Снежный пожар

Теперь я осмелела и, оставив Дьявольский спуск для Джулиана, несколько раз одолела Болиголов. Однажды я даже поднялась на подъемнике до последней остановки, откуда начинался Дьявольский спуск; и я видела, как Джулиан скользил по нему вниз и скоро скрылся за выступом скалы.

Он тоже казался здесь другим человеком, и мне доставляло огромное удовольствие наблюдать, как грациозно владеет он своим телом, оказавшись в родной стихии.

Адрия не скрывала своего восторга.

— Мой папа до сих пор лучший лыжник в мире, — похвалилась девочка, когда тот исчез из виду. — Стюарт Перриш думает, что лучший в мире он, но до папы ему далеко.

Я ничего не сказала, и мы с Адрией снова отправились на вершину Болиголова. Я. как обычно, стартовала вслед за девочкой. Наверное, совершенство стиля Джулиана произвело на меня такое впечатление, что я не рассчитала свои силы и возомнила себя более опытной лыжницей, чем была на самом деле. На одном из поворотов меня занесло, я растянулась и покатилась по слежавшемуся снегу, стараясь держаться подальше от лыжной трассы, чтобы не мешать спуску тех. кто следовал за мной. Адрия услышала, как я упала; она резко развернулась и остановилась, затем подъехала ко мне и помогла встать на ноги. Я пострадала не столько физически, сколько морально: удар был нанесен по моей новообретенной спортивной гордости. Я снова надела лыжи и спустилась вниз с куда меньшим апломбом, чем прежде. Адрия отнеслась к моей неудаче на удивление сдержанно, она и не думала надо мной насмехаться.

— Падают все, — успокоила она меня.

Когда мы оказались внизу, она ничего не сказала Джулиану о моем падении, а попросила разрешения пойти поиграть в большой ледовый дворец, построенный специально для детей: дворец изобиловал туннелями, по которым приходилось ползти, и скрытыми в их лабиринте ледяными сокровищами. Джулиан отпустил Адрию, повел на второй этаж лыжной базы, в комнату отдыха.

Комната оказалась теплой и уютной. Мы сели за полированный столик, и Джулиан заказал глинтвейн; он помог мне снять парку, и я стала непроизвольно поглаживать своего Улля, висевшего поверх свитера на серебряной цепочке. Когда я оставила медальон в покое, Джулиан неожиданно проявил к нему повышенный интерес.

— Что это? — спросил он. — Откуда он у вас?

Джулиан не сводил глаз с медальона, и у меня возникло подозрение, что эта вещь ему знакома. Но откуда? Может быть, Стюарт показывал медальон Джулиану, прежде чем подарить его мне? Я решила проявить осторожность.

— Это всего лишь медальон с Уллем, который мне подарили. Говорят, он приносит удачу лыжникам.

— Что изображено на обратной стороне? — бросил Джулиан.

Я повернула медальон, чтобы он мог увидеть кристалл, призванный уберечь от неприятностей на горных склонах.

— Не обладая мастерством, приходится полагаться на удачу, — изрекла я.

Джулиан засмеялся и несколько расслабился, но время от времени переводил взгляд на медальон, словно эта вещь его чем-то изумила. Однако овладел собой и стал рассказывать о помещении, где мы сидели: по субботам здесь бывает многолюдно и публику развлекает певец, подыгрывающий себе на банджо.

Мне здесь нравилось. Но я не могла расслабиться и наслаждаться моментом, как мне того хотелось бы. Едва мне перестала угрожать физическая опасность, с новой силой нахлынули прежние страхи и сомнения. Больше всего на свете я сейчас жаждала сбросить маску и начистоту, без утайки поговорить с Джулианом о Стюарте. Но не могла себе этого позволить.

Вместо этого я спросила Джулиана, не скучает ли он по лыжным соревнованиям.

— До некоторой степени, — ответил он. — Совсем не так, как в первое время. Спортивный азарт становится частью натуры, и человек нуждается в опасности, в том, чтобы бросить вызов, проверить себя. Синдром опьянения победой. Думаю, что не смогу объяснить, в чем тут дело, человеку, не испытавшему этого на себе.

Благодаря Стюарту я имела представление о подобных переживаниях. Лыжи могли превратиться в страсть, в религию.

— Мистика, — поддразнила его я, потягивая теплое вино.

— Не пытайтесь определить это чувство, если оно вам не знакомо.

— Просто пытаюсь понять. Как люди могут посвящать всю свою жизнь такого рода занятиям? Это мир развлечений, свободного времени и игры. Он нереален. Даже содержать курорт лыжников — это не…

Его смех прервал меня на полуслове.

— Вы имеете в виду что-то вроде трудовой этики. А, на мой взгляд, это далеко не худший способ зарабатывания себе на жизнь. Возможно, в наше время человек именно во время игры приближается к своей собственной утраченной сущности Только это и спасает его от опасности быть целиком поглощенным, проглоченным тем, что вы называете реальным миром, который на деле является Молохом, жадным и ненасытным чудовищем. Только выскользнув из удушающих объятий так называемой «реальности», вы можете словно впервые увидеть небо, холмы, землю. И себя тоже. Все это ближе к реальности, чем вы думаете, потому что возвращает нас к ощущению сопричастности с жизнью вселенной. Я не считаю такую жизнь потраченной впустую. Люди, приезжающие из городов, завидуют нам.

— Я знаю, что между людьми, увлеченными лыжным спортом, завязываются прочные взаимоотношения, иногда длящиеся всю жизнь. Но я не понимаю, почему альпинист должен покорять следующую вершину. Или почему человек должен пересекать океан на утлом суденышке. Почему некто желает быть обязательно первым и самым быстрым на горных склонах? Неужели всякая предыдущая гора хуже, чем последующая? Откуда берется этот внутренний импульс? Для чего он существует?

Неожиданно проявил ко мне не меньший интерес, чем я к нему.

— Как это вы ухитрились остаться такой незатронутой, невовлеченной? Неужели подобные страсти никогда вас не захватывали?

— Невовлеченной! — возмутилась я. — Да я может быть, самый вовлеченный человек на свете, я…

— Вы вовлечены в жизни других людей, прервал меня он. — А как насчет вашей собственной жизни? Кто вы? Чего хотите вы сами?

Я не знала, как выкарабкаться из сложившейся ситуации. Он с недюжинной проницательностью задавал именно те вопросы, на которые я не могла ему ответить.

— Что отпугнуло вас от жизни? — мягко настаивал он.

В моих глазах появились предательские слезы; он их заметил и положил свою ладонь на мою руку. У меня мелькнуло непрошеное желание перевернуть руку и ответить на его прикосновение. Но я не шевельнулась, только моргала, пытаясь унять слезы.

Он отпустил мою руку, откинулся назад, проявляя мягкость, какой я прежде в нем не замечала.

— Извините, — сказал он. — Я не имел права так грубо вторгаться в вашу личную жизнь. Может быть, когда-нибудь вы мне сами расскажете…

Как я могла рассказать о том, чего сама не понимала? Я достала носовой платок и высморкалась. Он улыбнулся мне почти нежно и вернулся к моему первоначальному вопросу: откуда берется внутренний импульс, заставляющий человека покорять одну вершину за другой.

— Возможно, это просто не женское; хотя и среди женщин встречаются немногие, дерзающие бросить вызов. Моя жена была не из их числа. Марго любила возбуждение курортной зоной. Она любила красивую спортивную одежду и красивых беззаботных людей, она просто расцветала в такой обстановке. Хотя она хорошо владела лыжами и ходила на них с наслаждением, они не стати для нее страстью.