Смотрящий по неволе
Шрифт:
— Как построил?
— Реально построил. По ранжиру.
Шрамов снова откровенно заржал и не помешал Лехе распахнуть перед бугром, то есть ним — Сергеем Шрамовым — дверь родного офиса.
Свежеотгроханная прихожая, пупырчатые обои, подвесной потолок и прочие евростандартные, как обязывает положение, примочки. Еще одна услужливо распахнутая перед носом Лехой дверь. Вся низовая братва Виршей тут же без лишней команды вытянулась по стойке смирно. Рожи — бычье бычьем. Стрижки как у больных педикулезом, оскалы — тупые, будто мухоморов нажрались — так стараются выглядеть крутотой. Сергей чуть за пузо от смеха не схватился, но заставил себя сдержаться. Пусть
— Ну что, окурки, довыделывались? — очень страшно свел брови Шрам и ткнул пальцем в грудь самого низкорослого и хлипкого, то есть последнего в шеренге, — Ну-ка доложись, кто таков?!
— Гречкин… Игорь Моисеевич, — промямлил боец и вжал голову в плечи, ожидая вспышки немотивированного гнева от безжалостного урки. А ведь только вжав голову, воин сравнялся с Сергеем ростом. Был этот боец не по быковски, а по клерковски подстрижен и неразборчив в одежде. Или это только на его плечах так шмотье висело? Во всяком случае не было похоже, что Гречкин упакован в Версачи. И этой непохожестью отдаленно напоминал Леху.
— Что ты мне паспорт диктуешь? Ты мне погоняло напой! — да уж, не одни брюки износятся, пока мальцы выйдут в люди.
— Радикюль, — еще более кислым голосом промямлил боец. И поскольку часть ополченцев подхалимски заржала, поторопился объяснить, — Я у Словаря финансы вел.
Шрам очень неласково посмотрел на другой край шеренги, откуда раздался гаденький смех, и заскрипел паркетом вдоль строя туда. Леха на правах зама по электрическим вопросам затопал по левую руку. Леха хотел доложить, что вот этот мордоворот приволок аж из-под Мги на горбу в заготконтору Малюты сто двадцать кеге алюминиевого провода; Малюта как увидел такой весовой рывок-рекорд, тут же завербовал битюга. А вот у этого пацана кликуха — Шишкин; не по тому, что классно рисует, а потому, что вместо «бабки» всегда говорит «шиши». Но не успевал Леха за командиром.
Точно посредине шеренги стоял парень, успевший с появление боса сдвинуть с черепа на шею наушники, но не успевший вырубить спрятанный в кармане плеер. И теперь из наушников тонко зудело комариным писком.
— Это Филипс, — посчитал нужным сбоку подсказать Леха, — На музоне прется прямо по-черному.
— А как он вообще? — сделал Сергей такое выдающееся и одновременно суровое лицо, будто решает в голове шахматную задачу из матча Каспаров-Карпов.
— Ну, короче, без западла, — в полголоса подсказал Леха. А другую оценку от Лехи и трудно было услышать. Добрый парень в душе был боксер Леха, вместе с этими обалдуями в школу ходил, вместе девок лапал, а теперь искренне пытается помочь заблудшим овечкам.
Тогда Шрам надвинулся на шеренгу и, уцепив Филипса за грудки, выволок на шаг вперед:
— В каком году погиб Виктор Цой?
— В девяностом! — испуганно рявкнул меломан, ни жив — ни мертв. Еще он верняк крепко бздел за неуставные патлы до плеч. Он единственный здесь не имел бритого затылка.
— Молодец! Стать в строй, — Сергей переместился дальше вдоль шеренги, нашел таки того битюга, который позволил себе смех в строю, — Ну-ка два шага вперед! — теперь Сергей корчил рожу, будто собирается почикать пацана на консервы. Типа, никто не забыт, ничто не забыто. А то видишь, хихоньки развел в строю. Салабон!
Братан вышел и загорланил в дебильной манере морпеха из голливудских фильмов:
— Погоняло — Шатл! Был при Малюте правой рукой!
— Дрочил ему, что ли? — хмыкнул Шрамов. И хотя был на
полторы головы ниже громилы, получалось так, что тот Сергею в пупок дышит.И теперь уже открыто заржали все новобранцы, по провинциальному еще таскающие на себе цепи, гайки и прочее рыжевье.
— Ша, — не слишком грозно, больше для порядка, приструнил Сергей и зарядил Шатлу следующий вопрос, — А ну-ка, крутой, хвались, мотал ли срок?
— Пятнадцать суток, — из-под поникшего лба прогундел Шатл и, видя, что над ним снова готовы заржать, уточнил, — Два раза!
— М-да, — покривился Шрамов. Типа, урыть такого, весь день потом отмываться, так что живи, лошарик, пока я добрый, — Работнички, мать ити! — и уже обратился ко всей бригаде бравым полковничьим голосом, — Есть кто, знакомый со скамьей подсудимых?
Вперед вышло четверо человек, и как ни странно, среди них был Радикюль:
— Два года условно. За валюту, — ответил он на немой вопрос Шрама.
Теперь над Игорем Гречкиным уже никто не решился насмехаться.
— И правильно, что не ржете, — на абсолютно полном серьезе отчеканил Сергей, — Тем, кто пайку хавал, у меня особый почет. Думаете, я в ваши кондовые Вирши завернул хрустов по легкому настричь? Хер тому в грызло, кто так думает. Я здесь — чтоб городок на понятия поставить. Будем отныне по правильным законам жить, будем ответы держать, будем в общак честную долю отстегивать. Всем ясно? Я дважды повторять не буду.
Один из выступивших — Губарь — размечтался, как Храм сейчас его спросит, за что, мол, чалился. И тут Губарь на чистой фене обрисует, как косил на трассе под гаишника и обметал шоферюг — такой он умный. И могобыть, Храм назначит Губаря своей правой рукой, а этот промокашка Леха отодвинется в шестерки. Но Сергею Шрамову обрыдло корчить из себя Григория Котовского. У него еще сегодня имелись неотложные дела. Поэтому Шрам обернулся к Лехе:
— А дядька Мартын здесь?
— Туточки я, — тут же переступил порог старый жулик. Походка хиляющая, грабли по карманам, будто перышком дежурят, только рожа не в резонанс. Рожа довольная и лоснится, будто у прижившегося в рыбном магазине кота.
— Тебе помощники нужны? Выбирай, — сделал широкий жест Сергей.
Теперь, раз такое дело, настал черед прошвырнуться туды-сюды перед необстрелянными пацанами матерого рябого старца. Нужны ли были ему подчиненные по его задачам — шут знает. Но кто ж откажется на халяву покомандовать? Чем-то Макару приглянулся Филипс.
— Ну-ка ответь мне, Филиппок, — оказывается, дядька Макар пошло подслушивал под дверью и уже запомнил имя меломана, — За что менты людей хапають?
— Берут не за что, а потому что, — четко ответил музыковед. А забытый плеер продолжал пойманым воробьем тонко чирикать из кармана.
— Не плохо, хлопче, — осклабился дядька Макар, сам полез в чужой карман и выключил игрушку, — А теперь подскажи, в якому углу тебя трахнуть? — обрюзгшее хайло дядьки стало твердым и непрозрачным. И фиг врубишься, шуткует он или в натуре опустить музыканта собрался?
Другие пацаны аж дыханье затаили. А может следом за Филипсом их черед придет?
— Вон в том, — без запинки указал под потолок на верхний правый угол Филипс.
— Гарно отмазался, — одобрительно хлопнул старик по плечу бойца и обратился уже к Сергею, — Кажись цэй парубок мне в ученики сгодится.
— Пусть так и будет, — огласил начальственное мнение Сергей Шрамов и теперь решил отобрать и для себя одну конкретную штатную единицу, — Эй, Радикюль, а ну-ка ответь, что есть самое заморочное в бухгалтерском деле?