Смысл ночи
Шрифт:
При выполнении поставленной задачи два студента обнаружили известные способности, особенно пасторский сын. Мне нет необходимости повторять здесь рассказ доктора Маундера о махинации с поддельными чеками, скажу лишь, что Петтингейл сообщил: таинственным господином, нанявшим простофилю Хернсби, являлся Даунт, и именно Даунт, продемонстрировав шайке свое замечательное умение воспроизводить любые подписи, подделал банковские чеки.
— А кто такой мистер Вердант? — спросил я. — Он ведь тоже участвовал в вашем предприятии, не так ли?
— Конечно, — ответил Петтингейл. — Один из влиятельнейших членов маленького братства, с которым мы связались на Ньюмаркетских скачках. Именно его приставили помогать нам в деле. Без него мы не справились бы. Он взломщик — в этом ремесле Верданту нет равных. Он проник в адвокатскую контору и добыл для нас чековые бланки.
— Хм, Вердант, — сказал я. — Необычное имя.
— Псевдоним, — пояснил Петтингейл. — А настоящее имя мало кому известно.
— Но вам, полагаю,
— О да. Родная мать знала его как Плакроуза. Джосаю Плакроуза.
Я ничего не сказал, услышав это имя, но внутренне возликовал, что мои подозрения по поводу личности мистера Верданта оказались верными. Происхождение же псевдонима объяснялось очень просто. В 1838 году в Донкастере он поставил двадцать украденных гиней на лошадь, почти не имевшую шансов на выигрыш, по кличке Принцесса Вердант, и она оправдала доверие, придя к финишу первой со значительным преимуществом — хотя, возможно, ее победе способствовал тот факт (едва ли достойный упоминания), что она была четырехлеткой, поставленной в забег с трехлетками. [213] Впрочем, неважно. С тех пор среди своих друзей и знакомых из столичных криминальных сообществ он стал зваться мистером Вердантом.
213
[Распространенный способ подстраивать результат забега, наравне с выводом из строя фаворитов и использованием допинга. Как замечает барон Олдерсон в своем резюме по делу, представленному на рассмотрение в суд по делам казначейства после дерби 1844 г., «джентльмены, снисходящие до общения с отъявленными мошенниками, должны быть готовы к тому, что их обманут». (Прим. ред.)]
После успешной махинации с поддельными чеками адвокатской фирмы Плакроуз поссорился с коллегами в ходе дележа добычи и в крайнем негодовании покинул шайку, поклявшись отомстить всем им. И он отомстил. Ни один из пятерых бывших его сообщников не дожил до конца года: одного выловили из реки в Уоппинге с перерезанным горлом; другого однажды вечером забили до смерти в таверне «Альбион»; [214] а трое остальных просто бесследно сгинули с лица земли. Петтингейл не мог утверждать с полной определенностью, что Плакроуз самолично расправился с ними, но нисколько не сомневался, что именно он подписал смертный приговор всем пятерым.
214
[По адресу Олдерсгейт-стрит, 153. (Прим. ред.)]
— Последним из них был Айзек Гэбб, самый младший член шайки, — его старший брат держал пивную в Ротерхайте, где они обычно собирались. Молодой Гэбб был довольно порядочный малый, даром что мошенник. Брат страшно переживал и до сих пор переживает, я слышал. Вне всяких сомнений, он разделался бы с Плакроузом, когда бы мог, но он знал негодяя только под именем Верданта, а Вердант пропал без вести, вслед за господином Айзеком, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Вердант умер. Да здравствует Плакроуз.
Далее Петтингейл перешел к предмету, вызывавшему у меня особенный интерес. Заработав немного деньжат на первом мошенничестве, Феб Даунт почувствовал вкус к преступной деятельности и стал видеть себя вожаком шайки лощеных жуликов. Не зная толком, чем он станет заниматься после окончания университета (что бы он там ни болтал лорду Тансору о карьере научного сотрудника), и полагая, что одаренному человеку вроде него для упрочения положения в высшем обществе нужен начальный капитал, которого в настоящее время у него не имелось, Даунт пришел к весьма дельной, хотя отнюдь не оригинальной мысли изымать необходимые денежные средства у других людей. В пособники он взял своего друга и сообщника Петтингейла, за изобретательный ум профессионального юриста, и бывшего товарища по оружию Джосаю Плакроуза, иначе Верданта, за физическую силу, а равно за мастерское владение воровским ломом и прочими инструментами взломщицкого искусства.
Признаться, я бы не изумился сильнее, сообщи мне Петтингейл, что Феб Даунт является не кем иным, как самим Джеком-Попрыгунчиком. [215] Но он рассказал еще кое-что.
Незаурядный предпринимательский дар, обнаруженный лордом Тансором в своем любимце, в действительности представлял собой всего-навсего низменную способность к измышлению хитроумных способов отъема денег у легковерных простаков. Я мог бы счесть подобное жульничество довольно безобидным занятием, поскольку человеку надо как-то жить, а на свете огромное количество дураков, заслуживающих, чтобы их обобрали, и прямо-таки напрашивающихся на это. Но если Даунт принялся обманом вытягивать деньги из моего отца, ни в малой мере не страдавшего легковерием, а просто доверявшего человеку, которому он выказал необычайное предпочтение перед всеми и от которого был вправе ожидать преданности и почтения, — тогда совсем другой разговор. И Даунт изо всех сил старался снискать еще большее расположение
его светлости с целью (достигнутой в конечном счете) поглубже влезть во все дела последнего.215
[Наводящая ужас фигура в плаще, начавшая терроризировать Лондон в 1837 г. Обычно Джек-Попрыгунчик выскакивал из-за угла на ничего не подозревавших прохожих, чаще — женщин, и раздирал на них одежду когтеобразными руками. Ходили слухи, что глаза у него горят, точно раскаленные угли, изо рта вырывается пламя и он способен перепрыгивать через очень высокие ограды и заборы. Относительно того, являлся Джек реальным или вымышленным персонажем, ведутся споры и поныне, хотя в газетах часто появлялись сообщения о подобных нападениях. (Прим. ред.)]
«Спекуляции», в которых наш друг откровенно признался лорду Тансору, были просто-напросто жульническими махинациями; «прибыль», что он возвращал своему покровителю, являлась всего лишь выручкой от различных мошеннических предприятий и афер. Иные из них поражали грандиозностью замысла: воображаемые золотые прииски в Перу; запроектированный тоннель под швейцарскими Альпами; предполагаемые железные дороги, так никогда и не построенные. Другие были поскромнее либо же сводились к обычному надувательству излишне доверчивых бедолаг.
Фальшивые документы всех сортов, изготовленные Даунтом с высочайшим мастерством и наглостью, служили главным оружием шайки: умно составленные и весьма убедительные характеристики и рекомендации от имени видных особ с положением и репутацией; фиктивные справки о состоянии счетов, выданные известными банками; поддельные нотариальные свидетельства о собственности; искусно начерченные карты несуществующих земельных участков; чертежи монументальных зданий, которые никогда не будут сооружены. С помощью молодого адвоката Петтингейла Даунт достиг известных высот в искусстве обмана и подлога, а в обязанности Плакроуза входило побуждать к нужным действиям малодушных и отбивать у обманутых всякую охоту жаловаться властям на понесенные потери. Они выбирали жертв с величайшим тщанием, ловко изменяли внешность, представлялись вымышленными именами, арендовали помещения, нанимали простофиль вроде злосчастного Хернсби, всегда держались серьезно и степенно, а по завершении очередной махинации бесследно исчезали, не оставляя ни единой улики.
Да, теперь я получил полное представление о Фебе Рейнсфорде Даунте — и как же я ликовал, что правда наконец открылась! Наглый самодовольный писака оказался также прожженным жуликом, искушенным мошенником ничем не лучше ворья с Рэтклиффской дороги. [216]
Мистер Петтингейл продолжал говорить без умолку. К нему вернулся обычный мучнистый цвет лица, и испарина уже не выступала на лбу. Мне показалось, он даже вошел во вкус дела, и я начал догадываться, что отношения между адвокатом и знаменитым литератором разладились в последнее время.
216
[Рэтклиффская дорога, которая тянется от Ист-Смитфилда до Шедуэлл-Хай-стрит, охарактеризована Уоттсом Филипсом в книге «Дикие племена Лондона» (1855) как «средоточие разнузданного порока и пьяного насилия — всего грязного, буйного и низменного». (Прим. ред.)]
— Сейчас мы видимся гораздо реже, чем раньше, — наконец сказал Петтингейл, задумчиво глядя в огонь. — По молодости лет все было замечательно. Трудно объяснить… подобного рода работа здорово возбуждает ум. И приносит изрядный доход. Но потом она стала вызывать внутренний протест: иные из наших жертв были вполне порядочными малыми — ну там жены, дети и прочая, — а мы обирали бедолаг до нитки. В любом случае, я сказал Даунту, что так не может продолжаться вечно. Рано или поздно мы совершим ошибку. Я не горел желанием отправиться на корабле [217] следом за Хернсби — или чего хуже. Критический момент настал, когда этот отъявленный мерзавец Плакроуз прикончил свою жену. Никогда не понимал, зачем Даунт с ним связался, — так ему и сказал. Ведь он, Плакроуз, на все способен. Мы это знали, разумеется. Ну, вышла ссора, перебранка и все такое. Но все-таки одурачить простофилю — одно дело. А пришить свою жену — совсем другое. Ни в какие ворота. Самое скверное, что этот гнусный тип обманным путем избежал наказания, и какой-то другой малый сполна расплатился за него, отправившись на виселицу за совершенное Плакроузом убийство. Блестящая работа, в жизни не видел лучше. Сэр Эфраим Гэдд, по поручению Тредголдов. Одним словом, я решил, что настало время раз и навсегда распрощаться с Плакроузом и остепениться. Думал, Даунт согласится — ведь у него литературная слава и все такое прочее. А он заявил, что я волен поступать, как моей душе угодно, но он лично еще только начал и сейчас взял новый курс, чтобы обеспечить себя до конца жизни.
217
[То есть на каторгу. (Прим. ред.)]