Снежные псы

После чего поднялся на башню и опустил мост, по которому тут же с криками устремились эльфы. Ариэлль я среди них не заметил, видимо, она была на другом, самом опасном участке фронта.

Теперь стоило заняться своими непосредственными обязанностями — ловлей верхушки. Я перезарядился.

Тытырин горестно ползал по песку, причитал, рвал на себе оселедец. Вокруг валялись бумаги с его паскудным сочинением, где я назывался «трусом, муравлем, тлей жалкой». Прозайка пытался бумаги собрать.

— Я ослеп! — рыдал он. — Я ничего не вижу! Будьте вы все прокляты с вашей Страной Мечты…

Ну и все в том же пессимистическом духе. Я тяжело вздохнул и подтолкнул паскудные листки к остывающей сплавленной стеклянной лужице.

А еще говорят, рукописи не горят. Хотя, может, великие и не горят. Вот! Вот мерило! Если горят — то дрянь, если не горят, то вечное.

Тытырин услышал треск бумаги и занервничал, попытался нащупать свою нетленку, но, конечно же, влез в жидкое стекло.

И бысть вопель зело ужасный, и содрогнулась земля, и зарыдали небеса, как сказал бы он сам. Наверное, действительно больно — пальцами в кипящее стекло. Летописец потянулся назад, поднял руки, и за пальцами потянулись длинные расплавленные нити. Может, и хорошо, что он их не видел — зрелище не из приятных.

Надо было бежать, дела делать, да только не мог я оставить друга Тытырина без братской поддержки.

— Не расстраивайся, Тытырин, — сказал я. — И даже напротив, радуйся. Тебе несказанно повезло: слепой литератор — это круто! Основоположник вообще всей литературы Гомер был слепым, а ничего, до сих пор люди помнят. И ваш любимый Борхес тоже, кажется, зрением мучился. Так что ты в хорошей компании. Правда, они работали в несколько чуждой тебе манере, не в славянской готике, скорее, в латинской мистике… Так тем лучше! Ты будешь первым! Слепой, да к тому же безрукий Боян! Это прекрасно! Не, если бы ты еще был негром…

— Не хочу негром… — проканючил Тытырин. — Сволочи… Сволочи!

— Прекрати ныть! А то пальцы придется совсем отрезать.

Тытырин наконец замолчал. Мне легче стало, теперь не только у меня рука болела.

— Вот и хорошо, — похвалил его я. — Зато теперь ты сможешь похвастаться новым прозвищем. Ну, знаешь, были Харальд Синезубый, Иван Красный. А ты будешь Тытырин Стеклянный Палец. Или лучше Перст. Звучит. Ладно, ты тут отдыхай, а я пойду. Не расстраивайся, потом мы тебе протезы сделаем. Из пластмассы.

И я отправился по делам. Завернул в сторону широкого проулка — кажется, туда надо было, кажется, штаб-квартира там. Меня догнала перемазанная сажей девчонка в черной броне.

— Распоряжения какие-нибудь? — спросила она. — Что прикажете? Может…

«Что прикажете?», «Есть какие-нибудь распоряжения?»… Как прекрасно звучит! Просто мед! Я не удержался, крикнул:

— Не слышу! Что?

— Что прикажете? Ариэлль велела вам помогать!

— Там раненые, — указал на надвратную башню, — разберитесь. И вообще: всех перевязать, избить, накормить, еще раз избить. Ну, как обычно в таких случаях.

— Ариэлль велела поддержать вас…

— Так поддержите же меня! — Я сделал роковое лицо и страстно шагнул к девчонке. — Вверяю себя в ваши надежные руки!

Девчонка шарахнулась, шагнула назад, запнулась, свалилась на песок.

— Сволочи! — громко прохныкал издалека Тытырин. — Ненавижу…

— Вот так всегда, — усмехнулся я. — Сначала говорит, что готова меня поддержать, затем жестоко предает. О женщины, имя вам непостоянство. Я безутешен!

Я крутанул на пальце левой руки револьвер и направился к штаб-квартире. Настроение у меня было отличное. Деспотат горел. Огонь с дворца Ямомото перекинулся на другие деревянные халупы, распространился, и теперь полыхало несколько хибар — с ревом, с воем, как надо. Для полной картины не хватало только пожарных машин. Деспотатчики даже не пытались ничего тушить, просто паниковали себе помаленьку. Но не все. Я заметил нескольких вполне целеустремленных типов, которые поспешали куда-то с угловатыми котомками. Сметливые ребята. Я подстрелил двоих! Для усиления хаоса.

Музыки бы еще. Чего-нибудь возвышенного, с органом, с сабфуверами, чтобы все было заполнено вибрирующей черной энергией, чтобы эпидермис отслаивался. Иерихонские трубы, короче. Или тех же «Анаболиков». Пусть тот же «Сталинград», где Дрейк так ревет, что слезы выжимаются…

А вообще Деспотат оказался хилым государством, как я и думал. Достаточно было одного даже не самого, в общем-то, мощного удара, чтобы он закачался и принялся заваливаться набок.

Штаб-квартира располагалась недалеко от моста, я помнил. Дошел туда, совершенно не встретив никакого сопротивления, что даже как-то разочаровывало. Парочка негодяев для вдохновения на пути мне бы не помешала. Впрочем, сама штаб-квартира меня порадовала — дверь охранялась. Как и раньше, возле нее стояли двое с бластерами наперевес. Настороженно стояли. Пожар, война, последний день Помпеи — а они стоят. Хорошо выдрессированы, Застенкер свое дело знает. Интересный персонаж. Надо было пораньше с ним познакомиться поплотнее… Ну ничего, еще поздороваемся.

— Стоять! — Охранники дружно подняли бластеры.

Бластеры у них старые, однако вполне боеспособные. Под такой попадешь — и подметок не останется.

Я остановился.

— Кто ты? — спросил один.

Не стал ему отвечать. Берта, пластиковые пули, два выстрела.

Эти, правда, тоже успели, пульнули. Первый попал в небо, второй — в сарай напротив. Сарай очень красиво взорвался. Вот оно, преимущество бластера, — оружие тупое, но очень эффектное, особенно если смотреть со стороны. Взрывы, все разлетается, грохот, огонь от выгорающего кислорода, потом все обратно валится, на землю. Масштабно.

Я очень удачно попал. Не скажу, что специально хотел, просто так получилось: мои пули развернули бластерщиков навстречу друг другу, и они, звонко хлопнувшись лбами, осыпались.

— Справедливость восторжествовала, — обронил я. — И так будет всегда.

После чего толкнул дверь.

Не заперто. Прошел через прихожую. Дверь в комнату, где некогда обитал Ляжка, была закрыта. Замок достаточно крепкий, я не стал с ним возиться, просто отстрелил петли, а затем вышиб дверь недрогнувшей ногой. И очутился в комнате с очагом.

За прошедшее время тут ничего не изменилось. Камин, правда, не горел, зато пробитый медный таз и помятый чайник присутствовали. И пыль вокруг, пыль. Здесь, видимо, никто больше не жил с той самой поры, как я стал свидетелем конфликта Пендрагона и Застенкера, помещение пустовало.

А с чего оно вдруг пустовало? Зачем? Наверняка с жильем туго, а тут такая квартира простаивает…

Это был инстинкт. Инстинкт — вещь великая. Варгас говорил, что если развить интуицию, перевести ее на другой уровень, то можно попадать в монетку с закрытыми глазами. Сам он в монету попадал, правда, не с закрытыми глазами, а так. Хотя и с закрытыми наверняка тоже мог. Но не демонстрировал.

Если враг не знает всех твоих способностей, шанс его победить резко увеличивается.

Ну и почему такая роскошная жилплощадь провисает?

Я вдруг почувствовал, что надо уходить. Причем немедленно, сию же секунду. Даже не почувствовал, а узнал как-то. Сразу.

Развернулся и рванул прочь. Больно споткнулся о чайник.

На пороге подхватил за шиворот тех двух недотеп, которые все валялись, не сумев очухаться. Не кормят их тут, что ли?

Отволочь успел метров на двадцать, не дальше. Земля икнула, и я оказался подброшен чуть ли не на метр. Упал на одного из стражников. Перекатился, выхватил револьверы.