Смотрящий вниз

– Правда, – подтвердил он. – Из-под крана. У вас в Москве такая вода, что мертвей не бывает.

Удовлетворенный этим объяснением, я огляделся. У подоконника, свесив ноги, сидел на коробке маленький китайчонок лет пяти-шести. Его смышленые черные глаза следили за мной неотрывно и настороженно. «Кто ты, чужеземец? – словно бы застыл в них немой вопрос. – Зачем пожаловал?»

Вскоре негоцианты прервали застолье, что удалось им куда легче, нежели это удается большей части моих соплеменников, и стали расходиться. Предоставленный сам себе, я подвинулся ближе к окну и поманил китайчонка. Тот не шелохнулся, все так же глядя мне прямо в глаза.

– Тебя как зовут? – спросил я.

Молчание было мне ответом.

– Бутерброд хочешь? – Я запустил руку в пакет, которым снабдил меня Серик перед отбытием из «Лаокоона».

Ни слова с его стороны.

Я развернул упакованные в фольгу бутерброды и разложил на подоконнике.

– Мальчик! – подал голос почтенный Янь Хуэй, дремавший, сидя на койке. – Мать умер, отец умер!

Я сполоснул чашку тоником, выплеснул его в форточку и налил себе из термоса кофе.

– Ли, – назвался китайчонок.

Стою ли я того, чтоб мне отвечать и вообще заводить со мной отношения, он взвешивал долго и обстоятельно.

– Мальчик! – повторил Янь Хуэй с оттенком презрения.

– Значит, Ли. – Я потрепал его по жестким волосам. – Ну и сколько же тебе лет?

Китайчонок поджал губы.

– Хочу, – ответил он.

Это уже, как я догадался, относительно моего предложения насчет бутербродов. Я протянул ему ломтик хлеба с ветчиной, накрытый сверху долькой помидора. Прикончив его и все остальные, Ли взялся за цыпленка. Надо полагать, особенным вниманием его здесь не баловали. Когда цыпленок отправился вслед за прочей снедью, Ли облизнул пальцы, и семь из них были предъявлены мне. Семь лет ему было, китайчонку Ли, и больше он от меня уже не отходил.

У молодого китайца, поведавшего мне за столом о секретах врачевания доктора Чена, я выяснил, что мать Ли скоро год, как умерла от рака. Родом она была из провинции Гуандун, бежала в Москву, как и многие ее соотечественники, от нужды, но и здесь ей не суждено было найти свою удачу. Отца у мальчишки не имелось вовсе, и в посольство его на совете местной фактории постановили не сдавать. Такова была и просьба его матери перед смертью. На родине Ли ждал приют куда более суровый. Так он и остался «сыном полка». Парень он был сообразительный и упорный. Общаясь с покупателями китайского ширпотреба, довольно сносно овладел русским и как мог старался отрабатывать свой хлеб: бегал в магазины и по мелким поручениям.

Ночью, когда я спал, деликатно отгороженный ото всех прочих постояльцев шелковой ширмой, вытканной розовыми ласточками, Ли бесшумно покинул свою раскладушку, подобрался ко мне и пристроился рядом. Сон мой был чуток, и я тут же открыл глаза. Зрачки Ли, пристально смотревшие на меня, были темнее ночи.

– Ты завтра уйдешь, – сказал Ли.

– Уйду, – согласился я.

– Возьми меня с собой. – Китайчонок прижался теплой щекой к моему плечу.

– Спи. – Я обнял его, и он затих.

Утром нас разбудил громкий топот и выкрики, раздававшиеся по всему коридору.

– Облава. – Ли посмотрел на меня с тревогой.

Смысл этого слова был ему хорошо знаком. Испугался он, как я понял, больше за меня.

Сбросив одеяло, я быстро оделся. Рейд милиции был, вероятно, плановым. Однако и нельзя было исключать, что спланировал его кто-то из чинов именно с дальним прицелом на мою поимку. Не верю я в совпадения. Как не верил, так и не верю.

– Я вернусь! – сказал я китайчонку. – Обязательно!

И надел ему на шею свой образок на гайтане.

Мощный удар чуть не снес дверь с петель, только лишь я выглянул из-за ширмы.

– Видчиняй! – донеслось из коридора.

Не перевелись еще хохлы на Руси.

Почтенный Янь Хуэй трясущимися руками открыл замок.

– Побачимо! – Румяный сержант в камуфляже, отстранив старика дулом автомата, ввалился в комнату.

Приготовившись к худшему, я наблюдал за ним в прорезь между створками ширмы. Ли, вцепившись в мои джинсы, стоял тихо, как сломанные часы.

Сержант жестом поманил Янь Хуэя.

– Прохаю ласково: гроши е?! – спросил он, озираясь через плечо.

– Моя не понимай! – пролепетал китаец-переводчик.

– Зовсим?! – ехидно поинтересовался сержант. – Мени щесь здаеться, що ты брешешь, китайчик!

Он ухватил старика за ворот и, подтянув к себе, показал ему кулак размером с аллигаторову грушу.

– Як зараз в ухо вдарю!

Я сделал невольное движение в его сторону, но тут в комнату заглянул еще один представитель силового ведомства.

– Чего тут у тебя, Василь?! – спросил он деловито.

– Та що?! Вот ховался, бачишь?! – Василь встряхнул перепуганного китайца. – Треба вдарить зараз, щоб вин знав, як ховатись!

– Документы! – обратился вновь прибывший к старику. – Паспорт! Регистрационное удостоверение!

Пока второй боец разбирался с Янь Хуэем, сержант приступил к обыску.

– Тю! – воскликнул он, отодвигая в сторону ширму. – Щоб мне лопнули глаза! Це кто ж такий?! И що з такими китайчиками роблють?!

Я убрал Ли за спину, и в следующую секунду беспечный сержант ухватился обеими руками за пах.

– Вин мени вдарил! – застонал он, с тревогой прислушиваясь к происходящим внутри него процессам. – Вин вдарил мени! – В голосе его прозвучала неподдельная мука. Значит, было за что переживать.

Я подхватил свою кожаную куртку, взлетел на подоконник, вынес плечом стекло и сиганул вниз. Второй этаж, конечно, не шестой, но колено я себе расшиб основательно.

– Тримай его, хлопцы! – неслось из разбитого окна. – Вин мени вдарил! Швидче тримай!

Прихрамывая на ушибленную ногу, я добежал до остановки и запрыгнул в отходящий троллейбус.

Преследователи мои коли и были, то остались где-то далеко позади.

– Меня выкурили! – сообщил я коротко Руслану, набрав на «мотороле» его номер и дождавшись отзыва. – Перезвоню, как оторвусь!

Вдаваться в подробности я не стал. Эпизод в общежитии подействовал на меня отрезвляюще. В очередной раз я убедился, что отсиживаться или убегать в моем положении – последнее дело. Того, кто бежит, когда-нибудь непременно догонят, и того, кто прячется, обязательно найдут. Лучшая защита – это нападение, как любят говорить футбольные тренеры. Банальность зачастую оттого и банальность, что верна по сути, а значит, и часто употребляема. Резкая смена тактики была для меня наивернейшим способом изменить в свою пользу развитие событий. Только быстрая контратака могла заставить моих противников совершать ошибки. Пусть не самих игроков, но подыгрывающих. А заодно я намерен был убедиться в существовании еще одного списка и, возможно, выйти через него на второго – если Маевский, разумеется, первый – «гроссмейстера». Искать концы надо было где-то в недрах родного банка. Резонно было предположить, что кто-то подобный Игорю Владиленовичу управляет загонщиками «с другой стороны доски», как назвал это Вайс. Хотя бы тот же Шибанов. Исходя из того, как Шибанов прокололся с моим «отъездом в Ялту» после знакомства моего с экспедитором «Третьего полюса», он и был в этой партии егерем номер два. Как бы иначе он узнал о моей идиотской реплике, брошенной Музыканту, когда я подсел в их поганое «такси»? Только от Галембы, которому Виктор Сергеевич доложил немедля о результатах проваленного покушения во всех подробностях. Или от Игоря Владиленовича, егеря номер один. Так или иначе, именно Шибанов бросился звонить Журенко с расспросами насчет моего предполагаемого отъезда в Крым. Чем себя с головой и выдал. Тогда я не догадывался о его роли во всей этой «шахматной» истории. Потому и не трогал его. Но это было тогда.