Сногсшибательный мачо, или Правило первого свидания

Я была в бешенстве; перед глазами прыгали черные точки. Мне кажется, в эту минуту я могла убить его без колебаний.

– Ну как? Будешь по-прежнему кусаться?

И он, наклонившись ко мне, слегка куснул за мочку уха.

Мне захотелось еще крепче прижаться к нему, еще сильнее.

– Пусти! – уже задыхаясь, шептала я. Тяжелая сладкая боль растеклась внизу живота.

– Ты думаешь, я тебя отпущу? – раздался вкрадчивый шепот. – И не думай.

– Ах так! – И я рванула его рубашку. Она треснула по шву.

– Ого! – Его брови насмешливо взлетели вверх. – Ты уже занимаешься рукоприкладством. А с виду такая воспитанная девушка.

– Ты так считаешь?

– Видимо, я ошибся. Уже вижу это.

Рубашка слетела на пол. Я судорожно вздохнула. Он ослабил хватку, и я вырвалась из его рук.

– Куда? – Он перехватил меня.

– На кудыкину гору! – насмешливо сказала я.

Но на самом деле мне уже было не до смеха. Мне стало трудно дышать; было ощущение, что я нахожусь в разреженном пространстве, и мне отчаянно не хватает воздуха. Приступ ярости не проходил. Мне хотелось раззадорить его, привести в исступление.

Я резко обернулась к нему и обхватила руками за плечи. Руки скользнули по выпуклым мышцам, и я закрыла глаза. Гладкость кожи, родной запах… Словно и не было этих дней, когда мы были в разлуке.

Но сдаваться так просто я не собиралась. Мы стояли друг напротив друга, как два бойца на ринге, и не отводили взгляда. Внезапно он обхватил меня, и мы упали на пол. Он был сверху. Я снизу. На меня обрушилась тяжесть его тела, и я оказалась прижатой к полу так, что не могла пошевелиться.

– Я… не… могу… – выдавила я.

Он развел мои руки в стороны и уселся на моих бедрах.

– Проси прощения.

– За что?

– За хулиганское поведение.

Я не успела ничего сказать, как он впился в мой рот поцелуем. От этих твердых жестких губ мои губы заныли.

– Повторить? – шепнул он.

Я молчала.

Он наклонился снова и впился в мою шею. Я застонала.

Он рванул халат, и пуговицы посыпались, как горох. Теперь я лежала под ним обнаженная: горячая и влажная. Он положил руки на мои груди и слегка сдавил их. Его руки были твердыми и сильными, они не ласкали, а мяли, впечатывали, сдавливали. И от этих спокойных уверенных движений низ моего живота разрезали краткие сладкие всполохи.

Его плоть билась во мне ритмично, тяжело, а я все крепче, все плотнее прижималась к нему.

Мы взлетели одновременно; из нас вырвались крики: сдавленный и приглушенный – его, и ликующе-звонкий – мой.

Как-то некстати и не к месту вспомнился Вадим с его упреками в моей холодности. Я усмехнулась: видел бы он меня сейчас, разве узнал бы свою «замороженную принцессу» в этой страстной раскованной девушке.

Антон скатился с меня, и теперь мы лежали на полу, тяжело дыша. Он повернулся ко мне.

– Жива?

– Жива!

Резким пружинистым движением он встал с пола и потянулся за рубашкой. Я схватила его за ногу, и от неожиданности он упал на пол.

Мы катались по полу и рычали, как два голодных зверя. Весь налет условностей и цивилизованности слетел с нас, и мы просто наслаждались близостью друг друга: прикосновениями, поцелуями, переплетениями рук и ног. Его горячие губы и руки были везде, и это приводило меня в исступление. Я хотела его так, как никогда и никого в жизни. Я даже не подозревала до сегодняшнего дня, что можно испытывать такое жгучее, почти непереносимое желание. Я была сверху, и мне нравилось чувствовать свою власть над ним. Он придерживал меня за бедра и все глубже погружался в меня.

Когда мы в изнеможении закончили и он отвел с моего лба прилипшую прядь волос, я резко выдохнула, наклонившись над ним.

– Я…

Но он приложил пальцы к моим губам:

– Молчи!

Я рассмеялась.

– Слушаюсь и повинуюсь.

– Так ты мне нравишься больше.

– Это почему же? Любишь тихих овечек?

– Не всегда.

– Я предупреждаю, что характер у меня не сахар и в ближайшее время вряд ли изменится.

– Я это уже понял.

Он потрепал меня по волосам; я прильнула к нему и замерла. Мое тело ныло, болело, было чувство, что его как следует размяли руки умелого массажиста, но эта острота постепенно притуплялась, и плотное наслаждение, густое, вязкое, как мед, растекалось по телу. Я молчала, ошеломленная, раздавленная впечатлениями.

Антон первым нарушил паузу:

– А еда в доме найдется?

Я повернула к нему голову.

– Конечно.

Я встала и, подобрав с пола халат, пошла в ванную. Посмотрела на себя в зеркало: глаза горели, щеки тоже. Я приложила руки к полыхавшим щекам и тихо рассмеялась.

Когда я вышла из ванной, Антон уже сидел на кухне.

– Проголодался?

– Есть маленько.

Я полезла в холодильник. К своему стыду, я могла предложить ему только кусок подгоревшего мяса.

– Вот, – протянула я ему тарелку. – Сейчас подогрею.

Он посмотрел на меня насмешливым взглядом, но ничего не сказал.

Мы поели: Антон – мясо, я – бутерброд с сыром, выпили кофе. Я чего-то ждала. Какого-то разговора, знака, сигнала. Антон ел, а когда поднимал голову и смотрел на меня, я отводила взгляд в сторону. Я не хотела, чтобы он прочитал в моих глазах восторг, обожание, страсть и… страх потерять его, снова остаться одной.

– Я вообще-то опять уезжаю, – сказал Антон, нарушив молчание.

– Опять?

– К сожалению.

– И когда приедешь?

– Честно говоря, не знаю.

– Вот как! Ты знаешь, это уже действует на нервы. Ты что, шпион-разведчик?

– Почти.

– А если серьезно?

– Серьезно объясню все потом. Не сейчас.

– Это удобная отговорка.

– Ты мне не веришь?

– Представь себе, нет.

Антон резко отодвинул от себя чашку.

– Я пошел.

– Не смею задерживать, – бросила я вдогонку.

Вообще-то я не верила, что он вот так просто возьмет и уйдет. Я ждала, что он вернется и что-то объяснит. Но хлопнувшая дверь развеяла мои надежды. Я вышла в коридор. На глазах выступили слезы.

– Я выкину тебя из головы, – процедила я сквозь зубы. – Чего бы мне это ни стоило. – И с силой саданула кулаком по косяку двери. Костяшки пальцев заныли от боли.

Через минуту я уже сидела на корточках в углу и всхлипывала, опустив голову на колени. Ронька бегал рядом и тыкался в мое лицо носом. Но я мотала головой и отгоняла его, пока он не лег рядом и не стал мне подвывать. Тогда я шмыгнула носом и вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– И что нам теперь делать? – спросила я тихо. – Ты не знаешь? А?