Снежная девочка

– Нет. Но будь я из полиции, то не дала бы вам даже попрощаться с детьми, – твердо заявила я.

Мы вернулись в гостиную, и профессор позвонил генеральному прокурору, чтобы сообщить ему о наших находках и сделать заявление. За годы работы в «Дэйли», где он писал репортажи о коррупции и мошенничестве, раскрывал общественные интриги и прекрасно умел рассказывать истории, которые часто заканчивались в суде, он установил дружеские отношения с высшим руководством судебной системы и полиции. Вскоре Шмоер вернулся с застывшим лицом, он был чем-то взволнован.

– Ты все рассказал? Полиция приедет? – спросила я немного растерянно.

– Они только что освободили его без предъявления обвинений… – ответил он, оставив меня в замешательстве. Как такое возможно? Мое доверие к закону и системе испарилось как дым. Как я могла быть такой наивной? Как могла надеяться, что система работает?

– О чем ты? В подвале полно улик! – закричала я.

– Кто-то плохо выполнил свою работу, Мирен, – ответил Шмоер серьезным тоном.

– Да ну? Они даже в дом не заходили. Они ничего не сделали! – опять закричала я. Голос срывался. – А что сказал прокурор? Его задержат еще раз?

– Он попросил меня включить телевизор.

Глава 37

Некоторые люди – словно огонь, а другим его не хватает.

1998

На телеэкранах по всей стране бушевал пожар. Затем он перекинулся на первые полосы газет по всему миру, и вскоре это изображение стало символом справедливости, в которой отказали власти, но за которую ратовала вся планета: жадный танец огня, поглотивший Джеймса Фостера на выходе из полицейского участка.

Всего через день после его ареста власти отказались выдвигать против него обвинения. Девочка, которую он якобы пытался похитить в районе Таймс-сквер, подтвердила рассказ Джеймса, камеры в округе не запечатлели никаких следов попытки похищения, а обвинения в растлении малолетних оказались выдвинуты родителями его нынешней жены, когда они оба были подростками. Полиция не хотела идти на поводу у первой полосы «Пресс», из которой следовало, что Джеймс Фостер также является виновником исчезновения Киры Темплтон, но страна его возненавидела, стоило только его лицу украсить газетные киоски по всему Манхэттену. В полдень у дверей полицейского участка, где он содержался под стражей и где его активно допрашивали полицейские, собралась толпа. К шести часам вечера, когда люди вышли с работы, толпа эта исчислялась сотнями. Но постепенно шумные призывы к справедливости стихли, и к полуночи там осталось около тридцати человек, в основном активисты, ожидавшие заявления полиции. В течение всего дня различные новостные каналы и ток-шоу освещали случившееся, строя зловещие догадки о том, как Джеймс Фостер умертвил Киру, чего ему, к счастью, не удалось сделать с семилетней девочкой, которую он пытался похитить.

Когда Фостер вышел на улицу в сопровождении двух полицейских, которым предстояло доставить его домой в целости и сохранности, поднялась такая суматоха, что непонятно, как в разгар потасовок и буйства толпы запах бензина, исходивший от Джеймса, остался незамеченным. Двух полицейских тут же сбили с ног и уложили на землю за то, что они защищали убийцу, а Джеймс, превозмогая ужас, смотрел во все стороны. Толпа сомкнулась кольцом вокруг него, и впоследствии при даче показаний никто не мог точно сказать, кто именно зажег искру, которая создала для всей страны незабываемый образ.

Вскоре огонь перекинулся с ног на лицо. Некоторые помнили, как Джеймс кричал, умолял о пощаде, стоял на коленях с поднятыми вверх руками, но все отвели взгляд, как только почувствовали, что дело зашло слишком далеко. Через минуту Джеймс безжизненно лежал на асфальте, медленно тлея, пока наконец не подоспел офицер с огнетушителем.

На следующий день каждая газета опубликовала новость о невиновности Джеймса Фостера в сопровождении снимка горящего человека в полный рост и заголовков следующего содержания: «Невиновного сожгли заживо»; «Первый подозреваемый в деле Киры Темплтон сгорел заживо»; «Судебная ошибка». Единственная на тот момент фотография, на которой Фостер был запечатлен в профиль с поднятыми вверх руками, а огонь освещал остекленевшие лица незнакомцев, наблюдающих за его сожжением, была сделана фотографом некоммерческого информационного агентства «Ассошиэйтед Пресс», который остановился при виде толпы у полицейского участка, требующей справедливости. Спустя несколько месяцев этот снимок стал лауреатом Пулитцеровской премии за лучшую фотографию года.

Все газеты пустили на первую полосу эту новость с упором на то, что погибший был отпущен без предъявления обвинений, – все газеты, кроме одной.

Около полуночи, за несколько часов до того, как газеты вышли из типографии, издателю «Манхэттен пресс» Филу Марксу позвонил его бывший сокурсник по Гарварду, Джим Шмоер, с которым в те годы они чаще виделись на вечеринках, чем на лекциях. Их карьера развивалась схожим образом, но в разных изданиях, и они продолжали время от времени поддерживать контакт. Оба работали в Нью-Йорке, и оба стремительно росли, хотя и в разных областях. Джим заработал репутацию дотошного журналиста, которого боялись корпорации и власть имущие, а Филу везло с популярными темами, и у него было достаточно денег, чтобы получить параллельно с работой степень MBA, которая открывала двери для руководящей должности в газете.

– Фил, у меня есть кое-что очень важное.

– Насколько важное? Я только что задержал завтрашнюю первую полосу, чтобы заменить ее на статью о Джеймсе Фостере, сгоревшем у дверей полицейского участка. Они заживо сожгли невинного человека, Джим. А мы вчера об этом написали. Это наша вина. Мы должны извиниться.

– Об этом я и хочу с тобой поговорить. Он не безвинный агнец. Он не заслуживает того, чтобы его считали жертвой несправедливости.

– Почему ты так говоришь? – заинтригованно спросил Фил.

Профессор Шмоер вкратце описал Филу ситуацию. Прокурор только что направил полицейских в дом Фостеров, и они дожидались их приезда.

– Думаешь, девочка у него?

– Кира? Нет. Мы уже осмотрели весь дом. А другой недвижимости у них нет. Девочка не здесь. Все это по-прежнему загадка.

– И почему ты не хочешь рассказать об этом в «Дэйли»?

– По двум причинам. Во-первых… я там больше не работаю. Меня уволили сегодня за то, что я всегда был на шаг позади. Это просто не мое.

– Ты один из лучших, Джим. Просто… ты не можешь найти тему. Никто не давал тебе достаточной свободы.

– Во-вторых… это не моя находка. Ее сделала моя лучшая студентка, и она заслуживает шанса.

– Студентка? Она с тобой?

– Да.

– Отлично. Приезжайте в редакцию. Ты знаешь, где это. Ночь будет длинной.

– Скоро будем.

Тем временем Мирен бродила по саду, пытаясь собрать воедино новые факты и примириться с тем, что версия, которую она уже выстроила в своем сознании, рухнула под натиском ужасной правды. Раньше она в глубине души верила, что люди добрые, что не во всех мужчинах таится зло, и визит в дом Фостеров должен был подтвердить – задержание Джеймса было ошибкой. Но когда свет освещает тень, порой выясняется, что позади клубится еще большая тьма.

Положив трубку, профессор Шмоер махнул Мирен рукой, и в этот самый момент три полицейские машины с выключенными фарами подъехали к двери дома Фостеров.

– Я позвонил в «Пресс».

– Зачем? – удивилась Мирен.

– Тебя ждет боевое крещение в их редакции через сорок пять минут. Мы уезжаем сейчас же. Времени нет.

– Что?

В час ночи Мирен Триггс приехала вместе с Джимом Шмоером в редакцию «Пресс», чтобы написать там же статью. Времени на то, чтобы поехать домой, отправить ее по почте и рассчитывать на быстрый интернет, не было.