Смоленское направление. Кн. 3

Но судья уже не слушал возгласы из зала, он сам прекрасно понимал, что его решение несправедливо, однако противиться воле епископа не посмел, приступая к рассмотрению следующего дела, касающегося долей наследства дочерей вдовушки, вышедшей на прошлой неделе замуж. Единственное, что он сделал, так это подмигнул своему помощнику Шульцу. Ратман тайный знак уловил и показал Игорю Васильевичу большой палец руки.

Когда псковского купца выводили из зала заседаний, в коридоре, стражник, пока никто не видел, втолкнул его в комнатку и, указав пальцем на свёрток с одеждой, тихим голосом сказал:

— Быстро переодеться.

Лохмотья были грязны, отвратительно пахли, но купец проворно скинул меховую жилетку, рубаху, сапоги, а затем, плюнув на всё, стащил порты с лампасами. Как только переодевание было завершено, из комнатки уже вывели оборванца-навозника. Через пару шагов, Игоря Васильевича завели в какой-то чулан, где томился абсолютно голый человек, прикованный к стене с окровавленным ртом и повязкой на глазах.

— Это Каспер. Убийца и насильник. Он нас не слышит. Теперь, он — это ты, — Стражник бросил свёрток с одеждой купца на пол и тихим голосом продолжил, — Запомни, тебя звать Саелас, возьмёшь бадью с нечистотами и отправляйся к реке. Справа от пристани выльешь дерьмо и оставишь кадку там. Соболёк тебя уже ждёт на лодке. Да поможет тебе Господь, только не торопись.

Игорь Васильевич перекинул ремень бадьи через плечо, с трудом поднял её и, надвинув капюшон на глаза, неспешной походкой побрёл в сторону проёма полуоткрытой двери, сквозь щель которой пробивался поток света, освещавший парящую в воздухе пыль.

Пройдя внутренний двор, купец вышел с левой стороны площади и, обогнув пару деревянных домов, услышал недовольный голос подвыпившего бюргера.

— Снова Саелас дерьмо поволок. Сколько раз я тебе говорил не ходить этой дорогой? Сейчас я тебя искупаю в твоей бадье.

— Оставь его в покое, — послышался другой голос, — не каждый день нам перепадает хорошее вино. Станешь его макать, да сам вымажешься. А нам потом с тобой тут сидеть, да нюхать.

— Тебе повезло, Счастливчик*, но в следующий раз, не обессудь, искупаю.

(Саелас, означает 'счастливый'. Древнее германское имя).*

Уже через час, псковчанин, вымытый, в чистой новой одежде сидел в каюте кеча и заливал пережитый страх медовухой, слушая анекдоты, рассказываемые дядей самолвинской княжны. Настоящий же Саелас отсыпался в своей каморке, положив под голову относительно новую рубаху, холщёвые штаны и почти не ношенные карбатины. Пустая фляга валялась рядом, а девица лёгкого поведения давно уже убежала. Золотарю снились сны, где он гулял по полю усеянному цветами, вдыхая ароматы медовицы и чабреца, недоступные ему в настоящей жизни. Травма головы, полученная в детстве, лишила его обоняния. Видение было прекрасно, и Саелас улыбался, шмыгая носом во сне.

2. Венгерское золото

В деревне Свиртила стоял колокольный перезвон. По случаю открытия нового храма, из Смоленска прибыл сам Ермоген, прихвативший с собой церковный хор и знаменитого на всё княжество звоноря Герасима. Помимо представителей церкви, в качестве приглашённых гостей присутствовали: Рысёнок, Савелий, и два десятка бояр со своими семьями. Сотня почётного караула отряда 'Меркурий' выстроилась в две шеренги по обе стороны от красной ковровой дорожки, воздвигнув из копий арку, под которой проследовал Ермоген со священнослужителями. В этот момент грянул хор, под аккомпанемент двенадцати колоколов. Пели 'Славься'.

Славься, славься, родная земля! Славься, святая Отчизна моя! Да будет во веки веков сильна Любимая наша родная страна. Славься, славься из рода в род Славься великий наш русский народ Врагов посягнувших на край родной Рази беспощадно могучей рукой Слава, слава героям бойцам Родины нашей отважным сынам Кто кровь за Отчизну свою прольёт, Того никогда не забудет народ Славься, славься, родная земля! Славься, святая Отчизна моя! Да будет во веки веков сильна Любимая наша родная страна. Ура! Ура! Ура!

По окончании гимна почётный караул поставил копья вертикально, чётко развернулся и сделал три шага в разные от дорожки стороны, под барабанную дробь. Как только барабан замолк, витязи повернули направо, стукнули древками копий о мощённый камнем двор и промаршировали к воротам церкви. На этом светская часть мероприятия была закончена. Ермоген освятил храм, отслужил молебен и уединился в келье, дабы отдохнуть от трудов праведных и переодеть облачение. По протоколу ему ещё предстояло встретиться с воинами, посетить общую столовую и казарму, после чего, его путь лежал в хорошо известное ему место, крепость у камня, где его поджидал Алексий. Спустя полчаса, в дверь кельи постучал Иннокентий и, дождавшись разрешения войти, известил смоленского епископа, что меркурьевцы собрались.

Выйдя за ворота храма, священники три раза перекрестились, поклонились и сели в крытую повозку, любезно предоставленную Евстафием.

— С возрастом начинаешь ценить комфорт, Иннокентий, — с упрёком самому себе сказал Ермоген, — А ведь совсем недавно, я мог за день пройти два десятка вёрст и краюха хлеба с засохшей луковицей были для меня даром Божьим.

— Времена меняются, а с ними и люди.

— Наверно, ты прав. Но знаешь, я счастлив. Посмотри вокруг, — Ермоген отодвинул шторку, прикрывающую окошко, — Люди стали жить лучше, в каждом доме печь, на Пасху из этой деревни доставили шесть сотен яиц. У каждой семьи большой огород, а их поля? Ты видел, какие у них поля?

— К великому сожалению, это только здесь. В остальных местах гораздо хуже. Люди теряют веру, снова собираются по лесам, возрождают капища. Празднуют языческие праздники наравне с церковными.

— Знаю. Но это — наша особенность. Должно пройти время. Поверь мне, более набожного народа, — Нет на всём белом свете.

В этот момент возок остановился, кучер открыл дверцу и откинул лесенку. Епископ оказался во внутреннем дворике казармы. Прямоугольное здание из красного кирпича возвышалось на два этажа и выглядело одновременно красивым и каким-то, по-военному мрачным. С правой и левой стороны, к казарме примыкали конюшни, построенные как стороны трапеции, соединявшиеся с трёхметровой стеной, правда, до конца не достроенной. Вход в казарму украшали два флага и икона Георгия Победоносца. У распахнутых дверей стоял Свиртил, сверкая на солнце отполированными до блеска латами в окружении десяти командиров.

Ермоген перекрестил воинов, грозно взглянул на мужичка, в спешке убирающего строительный мусор у стены, поклонился иконе, ещё раз сотворил крест и зашёл в здание. Смотреть особо было нечего. Первый этаж состоял из трёх больших комнат, включавших в себя: кухню, столовую и оружейную. Две большие печи отапливали всё помещение. Второй этаж был разделён на пять комнат, сообщающихся между собой длинным коридором, выходящим на противоположную от двора сторону. Комнаты были оборудованы кроватями, но судя по постельным принадлежностям, в казарме ночевало не более двух десятков человек. Данная особенность от внимательного взгляда епископа не ускользнула и Ермоген улыбнулся. Оно и понятно, пришлые литвины успели пережениться, следовательно, ночи проводили в своих семьях. Спустившись по второй лестнице через кухню, делегация оказалась в подвальном помещении. Здесь хранились запасы продовольствия с дежурившим у дверей котом. Зверюга был непонятной, серо-рыжей масти с короткими кисточками на кончиках ушей и слишком крупным; даже для домашнего питомца, вскормленного на сметане, размером. Но самое интересное, что рыжие пятна на спине отчётливо напоминали шестиконечный крест.

— А это кто? — Спросил Ермоген у Свиртила.

— Это? Да я не знаю, дети в лесу зимой нашли, сюда принесли. Теперь Е… ентот кот кладовую стережёт.

Зверюга сверкнул глазами, подкрался к епископу, присел, обнюхал натёртый жиром сапог и, лизнув его, прошмыгнул на выход. С кухни, куда он побежал, раздалось не то мурлыканье, не то рычание и голос стряпухи.

— Ермогеша! Вот ты где, иди сюда, я тебе молочка налью.

Меркурьевцы виновато потупились. Кличку кота, они, конечно же, знали, но кто мог предположить, что такой казус может произойти?