сему, встретив их снова, не удивляйтесь…

Какое-то время я буду править текст, возможно, какие-то эпизоды допишу, а потом двинусь дальше.

Честно говоря, не уверен, что сразу возьмусь за четвертую часть. Просто немного устал от темы (хотя самому интересно, чем все кончится), а с другой, вот просто покоя не дает в последнее время РЯВ.

Не знаю, возьмусь ли снова за «Василиска» или дело ограничиться, какой-нибудь небольшой вещью вроде «Сна». Скорее всего — второе.

Спасибо за понимание.

Если у кого есть какие мысли по поводу, прошу не стесняться (но и не офигевать)))