Смысл жизни: учебное пособие

В собственной жизни Ф.М. Достоевский метался между верой и безверием. Такими же предстают и многие его герои. Подлинного душевного равновесия у него достигли только те герои, которые отдали себя служению Богу до конца.

Ф.М. Достоевский скептически относился к собственным нравственным возможностям человека-безбожника. Он направлял человека к Христу. Он был его высшим нравственным идеалом. Л.Н. Толстой тоже преклонялся перед Христом. Более того, через всю свою жизнь он пронес две его главные заповеди – любви и смирения. Но все-таки его высшим нравственным идеалом был не бог, а человек – человек совершенный (это звучит приблизительно так же, как человек разумный). Отсюда стремление духовно близких к нему героев его произведений к самосовершенствованию. Вопрос весь в том, в чем именно тот или иной его герой видит его цель, каков образ человека совершенного. Этот образ разные его герои в разных обстоятельствах представляют по-разному.

Лучшие герои Л.Н. Толстого мучительно ищут подлинный смысл жизни. Часто они оказываются в сетях ложных, ошибочных целей. Так, Николенька Иртеньев в трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность» сделал своим идеалом человека комильфо, представляемого им в образе светского льва. На главного героя «Казаков» – Оленина – в свою очередь находит состояние, когда он начинает видеть смысл своей жизни в слиянии с природой, в уподоблении оленям и комарам, в утрате своей человеческой индивидуальности, поскольку именно в подобном состоянии он ощутил себя по-настоящему счастливым. «И ему стало ясно, – читаем у Л.Н. Толстого, – что он нисколько не русский дворянин, член московского общества, друг и родня того-то и того-то, а просто такой же комар, или такой же фазан, или олень, как те, которые живут теперь вокруг него. «Так же, как они, как дядя Ерошка, поживу, умру. И правду он говорит: только трава вырастет» (Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 12 т. Т. 2. М., 1984. С. 407).

Конечно, слияние с природой – это прекрасно, но долго с этим слиянием не проживешь: от людей никуда не уйти, не спрятаться. Выходит, что и подобный образ жизни не может претендовать на жизненный идеал. Андрей Болконский в «Войне и мире» тоже проходит через пучину ложных целей. Мы помним, о чем он мечтал перед Аустерлицем – о славе, о торжестве над людьми. За одну минуту такого торжества он был готов пожертвовать чем угодно. Анна Каренина увидела смысл жизни в ее любви к Вронскому. Но и она не принесла ей счастья. Дмитрий Нехлюдов в «Воскресении», казалось бы, нашел подлинный смысл своей жизни – в служении людям и прежде всего – Екатерине Масловой, которая в молодости стала жертвой его похоти. Но неожиданно он наталкивается на ее сопротивление... И он в конечном счете пополнил собой галерею героев русской литературы, главных ее героев – людей неприкаянных. Неприкаянным был Евгений Онегин, неприкаянным был Печорин, неприкаянным был Рудин, неприкаянным был Иван Карамазов, неприкаянным оказался и Дмитрий Нехлюдов. Но все-таки последний был ближе к подлинному смыслу жизни, поскольку он решил посвятить себя служению несчастным людям.

Как и его герои, Л.Н. Толстой всю свою сознательную жизнь искал высший смысл жизни. Но его постоянно мучило несовершенство своей собственной природы, те «пороки», которые он так щедро себе приписывал. Таков и его отец Сергий. Не сумел он смириться, не сумел побороть в себе греховные соблазны. Его тело оказалось сильнее его духа. Не помог ему Бог, как он к нему ни стремился. И он ушел от Него. Алеша Карамазов пришел к Нему, а отец Сергий – ушел от Него. Выходит, недаром церковники приняли Ф.М. Достоевского, а Л.Н. Толстого отлучили от православия?

А между тем и Ф.М. Достоевский, и Л.Н. Толстой в конечном счете сходились в одном – в признании слабости человеческой. Только первый видел их источник в первую очередь в безверии, а второй – во власти тела человека над его душой. А между тем оба они учили любви и смирению. Оба они поклонялись Христу. Оба они были детьми своего времени, полагая, подобно И.В. Киреевскому или А.С. Хомякову, что без Бога в душе человеком высоконравственным стать невозможно. Правда, Ф.М. Достоевский принимал Христа в его евангелическом виде, а Л.Н. Толстой его демистифицировал.

Ответить на вопрос «Как жить?» легче, чем на вопрос «Зачем жить?». Последний направлен на цель (смысл) жизни, а первый – на средства ее достижения. Найти смысл жизни – дело многотрудное. Недаром известный русский философ Иван Ильин советовал: «“Как” земной жизни развивается безостановочно, успешно. Но “зачем” земной жизни незаметно затерялось. Да, незаметно: было лишь несколько столетий духовной рассеянности. Это так, как если бы человек, который страдает рассеянностью, играл в шахматы и выработал для себя дальновидный, сложный план, осуществление которого уже наполовину завершено; и вдруг – он забывает свой план. “Прекрасно! Но для чего я все предпринимал? Чего я, собственно, этим хотел?!”. У большинства современников этот вопрос и не доходит до сознания. Они ничего не знают о “зачем?” жизни, как не замечают и то, что они невежественны» (Ильин И.А. Собр. соч. Т. 3. М., 1994. С. 213).

Но только ли современники И.А. Ильина оказались в стороне от вопроса «Зачем?» И только ли невежественные? И легче ли тем, кто живет с ним, но не может найти удовлетворительного ответа на него?

Несчастье человека, не нашедшего себя, как мы понимаем, не укладывается в прокрустово ложе современности. Оно, как кажется, мучает людей с давних пор – с тех пор, как у самых интеллектуальных их представителей появилась потребность в осмыслении своего назначения на Земле.

Идет время, меняется жизнь, одно поколение приходит на смену другому, но неизменным остается один – немногочисленный – род людей среди них – тех, кто ищет высокий смысл человеческой жизни. Но немногие и из них его находят. Большая же часть из этого рода людей оказывается у разбитого корыта неприкаянности.

У разбитого корыта неприкаянности Алексей Максимович Горький (1868–1936) оставил в своих «Заметках о мещанстве» всех тех людей, которых он называл мещанами. Он безжалостно лишил их высокого смысла жизни.

Статья А.М. Горького «Заметки о мещанстве» была впервые опубликована в 1905 г. Со дня ее написания прошло больше ста лет, но ее актуальность, после известных событий в нашей стране, очевидна.

Если вспомнить о том, что автор «Заметок о мещанстве» был самоучкой, то нельзя не прийти в восторг по поводу его образованности. Его эрудиция выходит далеко за пределы родной ему стихии – художественной литературы. Он смело вторгается в другие сферы духовной культуры – науку, нравственность, политику. Достаточно в связи с этим привести хотя бы такую цитату: «...Этот натиск энергии снизу вверх возбуждает в мещанстве жуткий страх пред жизнью, – в корне своем это страх пред народом, слепой силой которого мещанство выстроило громоздкое, тесное и скучное здание своего благополучия. На тревожной почве этого страха, на предчувствии отмщения у мещан вспыхивают торопливые и грубые попытки оправдать свою роль паразитов на теле народа – тогда мещане становятся Мальтусами, Спенсерами, Ле-Бонами, Ломброзо – имя им легион...» (Горький М. Собр. соч.: в 16 т. Т. 16. Очерки литературные. Портреты. Статьи. М, 1979).

Особенно странной в этом списке выглядит фамилия Г. Спенсера. Если не считать П.А. Кропоткина (см. его прекрасную статью «Герберт Спенсер: его философия» в кн.: Кропоткин П.А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990. С. 558–574) , то великому английскому эволюционисту в России доставалось от многих. Особенно ненавистным он представлялся В.В. Розанову, который писал: «Никакого желания спорить со Спенсером: а желание вцепиться в его аккуратные бакенбарды и выдрать из них 1/2» (Розанов В.В. Т. 2. М., 1990. С. 312).

Но особенно хлестко А.М. Горький разделывается в своих «Заметках...» со своими коллегами – литераторами. Известное стихотворение Ф.И. Тютчева

Не рассуждай, не хлопочи,Безумство ищет, глупость судит;Дневные раны сном лечи,А завтра быть тому, что будет,Живя – умей все пережить:Печаль, и радость, и тревогу.Чего желать? О чем тужить?День пережит – и слава богу...

А.М. Горький преподносит по существу как гимн мещанина, которому в данном случае приписывается следующее: «Он не герой, героическое непонятно ему, только иногда на сцене театра он любуется героями, спокойно уверенный, что театральные герои не помешают ему жить. Он не чувствует будущего и, живя интересами данного момента, свое отношение к жизни определяет так: «Не рассуждай, не хлопочи...».

Он любит жить, но впечатления переживает неглубоко, социальный трагизм недоступен его чувствам, только ужас пред своей смертью он может чувствовать глубоко и выражает его порою ярко и сильно. Мещанин всегда лирик, пафос совершенно недоступен мещанам, тут они точно прокляты проклятием бессилия...» (Горький М. Собр. соч. Т. 16. С. 198–199).

Но автор этих слов не останавливается на Ф.И. Тютчеве. Он решительно относит к писателям-мещанам не кого-нибудь, а Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого. «Ожидаю, что идолопоклонники закричат мне: “Как? Толстой? Достоевский?”. Я не занимаюсь критикой произведений этих великих художников, я только открываю мещан. Я не знаю более злых врагов жизни, чем они. Они хотят примирить мучителя и мученика и хотят оправдать себя за близость к мучителям, за бесстрастие свое к страданиям мира. Они учат мучеников терпению, они убеждают их не противиться насилию, они всегда ищут доказательств невозможности изменить порядок отношений имущего к неимущему, они обещают народу вознаграждение за труд и муки на небесах и, любуясь его невыносимо тяжкой жизнью на земле, сосут его живые соки, как тля» (там же. С. 207).