Смотри, но не трогай

Лицо девушки обиженно кривится, и я добавляю:

— Расслабься, Диль, он стоял спиной.

— Блин, вот это жаришка у вас! — она посмеивается. — Но мой совет все равно остается прежним: игнорь его. Безразличие — это лучшее оружие.

Отламываю кусочек сахарного теста и, положив его в рот, задумываюсь. Наверное, Диляра права. Единственно возможный способ взаимодействия с Тимуром — тотальное игнорирование его царской персоны. Я видела, как студентки провожают его восхищенными взглядами, а друзья заглядывают в рот. Я же изберу совсем иную тактику: притворюсь, что этого самовлюбленного типа не существует. Уверена, это будет несложно, ведь он, как и я, вовсе не горит желанием налаживать родственные отношения.

Главное — не реагировать на его колкости и всегда (всегда!) стучать в дверь ванной перед тем, как ее открыть.

Глава 11

Тимур

— Я так скучала, — выдыхает Вероника мне в ухо, а затем с укором толкает меня кулачком в грудь. — А вот ты, Алаев, тот еще негодяй! Все лето не звонил!

В девчонке перемешиваются противоборствующие чувства. Ее губы жаждут поцелуев, а уязвленная женская гордость требует скандала. Первое мне гораздо выгоднее, чем второе, поэтому я спешу ввалиться в ее рот своим языком. Меньше разговоров — больше дела.

Вероника приятно пахнет ванилью, а ее тонкая талия призывно изгибается под моими руками. Мне нравится, какая она: чуткая, трепетная, откликающаяся по первому зову. Разлука, определенно, пошла нам на пользу.

— Мне кажется, ты чуток подросла за лето? — выдаю насмешливо, хлопая ее по заднице.

Ланская — полторашка. Ее рост едва дотягивает до ста шестидесяти. При моих ста девяноста двух это не очень удобно.

— На мне шпильки, дурачок, — улыбается она, демонстрирую острые каблуки своих туфель, которыми при желании можно проткнуть человека насквозь.

— Специально для меня надела?

— Еще чего! — фыркает. — Ты слишком много о себе мнишь, Алаев!

— Я много о себе мню, или ты много обо мне думаешь? — издевки над Ланской еще со школьных времен доставляют мне удовольствие.

Вероника — вроде как моя бывшая. Все старшие классы мы то встречались, то расходились, то снова становились парой. В общем, драма по классике. Любовь-ненависть. Ненависть-любовь.

В конце одиннадцатого мы разругались, как нам тогда казалось, окончательно. Во время экзаменов даже не разговаривали. Правда потом, на выпускном, страстно-бурно примирились, но это никак не повлияло на мои планы. Я не хотел продолжать наши отношения. Собственно, поэтому и не звонил.

Однако сейчас, когда вдруг внезапно выяснилось, что Вероника поступила в тот же университет, что и я, мой интерес зажегся вновь. За эти месяцы она похорошела: загорела и как будто даже подкачала попец. Так почему бы не поразвлечься с ней еще пару-тройку раз?

— Заткнись, — она шутливо бьет меня в плечо. — Я о тебе вообще не думаю!

— Врешь, — снова притягиваю ее к себе и целую.

Перед глазами до сих пор стоят Вероникины слезливые сообщения, которые она строчила мне весь июль. Там просьбы вернуться чередовались с проклятьями. Но об этом сейчас лучше не упоминать. А то она опять распсихуется.

— Тим! — раздается за спиной.

Нехотя отстраняюсь от Ланской и оборачиваюсь: навстречу нам движется Ранель. Собранный, серьезный, с мрачным выражением лица — он всегда выглядит так, словно направляется на уличную стрелку. А татухи, рассыпанные по телу, и вовсе предают ему сходства с главарем какой-нибудь неформальной группировки.

Вот порой смотрю на Измайлова и недоумеваю, как меня угораздило сдружиться с таким фриком?

— Здорово, — когда Ран приближается, я жму ему руку. — Где шарахаешься? Первые дни учебы пропустил.

— Занят был, — отвечает коротко.

Когда речь заходит о его делах, Измайлов на удивление скуп на подробности. А я не из тех, кто насильно лезет друзьям в душу. Мы общаемся уже второй год, а я до сих пор лишь примерно представляю, где и на что он живет. Ран — темная лошадка, но меня это мало беспокоит. Его тайны — не мои проблемы.

— Только не говори, что ты тоже тут учишься, — Вероника брезгливо морщит носик.

Измайлов ей никогда не нравился. В основном потому, что в его компании я часто забывал о границах разумного и творил всякую дичь. Нику это, само собой, бесило. Она всегда мечтала встречаться с хорошим мальчиком, но раз за разом ошибалась дверью и приходила ко мне.

— Нет, я просто за Алаевым зашел, — Ран с издевкой скалится. — Щас как возьму его, как пойдем по бабам…

— Какой же ты придурок! — Вероника закатывает глаза и, обращаясь ко мне, добавляет. — Я думала, это приличное учебное заведение. Почему сюда всякий сброд берут?

— Осторожней, детка, — треплю ее по надутой щеке. — Не хами.

— Сброд? — Измайлову явно весело. — И это говорит девчонка, которая поступила на сраный Эконом за лям рублей в год.

— Что ты имеешь в виду? — Вероника хохлится.

— Милая, не надо быть экономистом, чтобы понять, что папины деньги, вложенные в твое образование, никогда не окупятся. Вряд ли ты хоть день проработаешь по специальности. Максимум твоих амбиций — это встретить богатенького девственника, открыть ему мир оргазмов, а затем быстренько, пока он не смекнул, что кайф можно найти не только между твоих ног, женить его на себе.

Наверное, вы уже догадались, что Ран тоже не жалует Ланскую. В основном потому, что, в отличие от меня, она всегда подчеркивает разницу их социальных статусов. Ну еще бы! Вероника — дочь замминистра строительства, а Измайлов — шпана без роду и племени. По крайней мере, именно так она к нему относится.

— Кто ты такой, чтобы рассуждать о моих амбициях?! — Вероника стремительно краснеет. Ее ноздри становятся шире, а брови смыкаются на переносице. — И вообще, Измайлов, завидуй молча!

— Я предпочитаю завидовать вслух, — Ран невозмутим. — Так честнее.

— Тим, — Ника переводит возмущенный взгляд, очевидно, ожидая, что я вступлюсь за нее. Но мне, если честно, нечего возразить.

Измайлов прав: Ланская не будет работать ни дня в своей жизни. Как и ее сестры. Как и ее мать. Высшее образование — это лишь формальность, которую нужно соблюсти для галочки. Странно, что она сама этого не понимает.

Когда придет время, Вероника выйдет замуж за обеспеченного и наделенного властью человека. Поселится во дворце, нарожает детей и станет стареть, замедляя естественные процессы уколами красоты. Она научится закрывать глаза на измены мужа и держать хорошую мину при плохой игре. Она будет блистать на официальных приемах, играя роль счастливой жены, а по вечерам налегать на сухое красное стоимостью триста евро за бутылку и тосковать по мечтам, которые так и не сбылись.

Я знаю, как это бывает. Видел своими глазами.