Снежный Цветок и заветный веер

Двадцать восьмого числа десятого месяца я надела шелковую рубашку цвета лаванды, которую расшила хризантемами, что подходило для осени. Когда-то я думала, что единственной одеждой, которую я буду носить всю жизнь, будет та, которую я сшила в годы закалывания волос. Мне не приходило в голову, что моя свекровь умрет и оставит нетронутые куски ткани, или что мой муж будет достаточно богат, чтобы купить любое количество самого лучшего шелка из Сучжоу. Собираясь к Снежному Цветку, я вспомнила, как она носила мои вещи, когда мы были девочками, и взяла с собой только то, что могло мне понадобиться в ближайшие три дня.

Носильщики высадили меня из паланкина перед домом Снежного Цветка. Она сидела, ожидая меня, на помосте перед порогом дома. Она была одета в рубашку, штаны, фартук и косынку из замусоленного и заношенного хлопка сине-белого цвета. Мы не сразу вошли в дом. Снежному Цветку было приятно побыть со мной на прохладном послеполуденном воздухе. После того как мы поболтали о том, о сем, я впервые как следует разглядела огромный котел, в котором варили свиные туши, чтобы смягчить кожу и снять с нее шерсть. Сквозь открытую дверь флигеля я увидела куски мяса, свисавшие с крючков. От их запаха меня затошнило. Но хуже всего было то, что в это же время свинья со своими поросятами влезла на помост в поисках еды. Потом мы поели тушеного риса с салатом, и Снежный Цветок поставила наши миски на помост, к нашим ногам, чтобы свинья и поросята могли доесть остатки.

Когда мы увидели, что мясник возвращается домой, толкая перед собой тележку с четырьмя корзинами, в каждой из которых на животе лежала свинья, мы поднялись наверх, где дочь Снежного Цветка вышивала, а свекровь очищала хлопок. Комната имела запущенный и мрачный вид. Зарешеченное окно было еще меньше, чем в моем родном доме, и менее украшенное. Однако я могла посмотреть в него на мой дом в Тункоу. Даже здесь, наверху, невозможно было не почувствовать свиного запаха.

Мы уселись и начали говорить о том, что в данный момент больше всего занимало наши мысли, — о наших дочерях.

«Ты подумала о том, когда нам начать бинтовать им ноги?» — спросила Снежный Цветок.

Было правильным начать в этом году, но я надеялась, что Снежный Цветок думает так же, как и я.

«Наши матери подождали, пока нам исполнилось семь лет, и мы обе были счастливы с этого времени, когда были вместе», — осторожно начала я.

Лицо Снежного Цветка расплылось в широкой улыбке. «Я думала точно так же. Наши с тобой восемь знаков прекрасно совпадают. Не следует ли нам не только соединить восемь знаков наших дочерей, но и соединить их с нашими восемью знаками, насколько это возможно? Мы можем начать бинтовать им ноги в тот же день и в том же возрасте, когда бинтовали ноги нам».

Я взглянула на дочку Снежного Цветка. Весенняя Луна унаследовала красоту своей матери — шелковистую кожу и мягкие черные волосы, — но ее поведение выражало бесконечную покорность, когда она сидела с опущенной головой, посматривая искоса на свое вышивание, стараясь изо всех сил не подслушивать, как решается ее судьба.

«Они будут как две уточки-мандаринки», — сказала я, испытывая облегчение оттого, что мы так быстро пришли к соглашению, хотя я уверена, мы обе надеялись на то, что наши превосходно совпадающие восемь таков компенсируют частичное несовпадение восьми знаков наших дочерей.

Воистину Снежному Цветку повезло, что у нее была Весенняя Луна, иначе ей пришлось бы проводить все дни наедине со своей свекровью. Позвольте мне сказать следующее: эта женщина оставалась такой же ядовитой и злобной, какой я ее помнила. У нее был только один припев: «Твой старший сын не лучше девчонки. Он хилый. Где он возьмет силу, чтобы зарезать свинью?» У меня же в голове вертелась мысль, совсем не подходящая для госпожи Лу: «Почему духи не забрали ее в загробный мир во время эпидемии?»

Вкус еды за ужином напомнил мне те времена, когда я была еще девочкой, но мы уже начали получать подарки для моего приданого, — заготовленные впрок длинные бобы, свиные ножки в остром соусе, жареные кусочки тыквы и красный рис. Пока я находилась в Цзиньтяне, каждая трапеза походила по вкусу на все остальные, потому что в любое блюдо входила какая-нибудь часть свиньи. Черные бобы со свиным салом, свиные уши в глиняных горшочках, пылающие свиные кишки, кабаний член, тушенный с чесноком и жгучим перцем. Снежный Цветок не ела ничего из этих блюд, только рис и овощи.

После обеда ее свекровь отправлялась спать. Хотя традиция требует, чтобы две половинки во время взаимных посещений спали в одной постели — подразумевалось, что муж будет спать в каком-нибудь другом месте, — мясник заявил, что не собирается искать другой ночлег. Его извинения? «Нет ничего более злого, чем сердце женщины». Это была старая поговорка, и, возможно, справедливая, но было неприлично говорить подобные вещи Госпоже Лу. Тем не менее это был его дом, и мы были обязаны делать то, что он говорил.

Снежный Цветок отвела меня в женскую комнату наверху и там соорудила мне постель из чистых, но поношенных одеял из своего приданого. На комод она поставила таз с теплой водой, чтобы я могла умыться. О, как мне хотелось взять платок, окунуть его в воду и стереть все следы забот и тревог с лица моей лаотун. Пока я раздумывала об этом, Снежный Цветок принесла мне одежду, почти такую же, какая была на ней, — почти, потому что я помнила, как она скомбинировала ее с драгоценными кусочками материи из приданого своей матери. Снежный Цветок нагнулась ко мне, поцеловала меня в щеку и прошептала на ухо: «Завтра у нас будет целый день. Я покажу тебе мою вышивку и то, что я написала на нашем веере. Мы будем разговаривать и вспоминать». Потом она оставила меня одну.

Я задула фонарик и натянула на себя одеяло. Луна была почти полной, и ее голубой свет, проникавший сквозь зарешеченное окно, перенес меня в далекое прошлое. Я зарылась лицом в складки одеяла, которые хранили запах Снежного Цветка, такой же свежий и тонкий, как и в годы закалывания волос. В ушах у меня зазвучали памятные мне низкие стоны наслаждения. Даже находясь в одиночестве в темной комнате, я вспыхнула при этом давно забытом воспоминании. Но звуки не прекращались. Я села на постели. Стоны не отзывались у меня в голове, они шли из комнаты Снежного Цветка. Моя лаотун и ее муж занимались постельными делами. Моя лаотун могла стать вегетарианкой, но она не была Женой Ван из истории, рассказанной нам свахой. Я закрыла уши руками и попробовала уснуть, но это было нелегко. Моя удачная судьба сделала меня и нетерпеливой, и нетерпимой. Это оскверненное и оскверняющее место, и люди, живущие здесь, раздражающе действовали на мои чувства, на мою плоть и на мою душу.

На следующее угро мясник уехал на целый день, а его мать убралась в свою комнату. Я помогла Снежному Цветку вымыть и вытереть посуду, принести дров, набрать воды, нарезать овощей для дневной трапезы, принести мясо из сарая, где хранились куски свинины, и уделила внимание ее дочери. Когда мы со всем этим справились, Снежный Цветок поставила греть воду, чтобы мы могли помыться. Она принесла чайник наверх, в женскую комнату, и закрыла дверь. Для нас никогда не было никаких запретов. Зачем они были нужны теперь? Воздух в доме был на удивление теплым, даже сейчас, в десятом лунном месяце, но все равно, моя кожа покрылась мурашками, когда Снежный Цветок провела по ней мокрым кусочком ткани.